Дары зингарцев - Торн Стюарт

* * *

- Эй, эй, эй, смотрите-ка, что я добыла!

Силла бежала вприпрыжку сквозь заросли, воздев над головой свою добычу. Темные ее глаза сияли восторгом и гордостью.

- Горлица! И какая жирная! Вы только гляньте - словно ее специально откармливали нам на ужин! - Она кинула на траву окровавленную тушку.

- Горлица? В этих джунглях? - изумился Конан. Он взял в руки еще теплое птичье тело. - И впрямь жирная. Неужто сбежала из клетки? Что нам - привычно, здешним в диковинку, могли держать как редкую птицу... Что ты наделала, дрянная девчонка!

В окровавленном комке взъерошенных перьев трудно было что-то различить, но острый глаз киммерийца мгновенно заметил темное кожаное кольцо, плотно облегавшее лапку птицы. Нащупав тонкую бечевку, он отвязал кожу, и на ладони у него оказался крошечный конверт с листом почти прозрачной, мелко исписанной бумаги.

Силла дернула смуглым плечом.

- А что такого? Подумаешь, чей-то голубь. Следить надо было получше, - надувши губы, ответила она.

Сагратиус заглянул Конану через плечо и пробасил:

- Великий грех, дочь моя! Но как бывший жрец Митры могу отпустить тебе его, ибо не знала ты, что творила.

- Да в чем дело-то? - уже по-настоящему сердясь, топнула ногой девушка. - С каких это пор запрещено бить птицу в лесах?

