Юрий Гагарин - Лев Данилкин

Спрашиваю родственников:

— Юрий Алексеевич был крещен?

— Да, конечно, крещен (35).

Анна Тимофеевна Гагарина:

В Клушине мы жили на главной улице, и дом у нас был на загляденье справный — стоял не на кирпичном фундаменте, а на самородных камнях. Алексей Иванович <…> уж для себя особенно постарался (30).

Валентин Гагарин:

Вокруг дома — сад: яблони, вишенки, смородина. За дорогой — у нашего дома она делала поворот почти под прямым углом — луг. Зимой он белый, заснеженный, а летом — цветистый, пестрый, гудящий пчелами. Дальше, за лугом, стояли молочно-товарные и животноводческие фермы, мельница-ветрянка лениво помахивала крыльями (1).

По всем статьям они относились к людям зажиточным, жили в достатке до тех пор, пока не пришли немцы (7).

У нас была дружная семья, хотя и жили мы тяжело, — рассказывает родная сестра Гагарина Зоя Алексеевна. — Мне было 7 лет, когда родился Юра. Мать с отцом с утра до ночи работали в колхозе, поэтому пришлось пригласить няньку для брата. Но старушка была настолько древняя, что засыпала на ходу. Поэтому я сама нянчила Юру. Каждый день мне нужно было носить его на кормление маме в колхоз. А он в детстве толстенный был, и почему-то мне удобнее было тащить его ногами кверху. Готовила его уже тогда к космосу (37).

Дряхленькая бабка Таня однажды уронила трехмесячного Юру с колен, а в декабре, когда мать отняла его от груди, напоила ревущего младенца водичкой со льдом. Впрочем, то, кажется, было уже позднее, когда Юре минуло полтора годика. Он заболел воспалением легких, мать повезла его в Гжатск, в больницу, но не захотела оставить одного и вернулась тем же санным трактом в Клушино, где лечила домашними средствами, прикладывая горячие бутылки (21).

Несмотря на то, что Анна Тимофеевна была едва грамотной, она всегда читала детям на ночь (15).

Космонавт Георгий Шонин разговаривает с Юрием Гагариным:

— А какое у тебя самое приятное воспоминание о детстве?

— А я любил, когда мама, укладывая меня спать, целовала мне спину между лопатками. В этот момент мне казалось, что я самый счастливый мальчишка на свете, — задумчиво сказал Юрий (40).

Ядкар Акбулатов, преподаватель Юрия Гагарина в Оренбургском летном училище:

Особенно я хочу отметить характер Гагарина, у него не было такого сугубо мужского крутого характера. Были такие моменты, ведь учителю приходится не только хвалить своего ученика, но и требовать, иногда и поругать надо. Бывало, ругаешь Гагарина, он опустит голову и хлопает глазами, покраснеет весь. Похвалишь его, он тоже голову опустит, чуть не плачет стоит, то есть какой-то девичий характер был у него в натуре. Было в нем что-то такое милое (28).

Но тут началась война. Страшная это была пора для всей земли советской, Смоленщине опять досталось вдвойне. Быстро докатилась сюда война. Видя отступающих усталых наших бойцов, скрипел зубами Алексей Иванович:

— Не могу терпеть… На фронт пойду.

Но кто возьмет его, хромого, на фронт (19).

Валентин Гагарин:

<Его, комсомольца, отправили в первый день войны развозить по окрестным деревням повестки о призыве в армию.> У меня сохранились в связи с этим такие воспоминания: когда въезжал в деревню, было тихо. А после раздачи повесток, когда покидал деревню — всюду стоял плач. Стон — страшно вспомнить! (17).

Валентин Гагарин:

Помню, в начале войны собрали нас, всю молодежь, на строительство аэродрома за деревней Родоманово. Копала и молодежь, и старики, и женщины. Немцы сбрасывали с самолетов листовки, в которых призывали нас переходить на их сторону, обещали хорошую жизнь и призывали прекращать копать. Продукты и варево возили нам из нашего колхоза. Кормили нас хорошо, всегда было мясо, так как резали скот, чтоб он не достался немцу, ведь он был уже под Смоленском. Аэродром достроить не успели; нас перевели рыть противотанковые рвы у деревни Пречистое (17).

Юрий Гагарин:

И как раз в этот день над нашим селом пролетело два самолета с красными звездами на крыльях. Первые самолеты, которые мне пришлось увидеть. Тогда я не знал, как они называются, но теперь, припоминаю, один из них был «ЯК», а другой «ЛАГГ». Он был подбит в воздушном бою, и летчик тянул его из последних сил на болото, поросшее кувшинками и камышом. Самолет упал и переломился, а пилот, молодой парень, удачно выпрыгнул над самой землей. Рядом с болотцем, на луг, опустился второй самолет — «ЯК». Летчик не оставил товарища в беде. Все мы, мальчишки, сразу побежали туда. И каждому хотелось хоть дотронуться до летчиков, залезть в кабину самолета. Мы жадно вдыхали незнакомый запах бензина, рассматривали рваные пробоины на крыльях машин. Летчики были возбуждены и злы.

