Операция «Гадюка» - Кир Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты завтра когда кончаешь работу?
— Гарик, что-нибудь случилось? Скажи честно! Какие-то неприятности? Может, надо к тебе приехать?
— Честная земная девушка не ездит ночью к космическим уродам.
— Я не честная. Я за тебя отвечаю.
— Может, ты тоже гость из космоса?
— Нет, я в тебя влюблена — и это катастрофа.
— Ты не ответила, когда ты завтра кончаешь работу?
— Тебя это не касается. У меня свидание.
— У тебя свидание со мной.
— Ладно, пускай с тобой, — быстро согласилась Катрин. — Но сначала позвони Крогиусу.
Я позвонил Крогиусу и успокоил его.
Потом лег спать и старался не думать о госте и тайне моего рождения. Это меня не касается. Я не любитель фантастики. А вот кофе дома не осталось — придется с утра сбегать на угол в палатку.
— Мне приснился странный сон, — сообщил я Катрин, когда мы сидели на террасе кафе в «Сокольниках» и пили почти настоящий капуччино. В трех метрах от нас хлестал неожиданный дождь, от которого мы еле успели скрыться на этой террасе. Сразу стало прохладно, почти холодно, но зато мы здесь были одни.
— Наконец-то мы переходим в область снов и видений, — сказала Катрин. Она была задумчива, рассеянна и слушала мою исповедь без ожидаемого изумления. Я сказал:
— Честно говоря, не знаю, показалось мне все это… странно, если показалось. Уж очень подробно я помню все, о чем мы с ним говорили. И когда мы расстались, я поглядел на часы. Прошло больше часа. Что ты думаешь?
— Это очень похоже на фантастическую правду, — сказала Катрин. — Знаешь, на ту правду, которая порождена трезвым сознанием. Без логических провалов. А тебя в самом деле нашли в горящем лесу?
— Я думал, что рассказывал тебе об этом.
— Как видишь, упустил. И я не спросила.
— Принести еще кофе?
— Давай.
Я принес две чашечки и поставил на стол.
— Что же мне теперь делать? — спросил я.
— Наверное, ничего, — сказала Катрин. — А может быть, ждать, не вернется ли он снова?
— Он может вернуться?
— Одно время мне снился один и тот же сон, правда, с вариациями, раз сто. Он мне так надоел, что я боялась идти спать.
— И о чем был сон?
Катрин задумалась. Я видел, как в ней борется желание поведать мне правду или, воспользовавшись случаем, удариться в какую-то выдумку.
— Сон был о том, — решилась она наконец, — как мы с тобой расстаемся. По моей вине.
— Вот это уже интересно.
— Но в отличие от твоего сна мой — чистая правда.
— Мой сон тоже был чистой правдой.
— Неужели не понимаешь, что твое подсознание боролось с невозможностью объяснить с помощью Дарвина и Тимирязева некоторые свойства твоего организма?
— Значит, свойства существуют?
— Разумеется.
— Это уже шаг вперед. А может, допустить, что я космический подкидыш?
— Есть такая версия, — спокойно ответила Катрин.
Я готов был ее разорвать — еще не хватало, чтобы и она оказалась пришельцем, готовым утащить меня с Земли.
— Не думай, что я — космический странник, — сказала Катрин. — Но сейчас я тебе расскажу мой сон и боюсь, что ты повернешься и уйдешь. А мне этого не хочется.
— Тогда не рассказывай.
— Я должна. Я обязана.
— Ну ладно, Катюша, если тебе не хочется.
— Сон такой: я работаю в Институте экспертизы.
— Нашла чем удивить!
— Но ты ни разу не удосужился спросить, чем мы занимаемся.
— Я знаю. Теорией криминалистики.
— Лучше бы спросил, чем гадать.
— Это секретная фирма.
— Настолько, насколько идиотов не пускают внутрь, чтобы они не сломали ценные часики.
— Значит, тебе рекомендовали познакомиться с космическим уродом? — догадался я. И мне стало грустно. Лучше бы я улетел.
— Рекомендовали, — сказала Катрин.
Чего ей стоило промолчать!
— Больше можешь ничего не говорить, — сказал я.
Катрин не стала возражать. Она смотрела на дождь, а я видел ее четкий профиль. Мне было видно, как блестят ее глаза, словно она собиралась разреветься.
— С моей склонностью к анализу… — начал я.
— С твоей чертовой склонностью все препарировать, словно перед тобой не люди, а бабочки!
— На этот раз в роли бабочки выступаю я. И мне, признаюсь, грустно. Потому что, если бы на твоем месте сидел некий гражданин Кошкин, я бы повернулся, ушел и забыл бы о Кошкине. А ты меня обидела.
— Честное слово, Гарик, я и не подозревала, что из этого выйдет. И если ты постараешься потерпеть немного, я расскажу тебе то, что знаю сама. Может, этого недостаточно, но по крайней мере ты будешь знать, какая роль в этом отведена мне.
— Господи, — сказал я, — капуччино здесь без сахара!
— А ты размешай.
— Не выношу капуччино.
— Тогда закажи себе водки.
— Ты лучше расскажи мне. Если это, конечно, сон.
— Конечно, сон! — Катрин облегченно улыбнулась. Больше всего на свете она боялась, когда я терял чувство юмора. Это было событием редким, но катастрофическим.
— Не тяни, я умираю, так хочу узнать, что вы обо мне знаете. То же, что мой гость? Или меньше?
— Ни черта мы о тебе не знаем! — призналась Катрин. — А как ты думаешь, дождик кончается?
Уголки ее полных розовых губ дрогнули.
— Только договорились — без слез, — сказал я. — Меня ведь обижает не то, что за мной кто-то наблюдает. За Пушкиным тоже наблюдало Третье отделение. Мне обидно, что некто изображает при этом нежные чувства и целуется со мной в подъезде, что я считаю более высоким проявлением любви, чем краткое свидание в квартире подруги Нелли.
— У меня нет подруги Нелли, — возразила Катрин.
— Тогда расскажи мне о подруге, которая велела тебе изображать чувства к отвратительному тебе существу!
— Ну, честное слово, честное-пречестное слово, я к тебе так отношусь… так отношусь, что ты просто глупый идиот, который не хочет ничего замечать! Если бы ты сказал, чтобы я поехала с тобой к подруге Нелли…
— Только не перегибай палку. Опошлить можно все, включая чувства. А склеить уже ничего нельзя. Так что, поплакав над черепками, расскажем жертве о тех ловушках, в которые она угодила.
— О каких ловушках?
— О твоих прекрасных синих глазах и твоих тонких щиколотках, о твоей высокой груди и очень красивых ушах…
— Гарик, мне нельзя этого рассказывать. Я нарушаю правила.
— Тогда не рассказывай.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});