Конан, щуря глаза, разбирал убористый витиеватый почерк. Письмо было написано на одном из хайборийских языков, но с таким количеством росчерков, завитушек и прочих ненужных украшений, что у киммерийца, и без того не слишком складно разбиравшего буквы, вскоре зарябило в глазах. Кинда, хоть и вовсе не умел читать, тоже с любопытством разглядывал находку. Тем временем Сагратиус, наставительно тыча в мертвого голубя толстым пальцем, пояснял: - Это не просто горлица, это почтовый голубь. Он нес кому-то важное письмо за тысячу лиг, а ты его подстрелила. Теперь письмо никогда не дойдет - не возьмемся же мы сами доставлять его! Конан, разобрав наконец первые несколько слов, оглушительно расхохотался. - _Высокородный принц Римьерос, герцог Лара своему брату, Кратиосу Третьему, королю Зингары..._! - Нет, не возьмемся, клянусь Кромом! Пусть его послания сами о себе заботятся... - По-прежнему щурясь, он продолжал читать по складам, приговаривая: - И как же идут дела у нашего несравненного принца? Судя по всему, скверно. Когда идешь по висячему мосту, нужно смотреть вверх, а не вниз... О, а это что еще такое? _...мелочь... способна вызвать улыбку..._ Клянусь Белом, покровителем всех обманщиков! Да это же он обо мне! _...Встретился с Конаном из Киммерии, известным у Черных Берегов еще под именем Амры. Встреча наша не была мирной, я столкнулся с ним в лесу случайно, почти безоружный. И все же он едва не поплатился жизнью за все свои бесчинства в наших морях. Ему удалось улизнуть от меня, и с тех пор он рыщет вокруг моего войска, надеясь застать меня врасплох - мы неоднократно натыкались на следы его стоянок. Я в ответ усилил ночные посты и еще не отчаялся заполучить его и привезти в Зингару тебе на потеху - если не всего, то хотя бы голову..._ Вот ведь шакалий выродок! Ну, с меня хватит! Взяв письмо брезгливо, как дохлое насекомое, двумя пальцами, он бросил его в костер. Тонкий листок взвился вверх в потоке горячего воздуха, вспыхнул - и мгновенно рассыпался в прах. Конан обернулся к Силле. - Напрасно я бранил тебя, малышка. И в самом деле, знатная добыча! Значит, он где-то поблизости, этот несчастный слизняк! - Это ты о ком? - поинтересовался Сагратиус. Конан сел, скрестив ноги и принялся ловко ощипывать птицу. - На всех, конечно, не хватит, но ты, моя смуглая охотница, полакомишься всласть! - приговаривал он. - Я не стал рассказывать, а со мной, между прочим, приключилась забавная история, пока я дожидался вас за перевалом. По здешним дорогам идет зингарское войско - сотня молодых головорезов, именующих себя рыцарями, а к ним - еще два раза по столько оруженосцев, конюших и слуг. Едут они в столицу, с каким-то драгоценным даром Императору... Киммериец говорил, а пальцы его проворно трудились над тушкой. Трое его товарищей уселись было вокруг послушать интересную историю, но Конан живо призвал их к порядку: - Вы чего расселись? Займитесь пока костром и ужином. Слушать-то можно и так. - Ты рассказывай, не отвлекайся, - отозвался Сагратиус, но все же поднялся с места и, подвесив котелок, принялся раздувать уголья. Силла задумчиво остругивала прутик. - У реки я просидел несколько дней, дожидаясь вас и вконец извелся от безделья. И как-то вечером вывалился к моему костру из бамбуков зингарец - тощий, скуластый и носатый. А мне так надоели эти желтые рожи, что я был рад даже и зингарцу. У меня как раз козленок пекся на угольях, хватило бы на троих. Подошел зингарец к костру, сел. И смотрит на меня так, как будто я его собирался поджарить. Ты кто таков, спрашиваю я. А он мне - принц, мол, зингарский, возглавляю посольство брата-короля к Императору Поднебесной. Ну принц так принц. Я его накормил. Он поел и к своим засобирался - я ему сказал, что видел лагерь выше по реке. Ушел он, вроде бы даже поблагодарил. Луна еще не села, как он вернулся - воткнуть мне нож в спину... - А что это он так? - с неудовольствием поинтересовался Сагратиус. - Или ты обидел его чем? - Да вроде бы нет, - пожал плечами Конан. - Чем я мог его обидеть? Просто за мою голову в Зингаре и Аргосе хорошие деньги назначены. Видно, принц решил прославится. А вместо славы получил хорошего пинка от меня на прощанье... А вот и голубок-то наш зингарский готов! - Он приподнял за ногу ощипанную тушку. Силла протянула ему заостренный прут, Конан насадил на него птицу и подвесил на распорках над костром - сбоку, где пламя потише, а уголья пожарче. - В общем, вытянул я его клинком пониже спины на прощание, да благородный принц и был таков. Думал, на том дело и кончится - а оно смотри как обернулось! Суровое, точно из камня высеченное лицо киммерийца казалось в этот миг обиженно недоуменным, точно он и сам в толк не мог взять, с чего так оскорбился его непрошенный гость. Он, разумеется, был отнюдь не столь наивен, сколь хотел казаться сейчас - но в такие минуты, в компании приятелей, за шутками-прибаутками, в ожидании сытного ужина, да еще в обществе славной малышки, варвар не прочь был подурачиться немного, скинув с плеч груз прожитых лет, кровавых боев, чужой подлости и предательства. В такие минуты мир казался совсем юным и чистым, и ему хотелось смеяться. Спутники его, однако, думали каждый о своем. - Драгоценный дар Императору, говоришь? - задумчиво протянул Сагратиус. - Хотелось бы знать поточнее, что это за дар такой. Клянусь милостивым Митрой, зингарский король не пошлет триста человек охранять какую-нибудь безделицу! - И думать забудь! - оборвал его мечтания Конан. - Ни за какие