Журнал «Вокруг Света» №02 за 1971 год - Вокруг Света

В Уари добираемся поздно вечером. Остановка на ночь. Завтра дальше в путь.

В деревне Палка автомобильная дорога обрывается, дальше можно двигаться лишь на лошадях или мулах по горным тропинкам. Нужно попасть в селение индейцев Уакачи, из района которого и получены тревожные вести.

В Палке неожиданно встретились с группой Геннадия Гузнова, которая работала прежде в Уари. Узнав раньше нас о начавшейся эпидемии, ребята поспешили в окрестные деревни. Сейчас они возвращались в лагерь с больным товарищем. Находясь среди больных, трудно было уберечься: Саша Бондарь, переводчик, лежал с высокой температурой.

Ребята рассказали нам о трудностях пути, характере заболеваний, о том, как стоически держалась Люда Плетнева, по нескольку раз за ночь делавшая инъекции тяжело больным детям. Скоро мы расстались; на машине, привезшей нас, они вернулись в Уари.

Лошади, ишаки пришли только к вечеру. За день перепаковали все грузы, чтобы удобнее навьючить ишаков. Утром, пропустив вперед караван со снаряжением, тронулись в путь. Почти все мы впервые сидим на лошади. Саша Валуев говорит, что с детства обходил стороной всех животных выше кошки... А тут лошадь и едва заметная полоса тропы, пробитой по краю пропасти. Где-то внизу, будто с самолета, видны прямоугольники полей, домишки, нанизанные на серую нитку дороги. Смотреть вниз не хочется... До Уакачи восемь часов такой «дороги». Постепенно осваиваемся в седле. Но все же, когда лошадь, припадая на задние ноги, звонко скользит подковами по круто уходящей вниз поверхности скалы, становится не по себе. Чтобы не перелететь через голову лошади, упираясь в стремена, откидываешься далеко назад. Часа через три то одна, то другая лошадь, устав, останавливается. Многих усилий стоит заставить их двигаться дальше. Да и не поднимается рука, чтобы хлестнуть по часто вздымающемуся, влажному от пота, округлому кобыльему боку. С мелко подрагивающей губы ее свисает пена... Спешиваемся. Перекинув через плечо поводья, двигаемся пешком. Идти трудно: большая высота, не хватает кислорода. Остановиться бы, упасть, собраться с силами. Но каждый час задержки может стоить жизни людям...

Уже в сумерках въезжаем в Уакачи, довольно большое село, зацепившееся крутыми улочками за склон горы. У крайних домов нас ожидают алькальд и учителя местной школы. Для медицинского пункта отвели кабинет директора школы, просторное помещение с земляным полом и большими проемами в толстых стенах — окнами. Посредине — стол, сколоченный из грубо отесанных досок, два сплетенных из стеблей тростника стула, на стенах — пыльные портреты старых генералов. Комната учителей, несколько большая по размерам, чем кабинет, и более темная, стала нашим жилищем. К самым тяжелым больным отправились эпидемиолог Аркадий Ходырев и Ренат Акчурин. Остальные принялись разбирать ящики с оборудованием и медикаментами, готовясь к приему больных. Несколько индейцев возились с огромной керосиновой лампой.

Распределили обязанности.

Один вел прием взрослых больных, двое осматривали и вакцинировали детей. Ребятишки в грязных рубашонках опасливо, но с любопытством глядели на белый халат доктора, доверчиво протягивая ручонки, когда делалась прививка.

Вставали с рассветом, последнего пациента принимали уже, когда горы погружались в темноту. Каждый день нас навещали учителя, предлагали свою помощь. При таком большом потоке больных это было кстати. Провели с ними несколько занятий, научив простейшим медицинским манипуляциям и приемам оказания первой помощи. Из имевшихся у нас медикаментов и перевязочного материала скомплектовали аптечки для всех десяти школ района.

Очередь у дверей медпункта день ото дня становилась все меньше: мы работали здесь уже неделю. Группе предстояло перебазироваться в Уко, второе крупное поселение индейцев кечуа в этом районе.

Из Уакачи нас провожали все жители деревни от мала до велика. Площадь перед школой запружена народом. Подходят к каждому из нас, пожимают руки, обнимают, просят приехать еще, а если возможно, то и навсегда. Небольшой митинг. Директор школы, сухощавый темнолицый человек, благодарит за оказанную помощь: «Мы привыкли бояться и ненавидеть белых людей. Со времен испанских завоевателей они несли нам только смерть и нищету. Вы первые медики в этих местах. Со словом «врач» индейцы узнали слово «советский».

