Наследница старой башни - Полина Ром

***

Я пришла в себя через несколько дней в маленькой комнатке, совершенно чужой и незнакомой. Был вечер, в узкое окошко падали красноватые лучи заходящего солнца, а на табуретке у крошечного столика сидела Леста.

Я заворочалась, пытаясь совладать с беспомощным телом. Подскочившая горничная схватила со стола кружку и, как тогда, в самую первую ночь появления в этом мире, крепко придерживая за затылок, помогла напиться. Ощущение, что я чем-то больна, все не проходило, и, немного отдышавшись, я спросила у служанки, все еще стоящей у кровати:

-- Леста, что со мной?

-- Госпожа Любава, родненькая моя, вы меня узнаете?!

Чуть помедлив с ответом, собралась с мыслями, пытаясь понять, на каком я сейчас свете. Куски памяти, как будто бы не сильно связанные между собой, всплывали в воспоминаниях отдельными глыбами: вот я – Любовь Николаевна Белова, мое послевоенное нищее детство, я выхожу замуж… А вот я – вдовствующая баронесса Любава фон Розер, у меня есть Элли…

-- Леста, я чем-то болела?

Леста торопливо размазывала по лицу слезы, небрежно вытирая их прямо рукавом платья, и даже не сразу смогла заговорить.

-- Как ить она вас опоила-то, гадина этакая…

-- Леста, не плачь, – чувствовала, что голова сильно кружится, меня клонило в сон и последнее, что я успела спросить: – Где Элли?

-- Да слава богу, хорошо все, госпожа Любава! Как распорядились, так Нора от нее и не отходит. Все благополучно с малышкой, – зачастила Леста, и, уже засыпая, я улыбнулась: все остальное казалось совсем не важным.

Следующие два или три дня я помню только кусками и не слишком отчетливо. Очень много пила, но есть почти не хотелось, и Леста кормила меня с уговорами и угрозами. Я уже кое-что восстановила в памяти и понимала, что меня накачали местной наркотой. А сейчас организм чистился от этой дряни. Поэтому я без конца просила пить и так же часто ходила в туалет: почки выводили отраву из организма.

Информацию Леста давала мне очень дозированно, только в обмен на еду:

-- А вот, светлая господа, покушайте, тогда и скажу, что герцог велел, – и я послушно открывала рот, позволяя запихивать в себя супы и жидкие каши, лишь бы понять, наконец, чем закончился суд. Спорить и командовать пока сил не было.

Время все еще немного путалось, поэтому точно не могу сказать: на третий или четвертый день навестил меня герцог Шарль фон Бергот. Пришел он не один, а в сопровождении мэтра Фонкера и еще двух молчаливых мужчин. Один из них – барон Биор, который был свидетелем на свадьбе, второго я не узнала. Он как бы прятался за спинами гостей. Вопросы, которые его светлость задавал, показали мне, что герцог все еще не разобрался до конца в этом деле. Он спрашивал, как давно длилась моя любовная связь с бароном Варушем. Как именно получилось, что я отравила отца Игнасио и почему, по моему мнению, сам барон погиб.

Я отвечала то, что могла: что связи с бароном у меня не было, что покойник шантажом вынудил меня согласиться на замужество, что до своего согласия я собственными глазами видела документ, утвердивший развод барона Варуша с его женой, и что, по мнению барона, ребенок, которого родила Белинда, – плод любовной связи.

И герцог, и мэтр Фонкер умели владеть собой: по их лицам совершенно невозможно было понять, верят они мне или нет. Заметив, что долгий разговор утомил меня, герцог ушел, пообещав вернуться через день.

Проспав еще одну ночь я начала чувствовать себя значительно лучше. И когда Леста принесла завтрак, вцепилась в нее с расспросами.

В этот раз, заметив, что ум мой более-менее ясен, Леста отвечала охотнее:

-- Так ведь вы, госпожа Любава, кого угодно напугали бы! Хихикали, ровно дурочка какая. Вам что ни скажут, вы со всем соглашались. Герцог сперва сестру вашу слушал, потом свидетели, кто на свадьбе был и своими глазами все видел, говорили. А потом уж вас привели, тогда-то потеха и началась! Сестрица ваша слезами уливается и кричит: – Дескать, она – убийца! И вроде как только и мечтаете вы, чтобы самою Белинду и сыночка ее отравить!

И такая-то она слабенькая да несчастная, что члены жюри, которых в помощники герцог выбрал, только головами качали да жалели, что такая красавица и столько горя снесла! А вы все улыбаетесь, да со всем соглашаетесь! А жюри-то возмущается и требует наказать преступницу. А что вы дурная, то значит, с перепугу сами своим зельем обпились! Особенно сосед наш старался, барон Биор, – значительно завершила она повествование.

– А потом? Что потом, Леста?

– У герцога и выбора не было другого, как только отложить приговор на следующий день. Совсем-то против законов он идти не может, люди же кругом. И все прямо так и верят в вашу вину, вот и тянул он время. А жюри-то вроде бы и молчат, а вроде бы и недовольные все. А на следующий-то день, как на слушание приговора народ собрался, да уже и горожан, и купцов пустили в зал, чтобы на людях приговор-то прозвучал, чтобы знали люди, что справедливость есть и преступников наказывают, сестрица-то ваша и вырядилась в то самое платье, в котором в первый день была. А к платью-то нацепила дивной красоты каменья. Те самые, госпожа Любава, что герцог вам подарил. Помните ли?

Я кивнула головой, подтверждая, что да, помню и спросила:

-- И что герцог? Узнал украшения?

Леста всплеснула руками и с восхищением в голосе заговорила:

-- Его светлость-то этакий хитрец оказался! Прямо при всех и начал выспрашивать Белинду, откуда у нее этакие каменья. А гадюка-то наша все приговаривала, что никакого развода и не было, что это вы барона опоили, а потом возьми да и похвастайся: дескать, это муж самолично ей за рождение наследника подарил! И сестра Селиора все это самолично подтвердила! Так и сказала: –