Браки совершаются на небесах - Елена Арсеньева

Может быть, все еще и наладилось бы. Может, удалось бы изгнать холодность, которая уже стала меж ними третьей лишней. Но судьба приготовила им новое испытание. И виновна была в этом – вот уж злая ирония судьбы! – не кто иная, как их благодетельница, устроительница их брака – императрица Екатерина.

Известно, что в то время как раз закончился разгром польского восстания и завершился третий раздел Польши. Победоносный Суворов разбил конфедератов, вождь восстания Костюшко попал в плен, в Варшаву вошли русские войска.

Однако среди польской шляхты существовали люди, которые были достойны внимания русской императрицы. Князь Святополк-Четвертинский, остававшийся верным России, был повешен поляками. Его дочери, Жанетта и Мария, остались без всяких средств к существованию. Екатерина отдала приказ привезти их в Россию и приютить при дворе. Вслед за ними в Петербурге появились братья Чарторыйские, сыновья генерального старосты Подолии Адама-Казимира. Имения Чарторыйских были конфискованы, а сыновья старосты, Адам и Константин, прибыли в Петербург не столько в качестве гостей, сколько как заложники. Императрица хотела покорить старосту Подолии, обласкав его сыновей, которые вскоре получили звание камер-юнкеров.

Но не странно ли, что в лице этих молодых людей, столь тепло принятых русской государыней, Польша отомстила Екатерине и ее потомкам сполна! Правда, Мария и Жанетта сыграют свою роковую роль несколько позже. Первым же орудием Немезиды сделался красавец Адам Чарторыйский.

В отличие от своего младшего брата, ничем не отличавшегося от какого-нибудь легкомысленного француза, пан Адам Чарторыйский был сдержан, загадочен, умен, интересен и редкостно красив. Причем во внешности его не было блаженного спокойствия и уверенности в себе, какими обладал Александр (этим он и покорял тех женщин, которым по вкусу неподвижная красота античных статуй). В Адаме Чарторыйском было нечто роковое, и если не злобно-дьявольское, то трагическое… И как положено темной силе, он принялся искушать этих двух светлых, недовольных друг другом детей – Александра и Елизавету.

А между тем Екатерина, до которой не могли не дойти слухи о влюбленности Зубова в великую княжну, забеспокоилась. Нет, она была уверена в разумности и добродетельности Елизаветы, однако сплетни пошли уже самые несусветные. Кто-то даже додумался до того, что уверял, будто государыня сама поощряет Зубова, обеспокоившись тем, что у Елизаветы нет ребенка, так как великий князь не способен его «сделать». Всем было известно, что Екатерина сама некогда оказалась в совершенно такой же ситуации, ну вот и, обжегшись на молоке, усиленно дула на воду.

Это была чепуха. Екатерина возмутилась и предложила любовнику выбор: оставить молоденькую великую княжну в покое – или покинуть двор. Любовь Платона мигом растаяла, словно прошлогодний снег. Он отвязался от Елизаветы – и в освободившееся пространство стремительно ринулся новый завоеватель: роковой красавец Адам.

При молодом дворе (а надо сказать, что у юных великих князей был свой двор, хоть и небольшой, но был, так же, как имелся в Гатчине свой двор у Павла Петровича) воцарилась любовная атмосфера. Константин Чарторыйский тоже пламенно влюбился – в Анну Федоровну, жену великого князя Константина Павловича. Бывшая принцесса Юлиана Кобургская была очень несчастна со своим грубым и жестоким мужем, поэтому с удовольствием принимала ухаживания другого Константина – не выходившие, впрочем, за рамки обычных и приличных охов-вздохов.

Однако и слепому было видно, что страсть другого Чарторыйского к другой великой княжне далеко заходит за пределы мягкого флирта.

И оказалось, что его трудно винить, ибо Александр всячески демонстрировал свое равнодушие к Елизавете. При этом он подчеркивал свое расположение к Адаму, каждый день приглашал его к себе и настаивал, чтобы жена присутствовала при их встречах. Он словно бы поощрял эту страсть. Доходило до того, что он приглашал Адама к ужину, а сам уходил, оставляя Елизавету наедине с ним. Однажды она даже убежала от такого вынужденного tete-a-tete. Придворные стали сдержанно указывать великому князю на недопустимость и опасность такого поведения. Елизавету все втихомолку жалели. А она жалела себя… и красавца Адама, потому что видела: он истинно, непритворно, страстно влюблен!

Когда перед женщиной – тем более юной, неискушенной, не уверенной в себе и обиженной на судьбу, – постоянно маячат двое мужчин, причем один из них холоден и подчеркнуто равнодушен, а второй умирает от любви, она, какова бы ни была добродетельна, рано или поздно склонится в сторону того, кто боготворит ее, а не отвергает ее. И разве удивительно, что черные глаза Адама все чаще встречались с голубыми глазами Елизаветы, испуг и негодование в которых постепенно сменялись другими чувствами, пока там не осталась только одна любовь?..

Главное, никто не мог поверить, что Елизавета не откликнулась на страсть Адама, настолько он был красивее, значительнее и обворожительнее ее мужа, которого в это время вдруг одолела мысль отказаться от будущего престола, расстаться со двором, светом – и вести жизнь какого-нибудь скромного пейзанина близ рейнских брегов.

Елизавету возможность сделаться пейзанкой прельщала мало. Но если это сулило душевное спокойствие, то она была готова на все!

Однако люди редко бывают властны в своей судьбе.

Случилось событие, которое мигом изменило не только положение при большом, малом и гатчинском дворах, но и во всей России. Умерла императрица Екатерина Алексеевна, по праву заслужившая называться Великой, и на престол взошел ее сын Павел, который вскоре стал именоваться императором Павлом I. Первое, что он сделал, это велел перекрасить фасады зданий и будки полицейских в черную и белую полоску – и перезахоронил прах своего отца (или человека, который официально считался его отцом) императора Петра III Федоровича. Вслед за тем любезные его сердцу воинские порядки он ввел и при дворе, и порою окружающие терялись от его мелочных придирок, не зная хорошенько, имеют они дело с государем российским или же с каким-нибудь фельдфебелем.

Однажды, когда назначена была поездка в Смольный, две великие княгини, Елизавета и Анна, одетые и совершенно готовые немедленно сесть в карету, дожидались в комнатах Елизаветы Алексеевны, когда за ними пришлют. Явился придворный за ними, дамы поспешили к выходу. Государь глянул на них пристально и гневно сказал императрице Марье Федоровне, указывая на молодых женщин:

– Вот опять недопустимые вещи! Это все привычки прошлого царствования, но они никуда не годятся. Снимите, сударыни, ваши шубы и впредь надевайте их не иначе как в передней.