Призванный. Возможно, баллада. - Иван Логинов

Как-то сразу делается понятным, что даже если нам удастся спуститься на дно оврага и форсировать топкую жижу, то выбраться по оплывающему и осыпающемуся обрыву на другую сторону – уже нет. И лучше не пробовать, поскольку и обратно подняться, скорее всего, тоже не получится.

И что теперь? Резать под корень строевой лес и рубить – тем же ножом – мост? Ежели не перекуривать – к осени запросто успеем.

Растерянно оглядываемся.

Неподалеку от дороги, под сенью невысокого деревца с ажурной листвой, на остатках белесовато-серого бревна сидит дедок, смотрит на нас светлыми глазами и лыбится.

– Скажи-ка, дедушка, – обращаемся к нему, – как тут на север пройти?

Дедок не теряется.

– А зачем тебе север, болезный, солнце мешает?

От такого поворота мы слегка торопеем.

– Да нет, просто надо до дракона добраться.

– Дракона? – задумчиво тянет дедок.

– Ну да, змей такой, – подсказываем с надеждой.

– Тебя что, милок, гадюка укусила?

Обидные слова, вообще-то.

– Никто меня не кусал.

Разве что собаки. И то, как посмотреть. Горло Брайану перерывали в брошенных линиях, мы потом каждый раз перезагружались. Тем и славен герой – ни одной своей смерти не помнит…

Но дедку, конечно, это неинтересно, он гнет свое.

– А на что тебе тогда дракон сдался? Плюнь ты на него, да и спи себе спокойно, чего ж шарашиться? Пусть теперь другие колготятся, их очередь.

Наконец до нас доходит, кем мы старикану помстились.

– Дедуля, а мертвяки дерутся? – начинаем вкрадчиво.

Он настораживается.

– Ну, коли никак не могут упокоиться, то, наверное, со временем злобнеют.

– Выходит, если дать тебе по башке, ты все равно не поверишь, что я живой?

– Господь с тобой, милок! – слегка отшатывается он. – Какая мне разница? Я сам уже одной ногой там. Жду лишь, когда репа поспеет.

– Репа? – опять торопеем мы.

– Ну да, свояченица по весне семян передала. Я сдуру посадил, а теперь вот душа болит – уродится ли? Не хотелось бы потом шастать взад-вперед до осени.

Дедок поднимает взор и начинает неторопливо осматривать доступный окоем.

– А почему мертвяки не упокаиваются? – возвращаем мы его обратно.

– Ну так по-разному. Кто сам чего не доделал, кого в загробье не пускают, пока порученье не сполнит.

– Кто не пускает?

– Да откуда ж мне знать? Мертвяки ничего не сказывают, молчаливые они.

– Совсем молчаливые?

– Шлендать тут постоянно шлендают, особенно по ночам, но чтобы кто горланить взялся под окном – такого не упомню.

– А отчего у вас все могилки безымянные? – вспоминаем мы с укоризной. – Не по-людски как-то…

– Ежели ты про погост в Мертвом лесу, то на нем лишь пришлые да проходящие. Своих хоронят на местном, поближе к жилью.

– Колченогий там для надзора поставлен?

– Вроде того.

– Кем?

– Не знаю, к нему не подступишься, больно уж гордый. Попробуй в поселении поспрошать.

– А проходящие куда направлялись?

– Да, как и ты, на север. Тож все никак не успокоитесь, вроде живые, а не вдруг и различишь…

Дедок снова настраивается отплыть в свое.

Пока не успел, возвращаемся к основному вопросу:

– Так как теперь туда попасть?

– Ну, ежели окончательно втемяшилось, подожди. Занадобится кого не из местных пристроить с глаз, притащатся, денек-другой на той стороне поматюкаются, покумекают да и наладят всем миром переправу. Мабуть.

Пошамкав губами, дедок меняет тему:

– А про драконов ты вон старуху пытай. Это у нее пра-мать-ее-бабка служила в гарнизонной библиотеке.

И он кивает нам за спину.

– Что за гарнизон был? – пробуем еще осведомиться.

Но дедок отмахивается:

– Извини, милок, утомился я.

И без перехода задремывает, уронив свою луневую голову на грудь.

В собеседники он больше не годится.

Оглядываемся.

Старуха все же не за спиной, а метрах в пятидесяти и чуть навскось – на правом пологом склоне, который в данный момент от нас слева. Рядом с ней некое строение, не то чтобы сильно покосившееся – уже окончательно завалившееся и напоминающее теперь очертаниями землянку. На задах грунт ископан, видимо, там дед и посадил свою репку. От входа в ложбину все это дело прикрывают буйные заросли каких-то кустов, ежевики ли, жимолости, и одна кривенькая – мнится нам – яблонька. Но настаивать остережемся, потому как ветви до земли не гнутся, ввиду того, что плодов на них не висит.

