Кукша - варяжский пленник (Необычайные приключения Кукши из Домовичей - 1) - Юрий Вронский

Затих я помаленьку. Вижу, матушка в избу входит, рука у нее тряпицей замотана, а тряпица от крови намокла. Я уж больше не реву и не говорю ничего, только думаю: надо отомстить за материнскую кровь. Каждый знает, если кровные обиды, обиды рода, остаются неотомщенными, душа рода начинает хворать, чахнуть и может вовсе погибнуть. А ведь для человека нет беды страшнее. Лучше погибнуть самому, чем дать погибнуть роду.

Глава двенадцатая * В ЗАСАДЕ

На другой день я с самого утра слежу за варягами. Наконец вижу, собираются в дорогу, деревенских коней навьючивают - ниже по реке порог, на лодке плыть опасно, нужно обходить посуху.

Побежал я в бор и притаился среди можжевёловых кустов близ тропки, по которой пойдут варяги. Размотал пращу, камень в нее заложил, жду. На поясе мешок висит, в нем запасные камни.

Надо, думаю, попасть рогатому в рожу, раз он в шлеме и в панцире, иначе моя затея ни к чему. Я, ожидаючи, все прикинул, все предусмотрел - и чтоб ветки не помешали пращу раскрутить, и чтоб варяги меня раньше времени не заметили.

Сосны шумят, порог бушует, однако слышу - конские копыта по песку стучат, глухо так - тук, тук... Это варяги вьючных коней в поводу ведут. Ну, Кукша, готовься!

Показались копья среди сосен, плывут, покачиваются над кустами можжевельника, а самих варягов еще не видать. Но вот и они - один за другим проходят по открытому месту.

Страшно ли было? Нет, не страшно. Коля боишься, в не берись за такое дело - сиди за прялкой или за кроснами.

Гляжу, вот и мой идет. Раскручиваю пращу, отпускаю конец. И надо ж было ему, шишку [Шишок - сказочное существо, враждебное человеку.] рогатому, споткнуться о сосновый корень! Камень мой вместо рожи его красной попал ему по рогу, зазвенело на весь бор, будто в гусли ударили.

Глава тринадцатая * ПОГОНЯ

Мне уж некогда другой камень в пращу закладывать - Свавильд не мешкает, сразу за мной припустился.

Бегу я в глушь лесную, слушаю, как позади сапожищи топочут, а сам думаю: погоди, ужо, заманю тебя в дебри лесные, наиграюсь с тобой всласть, загоняю до седьмого пота, а йотом и влеплю камень в рожу твою ненавистную.

Мне сперва показалось, что ему меня нипочем не догнать, я налегке, а на нем и сапоги, и шлем, и панцирь, и даже щит болтается за спиной. Бегу себе, мешок с камнями рукой придерживаю, чтобы не мешал, даже веселюсь: сыграю, мол, я с тобой шутку, шишок рогатый.

Слышу, топот вроде ближе стал. Я нажимаю. Однако Свавильд не отстает. Не знал я варягов, особенно этих, которые у вас берсерками зовутся.

Камни мне мешать начали. Все равно, думаю, не даст мне рогатый метнуть в него камень. Отвязываю мешок, кидаю его назад через голову. Оглядываюсь, вижу, озадачил я его. Остановился он, поднял мешок, высыпал камни на мох. А как понял, что я над ним посмеялся, закричал что-то и опять за мной!

Без мешка бежать легче. Однако мне уже не до шуток, надо голову спасать. Поворачиваю я обратно к реке. Топот сзади не отстает. До чего ж силен проклятый варяг! Сам-то я бегу из последних сил, дышу, как кузнечные мехи, лицо горит, точно в бане на полке.

Только бы, думаю, мне сейчас на варягов не выскочить. А далеко обегать их моченьки моей уже нет. Наконец увидели нас варяги. Гляжу, один варяг лук из налучника достает, стрелу из тула тянет. Конец, думаю. Однако другой его останавливает. Уж не ведаю, меня ли пожалел или не захотел, чтобы тот помешал Свавильду самому меня прикончить.

Варяги смотрят на нас, смеются, что-то кричат, видно, подбадривают, точно мы со Свавильдом наперегонки бежим.

Из-за деревьев река в глаза светом ударила. Ну, кажется, ушел я от рогатого. Выскочил на скалу, подо мной стремнина бурлит, пеной плюется - в том месте скалы сжимают реку, ей тесно, она и бесится.

Наши домовичские ребята ту стремнину знают как своя пять пальцев: где нырнуть нужно, чтобы в вир не затянуло, где перевернуться вперед ногами, чтобы головой о камень не ударило. Мы туда летом ходим прыгать. Неведомо, кто и когда придумал эту забаву. Называется то место Отрокова стремнина. Гибнет ли кто-нибудь? А как же, конечно, гибнут. Только редко. Кто не очень ловок, тот ведь и не лезет.

Выскочил я, значит, на скалу, а прыгать боязно - вода-то в эту пору студеная. Однако думай не думай - прыгать все равно надо. С той скалы пути уже больше никуда нет. Помянул я Сварога, главного нашего бога, помянул Водяного и прыгнул.