Вокруг улыбающиеся лица. В глазах слезы. Из-под широких полей черной шляпы глядит старуха: она погибала от кровотечения, когда ее доставили в медпункт, — бык разодрал ей грудь... Альберто, мальчишка лет десяти, принес на прощанье показать своих боевых петухов. Когда мать привела к нам Альберто, лицо ребенка было обезображено гнойником. Крестьянин, в гипсовой повязке рука — Меса Ибраим. При очередном толчке рухнул остаток стены, сам он чудом избежал смерти.

Пора уезжать. У выезда на дорогу несколько индейцев, широко раскинув руки, стали поперек тропы, символически преграждая путь. Они расступаются, пропуская наш караван, и долго стоят над обрывом, глядя нам вслед.

Владимир Шинкаренко

Над водой, на воде, под водой

Всего три часа прошло с той минуты, когда мы ушли в небо с бетонной полосы аэродрома. Мы летим в дальние моря, где должна состояться встреча с подводными кораблями «противника». В тысячах метров под нами на землю легла ночь. Впереди прямо по курсу чуть заметен огонек. В телефонах своего шлемофона слышу голос командира ракетоносца:

— Подходим к танкеру, экипажу приготовиться к дозаправке.

Политый лунным светом силуэт воздушного танкера занимает все стекла кабины пилотов. Сейчас самолет-заправщик подойдет почти вплотную, и экипажи двух большущих реактивных машин исполнят головокружительный трюк в бездонной пропасти стратосферы. Не замедляя стремительной скорости, танкер в несколько мгновений пополнит запасы нашего горючего в баках.

Вот из штанги на правом крыле танкера выскочил пятачок парашюта. За ним к ракетоносцу протянулась ниточка шланга. Командир слегка накреняет самолет. Левое крыло ложится на шланг.

— Внимание, контакт!

Оба самолета теперь летят, связанные резиновой пуповиной.

На приборной доске вспыхивает зеленый глазок — экипаж к приему топлива готов. И тотчас с борта танкера отзывается незнакомый голос:

— Даю топливо.

Ракетоносец продолжает полет.

Томительно ожидание цели. Усыпляюще монотонен рев двигателей. Молчит самолетное переговорное устройство.

До цели еще сотни километров, но это не расстояние для современного боевого самолета и ракет. Минуты теперь бегут секундами. Вскоре в тускло мерцающий экран локатора с угла вползают два ярких прямоугольничка, окруженных светлячками. Это цель — ударные корабли «противника» под охраной конвоя. Зеленые прямоугольники замирают в центре экрана.

— Цель на захвате.

— Товарищ командир, к пуску готов, — рапортует штурман.

Ракетные крейсеры отходили от пирса глубокой ночью. Подъем, признаюсь, я проспал. Разбудил меня топот крепких матросских ботинок. Боевая тревога. Наскоро одеваюсь, выскакиваю из каюты. В конце коридора вижу совсем неуставную возню. Матросы в холщовых робах пытаются унять медвежонка. Увести его подальше от глаз начальства. Медвежонок весело сопротивляется, потешно отмахивается лапами. Видно, по душе ему пришелся теплый уголок под трапом. На шум сверху спускается молодой капитан-лейтенант, вахтенный офицер. Он сердито выговаривает морякам, а потом посылает матроса на камбуз за банкой сгущенки. Медвежонок счастлив. Задрав вверх голову, сощурив глаза и выпростав во всю длину розовый язык, упоенно лижет сладкое молоко.

Тут уж и я узнаю нехитрую историю мохнатой гостьи. Машка «приписана» к экипажу соседнего крейсера. Естественно, она любимица своей команды и предмет зависти экипажа нашего корабля. В ночь перед походом, когда корабли стояли борт о борт у пирса. Машка пошла в гости. Пропажу хозяева обнаружили сразу после отхода и трижды запросили наш крейсер по радио. Наконец им был дан ответ: «У нас, у нас ваша Машка. Гостит. После учений вернем».

Море неистовствует, катит волны с двухэтажный дом. Узкое веретено лодки поминутно исчезает в пенном буруне. На мостике рубки качка еще злее. Мы вымокли до нитки. Даже кожаная на овчине канадка не спасает от холода. Цепляясь за обледенелые латунные поручни, думаю с тоской, когда снова уйдем вниз. И вдруг — срочное погружение! Не спрашиваю зачем. Знаю, ответ будет короткий — приказ. Сквозь вертикальную трубку с мостика рубки пулей скатываемся вниз. Задраены люки.

— Глубина девять... пятнадцать... двадцать... — выкрикивает боцман. — Двадцать пять... тридцать...

В лодке снова тихо. Мы легли на боевой курс. Впереди в сутках пути та самая точка, где нам будет приказано нанести ракетный удар.