Возвращение в Терпилов - Михаил Борисович Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тёплым весенним ветром, словно вырвавшимся из памяти, повеяло на меня от всего этого. От деревьев, которые я знал ещё тонкими подвязанными побегами, от площадки, где с соседскими ребятами играл в войнушку, от домов, кованых оградок, обшарпанных фонарей и милых неуклюжих деревянных лавочек…
Странно, но свой прошлый визит сюда я совершенно не помнил. Может быть тогда, пятнадцать лет назад, меня отвлекли заботы, связанные с продажей квартиры, или я был слишком увлечён начавшейся семейной жизнью и в эгоизме счастья не замечал ничего вокруг себя. А может, дело во мне нынешнем – я просто начал стареть, а сентиментальность, как известно, верная спутница старости…
Я не стал звонить Ястребцову, и сообщать о своём приезде. Во‑первых, начиная расследование, предполагал оглянуться вокруг самостоятельно, без официальной суеты. Во‑вторых же, узнав о моём приезде, Николай непременно пригласит к себе на рюмку чего‑нибудь горячительного. А у меня теперь идёт пятый месяц ремиссии – самое опасное время для нас, алкоголиков. Сейчас к спиртному мне нельзя подходить и на пушечный выстрел. Ненароком сорвусь, уйду в запой, и тогда всё – прощай последний шанс, прощай работа, прощай жизнь… Нет, теперь, в эти последние три недели надо держаться во что бы то ни стало!
Разобрав вещи, я снова подошёл к окну. В вечернем воздухе тихо кружился крупный снег, безоблачное небо было обильно усыпано звёздами. В этой картине чувствовалось что-то гордое, ликующее. Да, друг Терпилов, не напрасно ты торжествуешь – когда-то я пренебрёг тобой ради грядущего счастья, золотым огнём полыхавшего на горизонте юности, и вот гляди-ка, сломленный и обманутый, к тебе же я вернулся за спасением…
А как всё начиналось! Я навсегда уехал из Терпилова в восемьдесят девятом – поступать на журналиста. В девяносто четвёртом, окончив журфак МГУ, устроился в «Коммерсант», тогда ещё слывший молодым и не очень солидным изданием. Коллектив почти сплошь состоял из молодёжи. Все мы полнились надеждами, у всех кипела кровь, все рвались в бой. Мне повезло с первых шагов – буквально на второй месяц работы, в августе девяносто пятого, меня отправили в Чечню, делать репортаж о войне. Тогда эта тема была популярна, и о происходящем в мятежной республике не писал только ленивый. Однако, в моих статьях разглядели какой‑то новый взгляд, некую свежую струю. В Москву из Грозного я вернулся настоящим героем. Меня называли надеждой зарождавшейся расследовательской журналистики, приглашали на телепередачи, усаживали в президиумы, награждали премиями… В «Коммерсанте» я проработал ещё пятнадцать лет, и за это время успел провести около двух сотен серьёзных расследований. Брался за всё – писал о коррумпированных чиновниках, террористах, наркодельцах, рейдерских захватах, работорговле, тоталитарных сектах, эксплуатации мигрантов и об экологических катастрофах… И хотя первый шумный успех повторить не удалось, на жизнь не жаловался. Работа была интересная, платили хорошо, к тому же постепенно поднимался я и по карьерной лестнице – в две тысячи втором году мне предложили должность заместителя редактора отдела расследований.
Тогда же женился на своей коллеге Рите Антоновой, весёлой брюнетке с непослушной чёлкой и озорными ямочками на круглых щеках. После свадьбы мы вселились в двухкомнатную квартиру на Бережковской набережной, доставшуюся мне в наследство от деда. Родители вскладчину купили нам машину, трёхлетний форд с небольшим пробегом, и помогли приобрести кое‑какую мебель. Проблема была одна – жена долго, больше пяти лет, не могла забеременеть – мешали гормональные проблемы, вызванные перенесённой в детстве инфекцией. Но мы не сдавались – обошли десятки клиник, побывали на приёме у каждого медицинского светилы. И, наконец, добились своего – в марте две тысячи восьмого родилась наша Светочка. Следующие двенадцать лет были лучшими в моей жизни. Интересная работа, любимая жена, ребёнок, обеспеченный быт… Всё казалось навсегда устроенным и налаженным, и кто бы мог подумать, что за какие‑то полгода от моего благополучия не останется камня на камне!
Началось всё с пустяка – в начале восемнадцатого у меня вышла какая‑то незначительная ссора с редактором отдела Андреем Пановым. Теперь я уже и не могу вспомнить, из‑за чего мы сцепились – то ли он не хотел брать какой‑то мой материал, то ли я отказывался от неинтересного задания. Подобные споры у нас, журналистов вообще дело нередкое. Но в этот раз дело зашло как-то слишком далеко. Мы с Андреем Бог знает в чём обвинили друг друга, обменялись оскорблениями, вспомнили старые обиды… Разгорелся скандал, я пошёл на принцип и, не слушая уговоров коллег, пытавшихся помирить нас, уволился. Впрочем, особенно не переживал, веря, что с моими связями и известностью работу найду мгновенно. Однако, прошло несколько месяцев, а подходящая вакансия не попадалась. Предложения были, но то газета казалась недостаточно солидной, то должность невысокой, то оклад не устраивал. Всё бы ничего, но наши с Ритой сбережения подходили к концу, и надо было на что-то решаться. Я ухватился за первую попавшуюся возможность – устроился корреспондентом в «Вечёрку». Это был серьёзный шаг вниз по служебной лестнице, да и платили мало. Чтобы выжить, приходилось суетиться, унижаться, искать халтуру…
И беда не приходит одна – в январе двадцатого умерла наша Света. Девочка где-то подцепила простуду, которая быстро развилась в менингит, и несмотря на все усилия врачей, угасла за несколько дней. Эта смерть унесла с собой и наш с Ритой брак. Ещё у гроба малышки между нами начались ссоры, посыпались бесконечные взаимные претензии, соревнующиеся друг с другом в нелепости. Одному упрёку жены суждено было стать моим проклятием. Засев в мозгу подобно личинке, он развился в отвратительную гусеницу, которая и ныне грызёт мой мозг своими маленькими острыми зубами. Случилось так, что за две недели до болезни нашей девочки мы с ней оказались в магазине игрушек. В одной из витрин Света увидела фарфоровую