Каждый в селе хотел, чтобы летчики переночевали именно у него в доме. Но они провели ночь у своего «ЯКа». <…> Утром летчики улетели, оставив о себе светлые воспоминания. Каждому из нас захотелось летать, быть такими же храбрыми и красивыми, как они. Мы испытывали какое-то странное, неизведанное чувство (20).

Юрий Нагибин «Рассказы о Гагарине»:

— Слушай, Юрий Алексеевич, тебе боевое задание, — прервал их увлекательный разговор старший. — Передай эту записку вашему преду. Понятно?

— А вы не улетите? — спросил мальчик.

— Мы здесь зимовать останемся, — пошутил молодой.

— Нам воевать надо, — серьезно сказал старший. — А ну-ка, исполнять! Живо! Одна нога здесь, другая там!

Юра опрометью кинулся выполнять первое в своей жизни боевое задание (2).

А когда в Клушине опустился подбитый самолет, то вовсе не маленький Юрий встретил его первым на болотистом лугу. И не бегал он с запиской к председателю, как потом кто-то, видимо, рассказал писателю Нагибину. Рассказал неверно. Записки вообще никакой не было; летчикам понадобилось только ведро, чтоб перелить бензин. Затем они улетели. Тому есть множество свидетелей (21).

Валентин Гагарин:

Субботним полднем невесть откуда забрели в Клушино цыгане. Длинные телеги в парной упряжке с грохотом прокатили по улицам села, завернули на луг, остановились неподалеку от нашей избы. <…> Цыгане — толпа пестро одетых и очень крикливых людей — с удивительным проворством выпрягли коней из повозок, и вскоре на лугу, как грибы после дождя, выросли три дырявых полотняных домика-шатра. От табора отделилась группа: десятка полтора загорелых до черноты кудрявых мужчин и длиннокосых женщин с детишками на руках.

— К нам идут, — заметил Юра.

Цыгане, точно, подошли к нашему дому. Я испугался, что сейчас начнут попрошайничать или приставать: давай-де погадаем, и раздумывал, как бы побыстрее отделаться от них, навязчивых… Но ничего такого не случилось. Седобородый старик с лицом, иссеченным морщинами, подойдя к крыльцу, вежливо приподнял над головой соломенную шляпу и гортанно поприветствовал нас:

— Здравствуйте, молодые люди. Можно напиться из вашего колодца?

— Бадейка на цепи, — ответил я. — А воды не жалко.

Юра стремительно поднялся, сбегал в избу и вынес оттуда большую алюминиевую кружку. Протянул ее седобородому:

— Пейте на здоровье.

— Спасибо, молодой человек.

<…> Напившись и похвалив воду — студеная, вкусная! — цыгане пошли в село. Кружка осталась на срубе.

Тут как раз появился отец. Разгоряченный знойным солнцем и ходьбой, он примедлил шаг у колодезного сруба, зачерпнул воду из бадейки, поднес кружку к губам.

— Папа, — крикнул ему Юра, — из нее цыгане пили!

— Всяк человек — человек, — почти библейской мудростью отозвался отец… <…>

— Что-то нехорошо мне, — пожаловался. — Голова раскалывается, и знобит…

Зоя метнулась за градусником:

— Давай температуру измерим.

Отец вяло отмахнулся:

— Посижу, и пройдет… Перегрелся я на солнце… <…>

— Это тиф. В двадцать втором мы вот так всей семьей перехворали. Ступай к председателю, Валентин, проси лошадь. В Гжатск повезем отца (1).

Валентин Гагарин — о Юрии:

У зеркала стоит долго, засмотрелся на себя. Мне с койки отлично видно его отражение: смешной большелобый мальчик со стриженной «под Котовского» головой — вчера отец руку приложил к отросшим за лето патлам (1).

1 сентября 1941 года Гагарин пошел в школу, что была в селе Клушино. Первая его учительница — Ксения Герасимовна Филиппова. Учился недолго. Уже в октябре 1941 года в село вошли немцы. Первые месяцы оккупации учительница пыталась заниматься с ребятами. Почти каждую неделю меняли место занятий. Последним местом стал дом односельчан Зубовых. Но и там заниматься не получилось. Немцы устроили во дворе конюшню, и при размещении там лошадей ребят из дома выгоняли (41).