Все лики смерти (сборник) - Виктор Точинов

И, конечно же, главным полем битвы стала Чикагская биржа. Если Кэппулы были заядлые «быки», то Монлезье, разумеется, не оставалось ничего иного, как стать «медведями». Ах, какие изящнейшие корнеры и рискованнейшие демпинги в исполнении соперничающих кланов хранят летописи Чикагской биржи! Люди, способные видеть романтику в бесстрастных колонках цифр, наверняка восхитятся этими финансовыми дуэлями не меньше, чем любители крови и выстрелов – подвигами Роже Монлезье-Гоша, в одиночку выходившего против полудюжины Кэппулов…

Однако к началу нового, двадцатого века стала намечаться тенденция, которая сильнее и сильнее тревожила ревнителей традиций, засевших в Ост-Кемпене и Вест-Кемпье. Смерть полковника Илайи Кэппула и даже кровавые схватки Гражданской войны все более становились историей для молодых членов кланов, расселившихся по всем штатам, – историей зыбкой и нереальной. Законы же коммерции были вполне конкретными и очевидными. Они, эти законы, гласили: в бизнесе нет друзей и нет врагов – есть Господин Доллар и Госпожа Прибыль.

Все чаще до непреклонных стариков доходили вести: то там, то тут Кэппулы (вернее, носители клановой «К») затевают совместные финансовые проекты с Монлезье-Имярек. Хуже того, даже возглавлявший клан семьи Эбрахам Кэппул не устоял – вложил деньги в техасскую нефть совместно с луизианским Монлезье-Рошфором…

Старики негодовали, но век их кончался.

Как ни странно, ярой поборницей примирения с Монлезье выступила Ревекка Кэппул (в девичестве – тоже Кэппул), внучка небезызвестного генерала, собиравшего в Джорджии коллекцию бриллиантов… Хотя Ревекке как раз довелось пострадать от одного из последних выстрелов Столетней войны: в 1903 году в Европе, в Ницце, был убит ее младший, горячо любимый брат Джеремия – студент Геттингенского университета. Убил его на дуэли молодой офицер Жан-Мари Монлезье-Сюрмер, советник американской военной миссии во Франции.

Впрочем, вполне возможно, что два молодых человека дрались вовсе не за фамильную честь. Не исключено, что обоим просто вскружила головы одна и та же красотка, а старые счеты послужили лишь катализатором в конфликте…

Как бы то ни было, поединок состоялся, и молодые люди доказали, что отнюдь не растеряли фамильных навыков в обращении с оружием. Попали оба. С простреленным левым плечом Жан-Мари всадил-таки молодому Кэппулу пулю прямо в сердце…

Безутешная Ревекка возненавидела не Монлезье, но саму идиотскую, от предков доставшуюся вражду. Дочерей у нее не было, с невестками миссис Кэппул не слишком ладила – и, умирая, завещала колье Кэппулов той из девушек их семьи, которая первой выйдет замуж за представителя рода Монлезье. Попытки сыновей и невесток оспорить завещание не удались: адвокаты Ревекки знали свое дело…

Стимул оказался велик. Но в течение двенадцати лет после смерти Ревекки соискательниц наследства не находилось. Совместная коммерция – одно, но так вот сразу взять да и породниться… Хотя порой молодые дальние родственники Монлезье – не преуспевшие на традиционном коммерческом поприще – пытались. Сватались – не столько к племянницам покойной миссис Кэппул, сколько к ее знаменитым бриллиантам. Но получали от ворот поворот.

Двадцативосьмилетний Анри Монлезье-Руж (прямой потомок лихого кавалериста-конфедерата, оскальпировавшего полковника С. Кэппула) свататься к наследницам давних врагов не пробовал. Он жил на отшибе и не интересовался семейными новостями.

Анри слыл паршивой овцой в сплоченном стаде Монлезье: контрабандист и игрок, воздушный бутлегер, владелец и пилот старого, с мировой войны оставшегося биплана, известного всему Среднему Западу под ласковым прозвищем «Пьяный Мустанг»…

Но именно этот сорвиголова случайно встретил в мае 1930 года юную красавицу Джудифь Кэппул. И понял, что пропал…

8

Прибывшие из церкви молодые меня лично разочаровали.

– Типичное «Падение дома Ашеров», – тихонько, чтобы никто не услышал, сказала я Кеннеди.

Он ответил шепотом:

– Вот живой пример, опровергающий теорию, что в семьях, практикующих близкородственные браки, чаще рождаются гении.

Признаков гениальности на лицах свежеобвенчанной парочки действительно не наблюдалось. Но гений, что ни говори, такое же отклонение от нормального хомо сапиенса, как и законченный олигофрен. У людей, из поколения в поколение женящихся на двоюродных родственницах, подобные отклонения вполне закономерны.

У невесты характерная черта Кэппулов – чуть скошенный назад подбородок – приобрела уже несколько гипертрофированный вид. Да и вся она была какая-то бледная, анемичная, с заторможенными движениями. Жених выглядел чуть поживее, но и он казался заморышем на фоне прочих Монлезье, не боявшихся мешать свою кровь с отнюдь не родовитыми семействами. Впрочем, на молодую жену Ален Монлезье смотрел с неподдельной любовью. А это, согласитесь, все-таки главное…

Столы были накрыты двух видов: банкетные, рядом с возвышением, где за дубовым столом восемнадцатого века восседали молодые и их ближайшие родственники; и фуршетные, живописно раскиданные по старинному парку. Немалая часть Монлезье-Имяреков и Кэппулов-«К» сразу устремилась к ним, явно не желая выслушивать бесконечные здравицы молодым. Похоже, кое для кого эта свадьба стала лишь поводом пообщаться с далеко живущими родственниками.

– Пожалуй, нам сюда, – кивнул Кеннеди на фуршетные столы. – Едва ли потенциальные злоумышленники объявятся там, возле жениха с невестой, под прицелом телекамер и взглядами стариков, назубок знающих генеалогическое древо. Пошли работать, Элис…

И мы пошли работать.

Не знаю, так ли уж талантливы Монлезье в военных и коммерческих делах, как гласят их семейные легенды. Но бабниками оказались все поголовно.

Едва я закончила пестрящую куртуазными намеками беседу с Жаном Монлезье-Люка, владельцем сети прачечных в Денвере, как ко мне тут же приблизился с бокалом в руке Андре-Мари-Жиль Монлезье-Бланш – высокий, лет сорока пяти мужчина, выделявшийся в толпе гостей окладистой бородой и кирпично-бурым загаром.

– О-о-о, мадемуазель тоже из Кэппулов? – без обиняков спросил он, делая вид, что внимательнейшим образом рассматривает всего лишь приколотый к моей груди бэйдж. – По лицу и не скажешь, совершенно другой тип, совершенно…

Бэйдж, который (и окрестности которого) столь тщательно изучал Андре-Мари-Жиль, гласил, что зовут меня Элис К. Блэкмор.

– Двадцать седьмая вода на киселе, – обтекаемо ответила я русской идиомой. Вполне возможно, что и не соврала. В конце концов, если принять на веру историю Адама и Евы, все мы от инцеста произошедшие родственники.