Дикий лебедь и другие сказки - Майкл Каннингем

Но тут миссис Уайт выхватила у него обезьянью лапку, пробормотала какую-то абракадабру и сказала:

– Я хочу…

Сказала и замолчала. Ведь ей как бы всего хватает (и это ей, которая моет посуду в старом ржавом котле и мучает печку насквозь мокрыми дровами).

– Я хочу двести фунтов, – выговорила она наконец.

Этих двухсот фунтов как раз не хватало Уайтам, чтобы полностью расплатиться за дом. Выплатив эти деньги, они становились полноправными владельцами своей убогой, пропитанной сыростью лачуги.

Желание было – разумней некуда.

Но ничего не произошло. В сахарнице не обнаружилась пачка банкнот, в дымоход не посыпались монеты.

И супруги отправились спать.

Лежа под одеялом рядышком с мистером Уайтом и потихоньку погружаясь в сон, миссис Уайт и не думала спрашивать себя, как ее угораздило выйти замуж за человека, который после скромной деревенской свадьбы привел ее в эту халупу. (А ведь можно было бы кое о чем и догадаться, когда он явился на церемонию в поеденном молью отцовском сюртуке и отговорил ее нанимать свадебную карету, потому что это, видите ли, пустое расточительство.) Мистер Уайт, спавший вообще неспокойно, вертелся и так и эдак и все никак не находил подходящую позу, но ни на мгновение не задумывался, что же заставило его сделать избранницей женщину, которая ни к чему не стремилась и ни во что не верила. Он не удивлялся, с какого перепугу у нее в голове вдруг возникла мысль взять и окончательно расплатиться за их жалкое жилище.

Утром сын ушел на работу. А ближе к вечеру домой к мистеру и миссис Уайт явился представитель фабричной администрации и сообщил о несчастном случае. Их сына затянуло в машину, как будто он был сырьем для некоего изделия, изготавливаемого из мясного месива, костяных осколков, обрывков сухожилий и кровавых струй, которые стремительно, прямо на глазах остальных рабочих, из красных становились черными.

Человек с фабрики держал себя корректно и проявлял подобающее случаю сочувствие. Понесенную мистером и миссис Уайт утрату, говорил он, не восполнит ничто на свете. Однако владельцы предприятия практикуют денежные выплаты семьям рабочих, которых, бывает, убивают машины. Компенсация, которую руководство компании готово предложить родителям погибшего, невесть как велика и составляет…

Называть вам точную сумму, понятное дело, нет нужды.

Как нет нужды рассказывать, тем более с подробностями, про обезумевшую от горя мать, про то, как вечером – через несколько дней после того, как то, что осталось от ее сына, в глухо заколоченном гробу (проститься с телом никому не дали) закопали на затравеневшем церковном кладбище, – она взяла обезьянью лапку и прокричала во тьму пустого дома и дождя за его стенами:

– Верни его обратно.

И снова ничего не произошло.

То есть сразу не произошло.

А несколько часов спустя – мистер и миссис Уайт успели уже улечься в кровать – снаружи послышался звук приближающихся шагов. Считаные мгновения понадобились обоим, чтобы расслышать их тягучую замедленность – они звучали так, будто подошвы ботинок не отрывались каждый раз от земли, а по очереди с усилием волочились по жидкой дорожной грязи.

В один и тот же миг оба поняли: от кладбища путь неблизкий.

Миссис Уайт бросилась вниз по узкой лестнице. Мистер Уайт поспешил за ней.

– Он вернулся! – воскликнула мать.

Отец едва заставил себя отозваться:

– Оно вернулось.

Изуродованное тело, существо из поломанных костей с раздавленной маской на месте лица (существо, которое раньше когда-то ковыляло, весело покряхтывая, за разноцветным резиновым мячиком и, забыв обо всем, каталось с друзьями на коньках по замерзшему пруду) вернулось. И теперь протискивалось сквозь скрипучую садовую калитку.

Оно пришло на зов. Оно различало свет в окне.

Пока миссис Уайт возилась с дверным замком, мистер Уайт пошел и взял обезьянью лапку. Он собирался сказать: «Сделай так, чтобы он ушел».

Но ничего не сказал. Он твердо знал, что следует сделать. Но представил, как жена открывает дверь, а за ней никого, только ветер. Неизвестно еще, выстоит ли он под шквалом горя и ярости, который она обрушит на него с опустевшего порога.

Мистер Уайт так и стоял посреди комнаты, крепко сжимая в руке обезьянью лапку. Жена тем временем распахнула дверь, и они увидели то, что стояло за ней и ждало приглашения войти.