Эк нас сегодня в сказовость клонит.

Боян бо вещий как зачнет терзать меха… хотя нет, там не меха, а некая мышь древесная, кою никак не уловишь… и растекашеся брага по столешнице… черт! кто затащил эту пьянь на свадьбу?

Встряхиваемся и направляемся к старухе, которая сама не решается подойти.

С ходу приступаем:

– Здравствуй, бабушка.

– Здравствуй, солдатик.

– Расскажи о драконе.

Едва ощутимая пауза.

– О Змее-Горыныче, что ли?

Более заметная пауза.

– Мм, не вспомню, у Горыныча рог есть?

Долгая пауза. Старуха воздевает очи, потом разводит руками:

– Три головы есть, бывает даже шесть, девять, а то и все двенадцать, а вот рогом его бог, кажется, обидел.

Выходит, Горыныч, богом обиженный, нам не нужен.

– А про какого-нибудь другого дракона, рогом не обделенного, ничего не знаешь?

Старуха опять воздевает очи и потом разводит руками:

– Нет, касатик, не знаю.

А после хорошо выдержанной паузы добавляет с деланным сомнением:

– Слыхала, правда, что за морем они на наших не похожи…

За морем. Что, Брайану теперь готовить себя к долгому заплыву? Ага, по северному океану ледокольным кролем.

– Не томи, бабка, от кого слыхала?

– Да от сестры. Она с детства всем заморским интересовалась, даже ихний язык выучила.

– И где она его выучила? – пытаемся мы попутно добыть немного сведений о структуре местного общества.

– Нигде, сама. По какой-то ешкиной азбуке из прабабкиного сундука.

– Это той, которая в гарнизонной библиотеке служила? – демонстрируем мы свою сообразительность.

– Той самой, – легко подтверждает она.

И не давая нам уклониться от предначертания, театрально вздыхает:

– Так что, касатик, тебе к сестре моей надобно. Заодно и гостинец снесешь.

– И куда это самое заодно нести предстоит?

– К Кабаньей дубраве, она на заимке живет.

– Ну и где тут у вас кабаны? – расправляем мы грудь.

– Там, – машет она небрежной рукой в обратную сторону, – сразу за Мертвым лесом свернешь налево, переберешься через ручей и выйдешь на вырубки. За ними и начинается Кабанья дубрава, а заимка так прямо на опушке.

Значит, обратно. Через урочище, где хозяйничает колченогий, мимо кладбища с неупокоенными проходимцами, а потом все-таки сквозь борщевик. Колченого, правда, легко минуть, загрузив предыдущую запись у придорожного камня, но там Брайан еще не имеет указаний, куда идти, а в таких случаях заимки у Кабаньей дубравы может вовсе не оказаться. Или бабкина сестра не станет с нами разговаривать. Вместо приветствия толкнет ногою дверь и прям с порога как жахнет из дробовика. Придется сначала петлять по кустам, а потом, скрывшись из виду, тащиться обратно сюда, чтобы получить задание. А, и гостинец тоже.

Бойкая старуха успела слетать в свою землянку и вернуться с узелком на палочке.

– Ты только его не развязывай, там ядовитое, – начинает она стращать и голосом, и взором.

– Гадюка, что ли?

– Да нет, гриб редкий, сатанинский, лишь тут у нас и растет. Сестре зачем-то понадобился. Она и семян-то с таким расчетом послала, чтоб мы грибом отдарились. Давно бы надо снесть, да там по дороге псов бродячих расплодилось. Но солдат они еще с прежних времен сами боятся, когда служивые по утрам вместо физкультуры устраивали соревнования, кто первым догонит и пнет сапогом. Доска почетная, говорят, на плацу висела, с фамилиями и крестиками напротив. Дежурный офицер грифелем отмечал. Победителей каждую неделю награждали большой банкой тушенки. Сам полковник ввел тот обычай приказом по части, собаки ему в детстве вроде чо-то отгрызли.

Ой, бабка, до чего ж ты мастерица зубы заговаривать.

И какие героические деяния запечатлеваются в коллективной памяти!

Какие поэтичные легенды рождаются потом в народном сознании, оставленном без присмотра!

Вот только у псов память, кажется, покороче, а обойденный колченогий ныне уже утроил злобу и учетверил бдительность. Потому как он, скорее всего, знает, что дальше дороги нет и нам некуда деваться, кроме как назад через его урочище.

– Сестра-то у тебя, что, знахарка?

Как раз у знахарок герои обычно и разживаются магией или, по крайней мере, зельями. Хотя Брайан, кажется, не из магистров, скорее рейнджер.

– На старости лет чем только не займешься, – отмахивается старуха.