Солженицын и действительность - Дмитрий Панин

Если допустить, что «партия и правительство», чтобы «помочь» Солженицыну вынесут предложение об оставлении колхозов в силе во всех обжитых местах и разрешат «ставить» единоличные, то есть, нормальные хозяйства в необжитых местах Северо-Востока, конечно, ближе на юг, то и тогда, после всего, что пережила страна, такое предложение вызвало бы недоумение со стороны масс и было бы расценено как очередная ловушка: кредит доверия исчерпан, и мало кто захочет через пяток лет быть зачисленным в «кулаки» и уничтоженным. Такое предложение могло бы иметь некоторый успех только в 20-е годы, когда коварство и лживость режима для простых людей ещё не стали полностью очевидными и можно ещё было найти охотников из молодых, отважных, сильных.

Хотя на Западе думают, что режим Кремля всегда против частной инициативы, бывают исключения. Абсолютно беспринципный режим придерживается иного мнения, когда речь идёт, например, о добывании золота: он разрешает индивидуальные его поиски старателями и снабжает их группы оборудованием. Но только отчаянные сорви-головы из бывших уголовников отваживаются на исключительно трудные поиски, которые оправдывают себя только в случае крупной находки, когда есть возможность дать «на лапу» (взятку). Иначе, если ничего не удалось найти, могут сгноить в тюрьме по подозрению в укрывательстве золотого самородка. Я знал одного из таких старателей. Он кое-как свёл концы с концами, после того, как проработал один сезон, и считал себя счастливчиком оттого что сумел выкрутиться. Если уж режим допускает поблажки, то ради золота, а не ради какой-то деревенщины, которая в новых условиях будет тянуть с государства, ничего не давая взамен.

Солженицын должен признать, что прогнившая система может идти только на слом и на весь мир заявить о необходимости устранения режима революционным путём. В противном случае, он оказывается соглашателем с режимом за счёт коренных интересов народа и без полномочий от него. Нельзя до бесконечности распоряжаться людьми как пешками, и Солженицын может вообразить, сколько насмешек и проклятий в микробратствах[19] СССР вызвало чтение его «Письма».

12. Кого нам предлагают спасать?

«…но сколько могут — обманывают (а то и воруют), служебные часы тратят на личные дела… все стараются получить денег больше, а работать меньше, — и с таковым народным настроением, какими же сроками можно располагать для спасения страны?» (30)

Оплачивать работу соответственно её квалификации режим не собирается: в принуждении люди должны жить от получки к получке, и если не впроголодь, то в вечных недостачах. Естественно их отношение к труду, которое почему-то возмущает Солженицына, вместо того, чтобы вызвать у него сочувствие.

Для угнетённого подсоветского человека существуют два чётких понятия: режим и народ. Между ними идёт непрерывная, в большинстве случаев скрытая война. Первый существует за счёт второго и для этого держит народ в порабощении. Понятия «страна», «отечество» в нашей стране стали гораздо более смутными и в них не всегда вкладывают правильный смысл. Но одно несомненно, что режим партийных бюрократов угнетает население, а отечество и страна принадлежат народу, а не поработителям.

В очередной раз Солженицын вносит путаницу. Если бы он подразумевал под страной народ, то не жаловался бы на его поведение по отношению к режиму. В представлении Солженицына страна в условиях режима — нормальное единство государства и подвластного населения. В результате этой ошибки, простительной западному туристу, появилось «Письмо вождям Советского Союза». Для Солженицына такая ошибка оборачивается трагедией: он заботится о спасении народа, страны, но сам того не желая хлопочет о спасении режима.

Спасать народ, а с ним и страну надо на другой манер, прежде всего устранив класс партийных бюрократов от власти, и наиболее реальное средство — проведение революции умов.[20]

13. Пьяный бюджет

«Пока водка — важная статья государственного дохода, ничего не изменится, так и будем ради барыша прожигать народную внутренность». (30)

Солженицын обращается к глухонемым, но на этот раз он хочет лишить «вождей» огромного дохода от государственной торговли водкой. По его собственным данным 50–70 % от торгового оборота в деревенской местности, где он был в ссылке, падало на долю водки.