сокровища не пойду я вчетвером на хорошо обученное войско в триста человек. Я смотрел за ними потом весь следующий день. У них толковый начальник. И острые мечи. А нас ждут сундуки столичных ротозеев, и не пристало нам уподобляться аквилонским сокольничим, которые, едва выехав, набрасываются на первую же добычу, будь это хоть годовалый заяц. - Он, ухмыляясь, посмотрел на аквилонца. Сагратиус покраснел, набрал в грудь побольше воздуха и начал: - Древнее искусство аквилонской соколиной охоты... - Сколько это - триста? - спросил вдруг Кинда. Он смотрел на свои растопыренные пальцы, пытаясь, видимо, соотнести впервые услышанную цифру с чем-то знакомым. - Сколько у твоей матери было детей? - спросил в ответ Сагратиус, слегка раздраженный тем, как бесцеремонно прервали его едва начавшуюся речь. - Вот, - показал птулькут две руки - пять пальцев, и еще три. - Вот если бы их было два раза по столько, то у них на ногах и руках было бы пальцев... нет, ровно на одного человека меньше. Ну, в общем, почти столько, сколько людей у Римьероса. - Много! - отозвался Кинда и покачал головой. - Вчетвером никак. - Кинда дело говорит, Сагратиус! - рассмеялся Конан. - И потом - откуда такая страсть к наживе? Где же твой обет нестяжательства, нерадивый жрец Митры? Сагратиус Мейл, изгнанный из святой обители отшельников за слишком большую податливость зову плоти, чревоугодие и просто веселый нрав, горделиво выпрямился. - Истинный слуга Солнцеликого везде найдет себе достойное поприще. Помимо сбора средств к существованию, я свершаю богоугодное дело, путешествуя с вами, дети греха! Я еще не отчаялся обратить в истинную веру эту вот поклонницу лжепророка туранского Эрлика, чью бороду она поминает слишком часто! - заявил он. - А равно как и вот этого сына степей, низкого ростом, но высокого духом, который верует, что весь его род пошел от демона песчаной бури... - Великого бога Ша-Трокка, - сурово поправил его Кинда. - Каждая песчинка, которую он несет с собой - один из нас, вернувшийся к отцу, - добавил он нараспев, на своем языке, однако поскольку эти слова он произносил довольно часто, все его поняли. - Вот-вот, - продолжал несостоявшийся монах. - Я уже не говорю о тебе, Конан. - А что я? - весело поинтересовался киммериец. Такие разговоры возникали у них довольно часто и успели превратиться в некое подобие игры, где Сагратиус был многотерпеливым пастырем, а остальные - упрямыми еретиками. - Я чту Солнцеликого Митру. Но у каждого народа - свой бог. Поди разбери, какой сильнее и лучше. Сагратиус уже воздел вверх указательный палец и раскрыл рот для очередного веселого поучения, но тут Силла задумчиво сказала: - А по-моему, главное, с чьим именем на устах ты родился, и с чьим умрешь. А кому молился все остальное время - совсем неважно. Уж как-нибудь боги разберутся между собой. Конан взглянул на девушку с искренним восхищением. - Как она тебя, а? Поди-ка, возрази что-нибудь! Меня при рождении встретил Кром, и после смерти примет Кром, на чьи бы алтари не возлагал я приношения! Молодец девчонка, даром что в кости выиграна! Это тоже была игра, и Силла, в полном соответствии со своей ролью, зашипела на киммерийца, словно змея, которой наступили на хвост: - Да лучше бы меня продали в рабство стигийцам! Или тому богатому купцу из Шема! Уж у него бы мне не пришлось бегать полуголой по лесам и самой добывать себе пропитание! Сагратиус был прав: каждый из них чтил своего бога, и разные боги вели каждого из них. Но похожеЁ на сей раз боги сговорились меж собой свести четверых своих детей для каких-то непостижимых для смертного целей. Ибо странными и запутанными путями шли эти четверо, чтобы в конце концов оказаться вместе. Силлу, своенравную и непокорную, но в то же время наивно-доверчивую девочку, родом из горной деревушки на окраине Турана, Конан и в самом деле выиграл в кости в трактире Аграпура. Родители ее, не в силах прокормить всех пятерых детей, продали двух дочерей в рабство. Коре, старшей, повезло: ее купил заезжий нобиль из Немедии. А Силла, девушка дерзкая и своенравная, ни у одних хозяев не задерживалась подолгу. Ее передавали с рук на руки, пока наконец последний хозяин не проиграл ее в кости заезжему северянину - причем, как подозревал Конан, проиграл вполне намеренно. В бесконечных странствиях Конану редко нужны были спутники, а уж двадцатилетняя девчонка, озлобленая и несдержанная на язык, была и вовсе обузой. В первый же день она наговорила новому хозяину столько, что менее терпеливый к женским выходкам человек наутро постарался бы сбыть ее с рук. Но ночью, свернувшись в клубочек под одеялом Конана, она превратилась в маленького, напуганного и несчастного ребенка. Она вздрагивала и всхлипывала во сне, прижимаясь к боку варвара, так что он почти не спал ни в эту, ни в следующую ночь. Силла не поверила своим ушам, когда северянин объявил ей, что они отправляются на восток добывать ей приданое. Сначала она подумала, что новый хозяин шутит. Но очень скоро поняла, что он и в самом деле решил устроить ее судьбу. _Придется потрудиться, раз уж иначе мне от тебя никак не избавиться_, - прибавил он со смехом. После этого в ближайшую же ночь, проведенную не под открытым небом, а в постели - это было приблизительно на десятый день их путешествия - она постаралась выразить ему свою признательность тем единственным способом, что был ей доступен. Конан почти засыпал, и потому не сразу понял, что вытворяет его новая собственность. А когда понял, остановиться уже не