Они живут втроем вот уже больше года. Существо целыми днями просиживает, развалясь, в кресле у очага, где на вечно сырых дровах изредка вспыхивают хилые язычки пламени. Вечером оно все так же молча, останавливаясь на каждой ступеньке, тащится на второй этаж и проводит ночь у себя в комнате (спит оно там или нет, этого не знает никто), а утром снова занимает свое место у очага.

И все равно это их дитя. То, что от него осталось. По стенам нижней комнаты мистер и миссис Уайт развесили все старые фотографии, какие у них были: вот их малютка в зимнем комбинезончике улыбается снежному вихрю; вот их сын, насупленный подросток в галстуке-бабочке, позирует школьному фотографу; он же нервно улыбается рядом с девушкой (крупной, с озорным взглядом и нетвердыми нравственными принципами – теперь она замужем за мясником и много пьет), которую, хотя она совсем ему не подходила, он пригласил на первый в жизни медленный танец.

Чтобы замаскировать запах, Уайты жгут благовония. Весной они наполняют дом сиренью и розами.

Мистер и миссис Уайт изо всех сил стараются вести прежний, привычный образ жизни. Они шутят друг с другом и предаются воспоминаниям. По пятницам миссис Уайт готовит свою фирменную тушеную баранину, и неважно, что существо ничего не ест.

По большей части оно таращится в еле теплящийся очаг, но время от времени, когда беседа становится оживленнее или когда мать с отцом спрашивают, не принести ли ему еще подушку и помнит ли он, как много лет назад они все вместе ездили на горное озеро, оно поднимает то, что осталось у него от головы, и обращает в их сторону свое единственное мутно-белое глазное яблоко – и недоумения в этом взгляде существа гораздо больше, чем злости. Что за преступление оно совершило? Его тюремщики не злы и стараются создать ему все удобства, но за что они держат его здесь, за что он несет наказание?

День за днем, ночь за ночью – ничто не меняется ни в доме, ни снаружи, где серое небо и голые деревья все так же отражаются в дорожных лужах.

Не так уж просто поддерживать привычное течение жизни в изменившемся мире, и напряжение постепенно дает о себе знать. Миссис Уайт вечерами мечтательно гадает, где то сейчас обретается Том Баркин, за которого она чуть было не вышла замуж. И хотя слова «чуть было не вышла замуж» означают всего-навсего, что Том Баркин бесстыдно увивался за ней, как (непременно отмечает мистер Уайт) увивался он еще за добрым десятком девушек, от этого она лишь горше сожалеет об упущенном шансе.

Мистер Уайт, собравшись наконец с духом, попросил жену больше не свистеть за домашними делами, потому что это действует ему на нервы, но когда она нехотя повиновалась и свистеть перестала, в доме повисла удушливая тишина похуже любого свиста. Мистер Уайт больше не молчит покорно, получая на завтрак недожаренный бекон. Миссис Уайт, со своей стороны, больше не оправдывает его нелюбовь к купанию своеобразной приятностью естественного запаха мужского тела. И со все хуже скрываемой скукой слушает истории, которые рассказывает ей мистер Уайт.

А существо знай себе безучастно сидит в кресле и таращится на дымные, еле тлеющие поленья.

Мистер и миссис Уайт все время напоминают себе: несмотря ни на что, это их сын, их долг заботиться о нем, и они этот долг исполняют. В конце концов, это благодаря им он явился на свет – и даже не один раз, а дважды.

Каждый день в очаге худо-бедно горит огонь. Каждую пятницу Уайты едят на обед тушеную баранину. Гостей они не привечают, ссылаясь на жуткую занятость. Но изредка миссис Уайт задумывается о том, насколько легче бы ей зажилось, сойди уж наконец слабый сердцем мистер Уайт в могилу: перед ней открылся бы простой и понятный мир вдовства, где никто не запрещает тебе свистеть и не нудит про испорченный бекон, где рассеется без следа едкий потный запах мистера Уайта и где не надо притворяться, будто тебе интересно, в десятый раз слушая одну и ту же историю. А мистер Уайт помечтает иной раз, хорошо бы жена и вправду ушла к Тому Баркину, который постарел, растерял половину зубов, но по-прежнему заигрывает с девицами, хотя те и разбегаются от него в ужасе. Она в таком случае окажется прелюбодейкой, и никому и в голову не придет пенять ему за то, что уж слишком бодро он переживает свалившееся на него одиночество. Всеобщее сочувствие будет на его стороне. Кто-нибудь из знакомых того и гляди выскажет мнение, с которым все в деревне согласны, но которое до поры нельзя было произнести вслух: что он, мистер Уайт, всегда заслуживал лучшей доли. А в округе, между прочим, запросто сыщутся нестарые еще вдовушки, ничего не имеющие против естественного мужского запаха и способные оценить увлекательную, умело рассказанную историю.