Бичо-Джан - Лидия Чарская

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Ночная беседа. Али оказывается сердечнее своих господ

— Это ты, Али?

— Я, господин, — тихо ответил тот и прибавил. — Что за ночь! Я ничего не вижу.

— Ступай за нами. Здесь неподалеку наш шалаш. Там и свет, и вино есть, чтобы утолить жажду. Ты устал, вероятно?

— Али на то и горный джайтан, чтобы никогда не уставать. А что касается вина, то разве повелитель не знает, что оно запрещено нам нашим пророком?

— Ты прав, как всегда, Али, — раздался другой голос, более молодой, и чья-то рука опустилась на плечо горбуна.

— Ну, идем скорее… Не здесь же, в темноте, беседовать о деле, — произнес с заметным нетерпением третий голос. И все четверо быстро зашагали по лесной тропинке: Али впереди, три человека за ним гуськом.

Вскоре они увидели огонек, приветливо мигавший из самой чащи.

— Ну, вот мы и дома. Входи, Али, и рассказывай. Времени у нас немного.

— Да, немного. Послезавтра возвращается князь Павле и увезет Кико из замка.

Али стоял посреди шалаша, наскоро сложенного из веток молодых чинар, перевитых диким виноградом. В шалаше на грубо сколоченной скамье стоял небольшой фонарь, а в углу лежала смятая сухая трава да корзина с провизией.

Трое людей вошли следом за Али в шалаш. Один из них был Вано Мичашвили, другой — его сын Давидка; третий, черноглазый юноша лет шестнадцати, высокий и рослый, был второй сын Вано, по имени Максим, похожий на старшего брата как две капли воды.

Вано первый опустился на ворох сена в углу. Сыновья последовали примеру отца. Али почтительно остановился в дверях, скрестив на груди руки.

— Итак, — произнес Вано, хмурясь, — через день приезжает Павле, а ты еще ничего не сделал, молокосос. Хорошо же ты отплатил мне за мою услугу, оказанную тебе и твоей сестре! И за хлеб мой тоже отплатил недурно! Одной услуги требовалось от тебя только, да и та, видно, тебе не под силу. Хвастаться ты только умеешь, паренек. Хорош джигит! Полюбуйтесь на него, дети!

И Вано окинул презрительным взглядом жалкую фигуру горбуна.

Юноша весь затрепетал под этим взглядом. Кровь бросилась в лицо Али.

— Нет, мой господин! — вскрикнул он горячо. — Нет, Али умеет быть благодарным тому, кто спас его от смерти. Не забыл Али той минуты, как ты десять лет тому назад вырвал меня полумертвого из лап свирепого медведя. Помню, как, идя за хворостом, набрел я нечаянно на берлогу медведицы и как та изломала бедного Али в своих лапах и сделала навеки калекою. Помню, как ты подоспел тогда со своей винтовкой и всадил весь заряд в ухо рассвирепевшему зверю… Не забыл я, как спас жизнь Али, и о том не забыл, как ты, после того как умерли родители Али от оспы, приютил его самого и его годовалую сестренку Магуль у себя в доме… Помнит Али, что тогда же поклялся великою клятвою служить тебе верой и правдой и жизнью, господин…

— Ну, жизни от тебя не потребуется. На что мне твоя жизнь? — усмехнулся Вано недоброй усмешкой. — Ты должен отдать Кико в наши руки. Недаром же я послал тебя в горный замок Тавадзе. Слышишь меня, Али?

— Слышишь, что говорит отец? — сурово переспросил Давидка.

— Если ты не изменник, то должен сдержать обещание, данное твоему благодетелю, — подтвердил и Максим.

— Нет, Али не изменник! — горячо воскликнул горбун. — Али сумеет сдержать клятву. Да! Али доставит сюда Кико, как это ни трудно, если… вы, в свою очередь, дадите клятву, что не причините маленькому князю никакого вреда.

— Как ты смеешь ставить нам условия, урод ты этакий! — в один голос закричали Давидка и Максим, вскакивая на ноги и хватаясь руками за рукоятки кинжалов, заткнутых у них за поясом.

— Тише, дети! Не горячитесь! — остановил их отец и обратился к Али:

— Успокойся. Жизни Кико не грозит опасность. Нам нужна не жизнь этого мальчишки, а те огромные богатства, которые он унаследует от своего отца после его смерти. Судьба несправедлива к нашему дому. Один Кико получит все эти алазанские виноградники и поля, поместья, горный замок, превосходные стада овец и табуны коней, в то время как мои молодцы-сыновья должны будут довольствоваться такими же подачками от него, какие из милости дарит мне его отец… Согласись, что это несправедливо, горбун, — заключил свою длинную речь Вано вопросом, обращенным к Али.

