Таймыр - край мой северный - Н. Урванцев

В чуме у нас комфорт. Горит керосиновая лампа. Когда топится печь, можно сидеть даже в рубашке. Меховую обувь снимаем, сидим в валенках. На полу вода, конечно, мерзнет. За столом приводим в порядок записи.

Питание у нас своеобразное, к нему надо привыкнуть. Хлеб, конечно, мерзлый, крепкий как камень. Даже топор его не берет, звенит и отскакивает. Остаются сухари и сушки да чай. В дороге это основной продукт питания всех северян. Варить обед долго, хотя мяса и рыбы достаточно. После работы вечером заходишь в чум голодный как волк. Где тут ждать обеда, хотя для быстроты варки взяли примус. Выручает строганина. Берешь мерзлого чира или нельму (чира лучше, он жирнее) килограммов на пять-шесть, сунешь его на минутку в печку, чтобы кожа чуть оттаяла, потом сдираешь ее и начинаешь строгать вдоль острым ножом. Вот и обед. Берешь стружку, макаешь в соль, запиваешь чаем, непременно крепким, черным как смола, заедаешь сухарями. Вдвоем съедаем всего чира. Сразу после еды появляется ощущение пустоты и холода в желудке. Как будто ничего и не ел. Однако вскоре оно сменяется чувством сытости. Утром, перед дорогой, опять попьешь чаю со строганиной и сухарями, после чего можно работать спокойно весь день даже на большом морозе.

По вечерам к нам приходят "гостевать", попить чайку с сушками наши пастухи. Расспрашиваем, какие речки впадают в Норильскую. Костя нам рассказал, что кроме Листвянки и Еловой в нее впадает еще речка, в которой ловится круглый, как валек, сиг. Его рыбаки так и зовут вальком. Потом я достал такого сига, залил его формалином и передал Красноярской ихтиологической лаборатории. Это оказался новый вид семейства сиговых. По нему и речку назвал Валек. Сейчас против нее стоит поселок Валек.

Принимаемся за съемку южной стороны озера. Здесь оно мелкое, с низким берегом, так что камни и пни торчат из-подо льда в десятках метров от уреза воды. Противоположного берега не видать. Он тоже, конечно, высокий. Находимся за пределами гор, на низменности. Поэтому решили не отделяться от аргиша. Пурга в открытой тундре для одиночек — дело опасное. Съемку в основном поведет Базанов, мы с Костей Лаптуковым будем делать промеры, искать фарватер. Двигаемся сравнительно медленно, по 10 — 15 километров в день. Озеро по-прежнему мелкое. Часто лед лежит прямо на грунте, лишь местами встречаются более глубокие ямы. Но фарватер есть. Он идет от устья реки Норильской посередине озера и отчетливо заметен по желобу осевшего льда. Ширина его несколько сот метров, а глубина — полтора-два метра, иногда и более.

По мере движения к северу озеро становится глубже, и берег с северного направления стал поворачивать на северо-восток, а потом и на восток. Очевидно, это уже его конец. Следовательно, длина озера около 100 километров. Фарватер здесь проходит у берега и глубина его не менее трех-четырех метров.

Здесь, на стоянке, 3 декабря нас захватила жестокая пурга, пришедшая с юго-запада. Ничто ее не предвещало. Было пасмурно, небольшой мороз около 20 градусов, атмосферное давление слегка повышалось. Ветер налетел около полуночи совершенно неожиданно. Затрясся чум, загудел его брезентовый чехол. Однако чум не опрокинулся, так как был поставлен по правилам здешних мест — вдоль снеговых заструг, означающих направление господствующих ветров. Пурга бушевала трое суток, и мы отсиживались в чуме, не зная, что делается у пастухов, хотя до них было не более 100 метров. Попасть туда было совершенно невозможно. Из-за снежного вихря их стоянку не видно, а ветер валил с ног. Думаю, что скорость его приближалась к 40 метрам в секунду. Даже наши нарты в трех-четырех метрах от чума были еле видны, и, чтобы достать оттуда продовольствие и керосин, приходилось к ним ползти.

Наконец пурга кончилась. Надо искать оленей. В сильную пургу олени сбиваются в кучу, головами против ветра, наиболее крупные и сильные впереди, помельче — сзади. Так и стоят, наклонясь лбами и медленно продвигаясь при новых порывах ветра ему навстречу. Кто лег или повернулся по ветру, тот погиб. Снежная пыль забьется под шерсть и заморозит. Обычно на стоянках пару-другую оленей держат у чумов на длинной привязи, чтобы они могли кормиться и не убегали. Искать поехали Афанасий с Костей и к вечеру пригнали все стадо без потерь. Ушло оно в сторону Норильска, километров за 15.

После пурги небо прояснилось, ударил мороз до 35 — 40 градусов. Ветра нет, работать можно. Через два дня пришли к истоку Пясины. Здесь река перегорожена высокой валунно-галечной грядой, которая и создала подпор реки, образовав озеро. Его фарватер представляет русло той же реки Норильской, вытекающей из озера уже под названием Пясина. На выходе из озера — каменистый перекат. Он еще не замерз и, по утверждению пастухов, не замерзнет всю зиму. Здесь устроили стоянку для определения астрономического пункта.

Недалеко от нас стойбище нганасан. Эта народность в те времена сохраняла свою самобытность: обычаи, особый покрой и фасон одежды, обуви. Нганасаны — исконные оленеводы, извечно кочующие по безбрежным просторам тундры, от границы лесов до побережья.

Узнав о нашей стоянке, пришли и гости. Угощаем их чаем, сушками, сухарями, всем, что есть. Чайник кипит без перерыва. Чаю они могут выпить очень много. Интересуются теодолитом, смотрят в трубу, слушают бой хронометра. Был здесь Василий Горнок, про которого говорили, что он знает Пясинское побережье. Я подробно его расспрашиваю о характере устья реки Пясины. Он уверяет, что оно мелкое. "Дикий бежит вода глаз мера, все бежит". Русскую речь он понимает хорошо, говорит своеобразно, но понять можно все. Я его спросил, когда лед в море уходит из устья Пясины. Он ответил так: "Гусь щенок вода место упал, лед не живет", то есть, когда гусята выведутся и спустятся на воду, тогда уходит и лед. Это, стало быть, что-нибудь в конце июля — начале августа.

Хотя его сообщение о мелководье устья Пясины и было для меня сомнительным, я все же с ним договорился, чтобы он ждал нас на левом берегу реки, у моря, до начала лёта молодых гусей. Если не сможем на лодке пройти в устье, вернемся с ним на оленях обратно.

Дальнейшая работа по правому, восточному, берегу озера прошла без задержек. В Норильск вернулись в самом конце декабря, где нас и ждать перестали. У приезжавших в гости спрашивали, видели ли они аргиш Урванцева и скоро ли он вернется. А те отвечали: "Век не вернется. Все звезда чтет, один, два, три, когда все перечтет". Они видели, как во время астрономических наблюдений я вел счет секундам хронометра.

Отдохнули, помылись с особым удовольствием. Баня топится "по-черному", каменка отменная, пару и жару хоть отбавляй. Лед навезли с ближайшего озера, да и снегу рядом с баней — сугробы. Каждый греет себе воду сам, а топим коллективно.