мог. Девчонка, такая молоденькая и хрупкая с виду, оказалась выносливой, умелой и изобретательной любовницей. Ее ничуть не смущала их разница в десять лет, более того, она умела обратить себе на пользу по-отцовски покровительственное отношение Конана. Длинное и звучное ее имя - Дартомарика - киммериец быстро заменил прозвищем Силла - _козочка_ в переводе с туранского языка. Вдвоем они направились в Вендию, и по дороге Конан учил девушку всему, что считал необходимым: умению подолгу оставаться без пищи и воды, стрелять из лука и метать ножи, прятаться в густой траве и врачевать раны. Силла, словно стараясь оправдать новое имя, день ото дня прыгала все резвее. Иногда она с ужасом думала о том часе, когда Конан вручит ей мешочек драгоценностей, выкраденых из сундука какого-нибудь вендийского либо кхитайского богача и скажет: _Возьми и будь счастлива, а у меня своя дорога._ Но золото и драгоценности, попав в их руки, словно растворялись в воздухе. Это немного утешало Силлу, ибо давало надежду, что на приданое ей они наберут не скоро. Втайне она мечтала, что Конан, восхитившись ее талантами разбойницы и искушенной любовницы, оставит ее при себе навсегда. Но в то же время что-то подсказывало ей, что вздумай она сказать ему об этом, он рассмеется ей в лицо. Сагратиуса Мейла, аквилонца, они подобрали на восточной границе Вендии. Причем подобрали в буквальном смысле слова, потому что бывший смиренный служитель Митры валялся на дороге мертвецки пьян. Какими путями он попал в Вендию, Сагратиус вспомнить не мог. Помнил только, что когда Верховный Наставник, наскучив его бесконечными нарушениями устава, выгнал нерадивого собрата из Обители, Мейл направил стопы к друзьям - ученикам Королевской Школы Ремесел - и пил беспробудно десять или двадцать дней, заливая свое горе. Очнулся он в цепях, в караване невольников, следовавшем в Стигию. По словам его хозяина, продать его не было никакой возможности - едва Сагратиус трезвел, он становился буен. А пока был пьян - не интересовал никого, несмотря на гигантский рост и большую силу. Поэтому работорговец избавился от него, сбыв за бесценок скупщикам жертв Сету, Великому Змею Ночи. И предупредил, что аквилонца надо постоянно подпаивать, иначе убытки будут неисчислимы. Те не вняли совету. И напрасно: сообразив, что действовать надо быстро, Сагратиус выждал подходящий миг, порвал цепи, разметал обрывками сторожей, вскочил на спину ближайшей кобыле и был таков. Но на юге рисунок созвездий совсем иной, чем на севере, и потому, пытаясь попасть на северо-запад, Мейл после долгих блужданий оказался в Вендии. По его словам, правда, выходило, что он отправился в Вендию нарочно, задумав отыскать в горах легендарную Долину Лунного Света. Правда, Долины так и не нашел да и мудрено было отыскать ее, странствуя от кабака к таверне, а от таверны к трактиру. Конан взял Сагратиуса с собой, предполагая за хорошее вознаграждение пристроить его к какому-нибудь каравану, идущему на запад. Но вскоре обнаружилось, что несостоявшийся жрец Митры, обладатель бездонного вечно голодного чрева и вечно пересохшего горла, задира и весельчак, - спутник полезный и приятный. Силла ворчала несколько дней, но быстро успокоилась после того, как в результате их с Конаном совместной вылазки оказалась с ног до головы увешана золотыми украшениями. Сагратиус добыл ей полный свадебный наряд рани Саватери, младшей дочери князя тех земель. И последний их спутник, Кинда, оказался в маленьком отряде так же случайно, как и все остальные. Конан и Сагратиус отбили карлика у его соплеменников. На границе гирканских пустошей и поросших лесом предгорий все еще обитал древний народ птулькутов, Людей Степи. Мужчины и женщины этого племени были некрасивы, низкорослы, с длинными, чуть ли не до колен руками, с плоскими, но очень выразительными лицами. Несмотря на маленький рост, в руках их таилась невиданная сила. Позже, когда Кинда оправился от побоев, Конан дважды боролся с ним под азартные вопли и свист Сагратиуса и Силллы. И оба раза ни один из них не одержал верха - а киммериец был чуть ли не на две головы выше пульткута. Карлик провинился в том, что не позволил своему брату, вождю Людей Степи, взять в жены собственную дочь. Не потому, что это было не принято, как раз наоборот, считалось, что родственная кровь, умножаясь, порождает все более сильное потомство. Но девочке было всего шесть зим от роду, она никак не годилась ни в жены, ни тем более в матери. На стороне Кинды был здравый смысл, но на стороне вождя - древние обычаи. А они гласили, что если жена вождя умерла, не дав потомства мужского пола, он должен во благо племени взять в жены свою старшую дочь и как можно скорее зачать ребенка. Девочка умерла наутро после брачной ночи, и Кинду обвинили в том, что он из злобы навел порчу на свою же кровь. Все мужчины племени собрались у его земляного дома, выволокли его наверх и погнали в степь, забивая камнями. Конан с друзьями прибыли как раз во-время: особенно меткий камень попал Кинде в висок, он упал лицом в траву и замер, ожидая смерти. Появление верховых, из которых двое были хорошо вооруженными гигантами, вмиг разогнало толпу. Конан не стал их преследовать, только Силла послала вдогонку несколько стрел. Пульткут пришел в себя только к закату. Долго сидел у костра, молча раскачиваясь из стороны в сторону. По всем законам привычной ему жизни он должен был умереть, и то, что этого не случилось, вызывало у Кинды глубокое недоумение и даже разочарование.