Распутин наш. 1917 - Сергей Александрович Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я согласен, – выпалил революционер, не израсходовав и трети отпущенного на раздумье времени. – Но приобретать корабль на моё имя – не совсем правильно с точки зрения конспирации.
– Прекрасно, – кивнул визитёр, будто заранее знал, какое решение примет Парвус. – В этом портфеле все документы на судно и список всего необходимого для двух полков революционной армии. Следите за газетами. Что же касаемо парохода, – гость пожал плечами, – пока вы находитесь в Швеции – это никому не интересно, а когда случится революция – никакая конспирация не понадобится. Честь имею!
Зуев не спеша вышел из дома, сел в фыркающий автомобиль, кивнул выжидательно глядящему на него Грибелю.
– Всё в порядке, командир. Рыбка наживку заглотила.
– Прекрасно, – улыбнулся поручик, – тогда поторопимся на телеграф, сообщим нашим американским друзьям, что виновник всего нью-йоркского тарарама успешно найден.
В то же время в Лондоне.
В январе 1917-го года министр иностранных дел могущественной Великобритании лорд Бальфур по поручению премьера правительства империи Ллойд Джорджа отправил лорду Уолтеру Ротшильду письмо, похожее на всеподданнейший доклад о выполненной домашней работе, содержащий «Декларацию Бальфура», где английское правительство обещало способствовать созданию еврейского государства в Палестине и дало согласие допустить Standard Oil на Ближний Восток. Британия согласилась на выполнение всех требований международного банкирского лобби и самого яркого его представителя Джона Рокфеллера, первым просчитавшего, что ХХ век будет принадлежать владельцам печатных станков и нефтяных месторождений. До поры, до времени всё шло по плану. Но после расстрела имения Kykuit и последующего грандиозного пожара самому Рокфеллеру это было уже не нужно. Его тело, как и останки большего числа гостей, так и не смогли идентифицировать.
Ла́йонел Уо́лтер, 2-й барон Ротшильд, создавший Музей естествознания в своем поместье Тринге в графстве Хартфордшир, впервые с 1892 года закрыл его для посетителей, утроил охрану, официально и неофициально привлек все полицейские силы в округе. Он сидел безвылазно в спешно обустроенных для жилья просторных подвальных помещениях под имением, не принимая никого, кроме особо доверенных лиц, требуя найти врага, так не вовремя нанесшего столь чувствительный удар по всей системе управления изменениями в мире.
Ашберг – в Стокгольме, Томпсон – в Петербурге, Рокфеллеры-Шифы-Морганы – в США… “Они бьют по центрам принятия решений! – бормотал добровольный затворник, раскладывая пасьянс из погибших, покалеченных, сошедших с ума за последние две недели, – они калёным железом выжигают всех, кто имеет хоть какое-то отношение к делам в России! И это ни плюшевый царь и ни его окружение из напыщенных импотентов, там всё плотно засеяно агентами влияния, а наушничество поставлено на широкую коммерческую ногу. Это кто-то другой. Но кто?”
– Джордж Лэнсбери, сэр! – прервал размышления банкира дворецкий.
– Проси, – коротко ответил Ротшильд, торопливо сгребая в ящик стола траурные заметки и фотографии.
Первоначально радикальный либерал, перекрасившись в 1890-х в социалиста, Лэнсбери во время первой Мировой работал редактором «Дейли Геральд» (Daily Herald), придерживаясь категорических пацифистских позиций, что было крайне удобно для организации неформальных контактов среди противников Антанты и для проникновения в революционные организации союзников. Выступая на большой демонстрации на Трафальгарской площади 2 августа 1914 года, Лэнсбери обвинил капитализм в приближающемся конфликте, сказав: «У рабочих всех стран нет разногласий. Их эксплуатируют в мирное время и отправляют на бойню в военное». После этой речи Лэнсбери стал своим среди самых радикальных социалистических партий в Европе, включая эсеров и большевиков в России.
Джордж зашел в подвальное помещение, озираясь на покатые сводчатые потолки, не пытаясь скрыть мучительную работу ума в поисках ответа на вопрос “зачем я ему понадобился”.
Ротшильд вышел из-за стола, чем продемонстрировал особое расположение к гостю, подхватил его под локоть, перенаправив в уголок с мягкими креслами и низким журнальным столиком под огромным матерчатым абажуром.
– Спасибо, что откликнулись на мою просьбу, Джордж.
– К вашим услугам, – слегка поклонился Лэнсбери.
– Помнится, в 1907 году мы с вами неплохо сотрудничали, организовав у нас съезд русских социалистов и вдумчиво поработав с их руководством.[64]
Губы редактора “Геральд” тронула лёгкая улыбка.
– Да, сэр, прекрасное было время. Плодотворное. Ваше предложение их лидеру сконцентрироваться на угнетённых национальных окраинах и выставить русских исчадием ада, желающим уничтожить инородцев, на съезде принесло свои результаты – латышские и польские делегаты единодушно проголосовали за большевиков… Но, простите, что заставило вас снова обратить внимание на этих политических хулиганов? Они не имеют никакого веса в современной России.
– Буду с вами откровенен, Джордж. Меня беспокоит самостоятельная и крайне агрессивная игра неизвестной, а поэтому опасной политической силы. Эти, как вы изволили выразиться, политические хулиганы никогда не брезговали террором, хотя публично его отрицают. Так получилось, что они временно оказались вне зоны нашего внимания… Вам под прикрытием газетной должности надлежит немедленно отправиться в Россию и на месте выяснить, кто развязал против нас тайную войну…
– Разобраться и доложить?
– Нет. Найти и ликвидировать. Вам будут предоставлены самые широкие полномочия и данные наших спящих агентов среди революционеров и в рядах нынешней власти. Действовать придется автономно. Предполагаю, что официальная британская агентура нейтрализована или находится под плотным контролем.
– Даже посол Бьюкенен?
– Он – в первую очередь. Сомневаюсь, что вы вообще застанете его живым.
– Простите, но хотелось бы знать…
– Если всё сделаете быстро и правильно, по возвращении вас