Глава четырнадцатая * ВАРЯЖСКИЙ ПЛЕННИК

Обожгло меня, точно я в кипятке очутился. С непривычки чуть память не отшибло - я ведь никогда прежде в этакую-то пору не купался. Однако одолел я все же Отрокову стремнину.

Ниже по течению река опять становится шире, стремнина распадается на несколько потоков, тут сила ее иссякает. Выбрался я из воды и по россыпи валунов перешел на другой берег.

Выжал рубаху, повесил сушить на можжевёловый куст. Сам бегаю, прыгаю вокруг, чтоб согреться; сильно я продрог, вода-то холоднее, чем в ключе.

Влез на сосну, поглядеть, не блестят ли на том берегу варяжские шлемы, не мелькают ли копья. Нет, не видать, хотя должны бы уж показаться.

Пониже стремнины брод, там варяги перейдут на этот берег. Мне нужно подождать, пока они реку перебредут и дальше отправятся, а потом воротиться на свой берег - и домой.

Жду-пожду, варягов нет. Рубаха моя высохла, надел я ее. Когда согрелся я и зубами-то лязгать перестал, опять начал думать про месть. Досадно мне, что не сделал я дела, жаль упускать проклятого варяга. Думал-думал и решил еще раз попытать счастья у брода.

Отыскал два хороших голыша, пошел к броду и сел ждать. Место там не такое удобное, как было в бору, да делать нечего. Метну, думаю, в рогатого камень, пока он еще на реке будет, чтоб успеть удрать. Только бы он шел не в хвосте!

Удрать-то там просто. За сосняком болота начинаются, больно хороши там трясины. Я те болота насквозь знаю - мы туда за клюквой ходим. Если незнающие погонятся за мной, то на свою погибель.

А варяги все не идут.

Солнышко греет, так хорошо, тепло, спокойно, будто и нет на свете никаких варягов. Начинает меня долить дремота. Только бы не уснуть, думаю. А сон тут как тут.

Проснулся я, когда меня уже за руки схватили и над землей подняли. Проспал я варягов!

Тащат меня, а я брыкаюсь что есть мочи. Пустое это дело, конечно, руки-то у них как клещи. Однако что ж мне еще остается делать? Рычу я и все вырваться норовлю, точно зверь из капкана.

С реки цепочкой поднимаются варяги, и в самом хвосте Свавильд. Увидел меня, глаза кровью налились, что у быка бодучего, хрипит, на губах пена. Выхватывает меч и кидается ко мне.

Тут Хаскульд как гаркнет что-то громовым голосом. Свавильд и ухом не повел. Тогда Хаскульд швырнул ему под ноги щит, Свавильд споткнулся и упал.

Упасть-то упал, а меча из рук не выпустил, что значит воин! В тот же миг вскакивает и с воем кидается на Хаскульда. Тут подоспели остальные, сдавили его щитами, а Хаскульд вышиб меч у него из рук.

Мало-помалу Свавильд успокоился, и его отпустили. Дышит тяжко, будто на нем целый день пахали, того гляди, панцирь лопнет. Нагнулся, поднял свой щит. На него никто не смотрит. Больше уж он не пытается меня убить, спокойно прячет меч в ножны.

Не понимаю я, с чего это Хаскульд за меня заступился.

Вижу, однако, что и варяги не понимают. Глядят на предводителя, словно ждут, чтобы он растолковал им, в чем дело. Иные хмурятся - недовольны, видать.

Хаскульд словно усмехается, а после говорит им что-то. Гляжу, варяги повеселели, головами кивают, улыбаются: видно, по сердцу им то, что он им сказал. И уж совсем дивное дело - на меня поглядывают ласково, точно я у них гость долгожданный. Лопочут мне что-то, только без толку, я ведь тогда ни слова не знал по-варяжски.

Плыву я в лодке с варягами и думаю: хорошо быть оборотнем! Обернуться бы вороном, полететь обратно в Домовичи, удариться оземь перед матушкой и обернуться опять отроком: здравствуй, родная матушка, вот он я!

Везут меня неведомо куда. Уплывают назад пороги-перекаты, уплывают тихие плесы. Берега проплывают мимо, словно прощаются со мной и торопятся назад, к моему дому. А дом-то от меня все дальше и дальше, и на сердце тоска.

Перебрались на другую реку. Сижу в лодке, и одно у меня Дело: думать. За всю жизнь я столько не передумал, сколько за ту дорогу. Теперь я пленник. В рабство, наверно, меня продадут. Однако удивительно мне, что варяги так ласковы со мной, никто никогда пальцем не заденет, есть дают что получше. Не слыхивал я, чтобы с рабами так обходились.

Тюр, тот добрее всех, - учит меня варяжским словам, достал мне одежу потеплее, я ведь из дому в одной рубахе ушел, следит, чтоб наедался досыта. Не о каждом отец родной так печется, как чернобородый Тюр обо мне.

Только рогатый Свавильд косо на меня поглядывает, однако и он ничего плохого мне не делает.

А я все думаю, думаю: о матушке, о сестрах, о погибшем отце, о роде домовичей. Кто ж теперь будет мстить за обиды нашего рода? Я вон попытался, и ничего у меня не вышло. Может, я мал еще и взял на себя дело не по силам? Много слышал я песен и преданий про подвиги местников за наш род, но не слыхал, чтобы там говорилось про отроков вроде меня.