Но тот молчал, угрюмо уставив в землю свои мышиные глазки. И только по прошествии нескольких минут ответил:

— А что ожидает Кико в твоем доме?

Вано насупился еще больше.

— Как ты смеешь спрашивать у меня это, мальчишка!? — прикрикнул он сердито на Али, но тут же, словно спохватившись, добавил более мягким тоном.

— Не забывай, что Кико — мой родственник, двоюродный племянник, и он не может быть чужим сердцу моему… Князь Кико всю жизнь свою проведет, как желанный гость, в моем доме… Только для отца и для других он перестанет существовать, чтобы все его богатства могли беспрепятственно перейти к его троюродным братьям… Но никто не причинит вреда его жизни, в этом клянусь святым Георгием и святой Ниной!

Тут Вано поднял руку над головой и еще раз торжественно произнес: «Клянусь».

Лицо Али прояснилось.

— А, если так, то Али готов служить тебе, Вано Мичашвили. Завтра же Кико будет в твоих руках.

Он быстро изложил перед Вано, каким образом думает заманить Кико. А через час по знакомой дороге Али уже карабкался по своей веревке обратно на стену замка. Потом отвязал веревку и спрятал ее.

Утренние лучи солнца нашли его крепко спящим на обычном месте в помещении чепаров.

— Завтра приезжает батюшка. Бабушка Илита, вели заколоть жирного барашка, пусть попируют чепары и прислуга ради его приезда. Да открой новые бурдюки (кожаные мешки из шкур домашних животных) с вином. А вы, женщины, наденьте праздничные наряды. Шуша спляшет в честь дорогого отца лезгинку, я спою ему мои лучшие песенки под звон чунгури.

Звучный голосок Кико далеко разносится по дому. Сердечко его ликует. Еще бы! Завтра приедет князь Павле, его дорогой отец, которого мальчик не видел целых две недели.

За пазухой у маленького князя лежит объемистое письмо, присланное в Алазанскую долину и доставленное в замок слугою.

— Тра-ля-ля! — напевает весело Кико. — Слышишь, Шуша, ты плясать будешь, я петь. А еще что бы сделать ради удовольствия батюшки?

Кико задумывается на минуту. Неожиданно из-за плеча его выглядывает знакомое горбоносое лицо.

— Али придумал кое-что. У Али мысль быстрая, как у зайца, а мозг сметливый, как у лисы. Что дашь, ага-князек, за добрую мысль твоему верному Али?

Кико весело расхохотался.

— А ты скажи сперва, что ты придумал, Али?

— А вот что придумал Али на радость своему солнышку-господину: надо настоящий праздник устроить в замке. Надо, чтобы сердце повелителя радовалось, а очи ликовали. Вели, ага-князек, седлать коней, вели снаряжаться чепарам: поскачем в лес за цветами пестрыми, за диким плющом, за виноградными ветвями, шиповником, цветами азалий, гранатника. Совьем гирлянды из цветов и листьев, обовьем ими и ворота замка, и дом, и галерею. А в плошки нальем бараньего жира, расставим по всему двору и завтра, как стемнеет, зажжем их. Видел я, как в Тифлисе у наместника праздник был, и так же плошки горели. Ах, как хорошо, ярко, словно звезды на небе! Вот и мы так сделаем.

— Сделаем, сделаем! — весело закричал Кико, захлопал в ладоши и вдруг остановился.

— А только не пустит меня бабушка по солнцепеку. Голова у меня утром болела. Боится она за меня.

— А мы и не поскачем по солнцепеку. Зачем при солнце, когда вечер есть. После ужина поскачем. Вели чепарам седлать после ужина коней.

— И Шушу возьмем?

— Зачем Шушу? Без Шуши лучше. С ними канитель одна: чоху наденет — рукав выпорется, косу расчешет — ленту забудет, рубаху наденет — шапку потеряет. Вот они какие, девчонки!

— Ну, это ты врешь! Кико знает, что Шуша не уступит в ловкости любому джигиту.

Шуша точно из-под земли выросла перед ними.

— Ай-ай! Зачем подслушивала! Больно нехорошо подслушивать, — закачал головою и защелкал языком Али.

— Молчи, татаренок гадкий! — притопнула на него ногой Шуша. — Нечего меня хулить перед князьком моим. А тебе, голубь мой, стыдно менять своего доброго товарища Шушу на первого встречного лезгина-нищего.

И девочка с укором взглянула в синие глаза Кико.

Тот смутился. Шуша была права. С тех пор, как поселился в замке Али, он и внимания не обращает на свою недавнюю подругу проказ и игр. Но гордому по натуре Кико не понравилось замечание Шуши в присутствии Али, и он, надменно закинув головку, крикнул сердито девочке:

— Не твое дело учить меня и проповеди мне читать, ты не мамао (священник)! Убирайся со своими нотациями и оставь нас в покое.