Советский пьяница вследствие качества водки и её заменителей к 40–45 годам превращается в развалину, и им легко управлять. Поэтому пьянство удобно «вождям». Введение чего-либо сходного с сухим законом наверняка ускорило бы революцию в стране против режима, который Солженицын не считает нужным устранить насильственным путём.

14. Обратная пропорция

«Физическое и народное духовное здоровье народа должно стать целью и всего этого движения и каждого его этапа и каждой его стороны». (30)

Класс партийных бюрократов интересуется физическим здоровьем населения, когда ему нужно иметь миллионов пять здоровых граждан для военной службы и уменьшить оплату по бюллетеням.[21] От рабочих не требуется проявление силы на большинстве важных участков производства, которые механизированы. На других работах используются категории населения, от которых режим стремится избавиться. Для класса только лучше, если работник умрёт, не дотянув до пенсии, и её не придётся выплачивать. Духовное здоровье народа — смерть режима. С помощью массового организованного безбожия, марксистской пропаганды, пьянства и т. п. режим стремится лишить население этого вида здоровья.

Сначала в стране должно быть человекообразное правительство, а затем ему можно делать человеческие предложения.

15. Дверь к самоедам

«Построение более чем половины государства на новом свежем месте позволяет не повторить губительных ошибок XX века — с промышленностью, с дорогами, с городами». (30)

Если бы невозможная задача, которую предлагает осуществить Солженицын, оказалась действительно необходимой, вследствие каких-либо стратегических планов или неведомых чудовищных потрясений, то время, необходимое на построение нового огромного государства в условиях Северо-Востока при отказе от городов, дорог, промышленности, современной технологии (тесно связанной с техническим прогрессом), исчислялось бы сотней лет. Неужели «реалист» Солженицын полагает, что режим партийных бюрократов будет существовать так долго, и планета успеет превратиться в концентрационный лагерь, в котором оставшиеся в живых роботы, освоят Северо-Восток по приказу ещё более свирепого, чем при Сталине ГУЛАГа.

Бедные россияне! То Пётр Первый за уши тянул их в Европу, «прорубая» туда окно,[22] то Солженицын предлагает им открыть дверь к самоедам.

Но новаторство такого рода за счёт народа выработало в подсоветских людях стойкое недоверие к благодетелям человечества.

16. Не выплеснуть бы с водой ребенка

«…отказаться от многих видов промышленного производства с ядовитыми отходами». (31)

Отказываться от промышленности не следует — её надо освободить от вредных отходов с помощью технического прогресса. Эта трудоёмкая задача уже начинает осуществляться, правда пока ещё медленно.

17. «Мы» Солженицына

«Больше никто на Земле нам не угрожает, никто на нас не нападёт. Мы вооружены.». (31)

В двадцатые годы в СССР великолепный писатель Замятин сумел понять главное в адской бесчеловечной сущности режима. Он не был посажен в лагерь, если побывал в тюрьме, то очень недолго, но осмыслил прошлое, показал настоящее и предсказал будущее в своём гениальном произведении «Мы». Я думаю, что Орвелл написал «1984 год» под его влиянием.

Для тех лет собирательное «мы» имело смысл, ибо передавало изумление перед тем, что натворили, ужас происходящего, страх за последствия. Но по меньшей мере странно после почти шестидесятилетней деятельности режима объединять его, себя и население в словах «мы», «нас», «нам».

Усилия тех из нас, кто в силу сложившихся обстоятельств оказался на Западе, должны быть направлены хотя бы на то, чтобы открыть свободному миру глаза на фальшивые обороты речи, которыми режим хочет внушить представление о «нерушимом единстве партии, правительства и народа».

18. «Он пугает, а мне не страшно»

Эта фраза Льва Толстого о придуманных ужасах в рассказах русского писателя Л. Андреева вспомнилась мне, когда я прочел у Солженицына, что «Технологическая гибель — не меньшая опасность, чем война». (31) Новым словосочетанием «технологическая гибель» Солженицын старается лишить «вождей» тени сомнения по поводу выводов «Римского клуба», в которые сам глубоко уверовал.