Драмы и секреты истории, 1306-1643 - Робер Амбелен

В тот же самый вечер в том же «лесу Мальзерб» Генриетта д’Антрэг принимала Генриха IV в своей постели, украшенной колоннами и балдахином, неистовствуя со всей силой своего темперамента, дабы обеспечить свое будущее царствование посредством беременности, которой жаждало все ее семейство.

Двор ожидал этой развязки с лукавой усмешкой. Двор начинал познавать сущность Беарнца. Так, Николя Рапен, главный судья Юрисдикции, мог написать после того, как король только увидел девицу д’Антрэг, шесть дней спустя после смерти Габриэли д’Эстре:

«Мадемуазель д’Антрэг уже выходит на первый план. Клин клином вышибается…»

И наконец, расскажем о последнем орудии этого заговора, о человеке, который в роковую пятницу 14 мая 1610 года невольно изменил своим поступком историю Европы и Франции вопреки политическим и любовным замыслам Генриха IV.

Это был Франсуа Равальяк. Он родился в Тувре, близ Ангулема, в 1578 г. и умер в Париже 27 мая 1610 г., через 13 дней после гибели своей жертвы. У него было тяжелое детство, он служил лакеем, клерком у прокурора, школьным учителем, затем стал послушником у монахов ордена фельянов, преобразованного из ордена Сито. Фельяны вскоре изгнали его по причине его психической неуравновешенности. Равальяк, начитавшись памфлетов, в которых повторялись идеи времен «Священной лиги»[127], оправдывающие монархоубийства, подобные убийству короля Генриха III доминиканцем Жаком Клеманом, принял решение отправиться пешком в Париж и убить Генриха IV. Дальнейшее нам известно.

Благоговейно прослушав мессу, он пешком последовал за королевской каретой, выехавшей из Лувра. Воспользовавшись затором на улице Ферронри, он нанес королю три удара ножом. Приговоренный к смерти 27 мая 1610 г., он выдержал пытки раскаленными щипцами, и расплавленным свинцом, и кипящим маслом, которое лили ему на раны после того, как предварительно обожгли ему правую руку серной кислотой. Под конец он был четвертован. Эта казнь длилась целый час.

Нужно признать, что, помимо серьезных противников, появившихся у Генриха IV на арене политической борьбы, у него возникло также и множество личных врагов. Его вульгарность, доходящая до грубости, его нечистоплотность и нередко неопрятный вид заставили покинуть Луврский дворец тех, кто еще сохранил дворянское достоинство. Так возник знаменитый отель Рамбуйе, наподобие парижского Лувра, в котором Жюли д’Анженн, герцогиня де Монтозье, отличавшаяся красотой и умом, создала великосветский салон, в котором искусство, поэзия, знания олицетворялись лучшими представителями тогдашнего общества: Ришелье, Конде, Ларошфуко, Малербом и др.

Однако в поведении Беарнца было нечто и похуже. И это не только отталкивало от него культурных людей, но и создавало ему смертных врагов.

Чтобы нас не обвинили в предвзятости, ограничимся цитатой из книги Раймона Риттера «Генрих IV собственной персоной» (издательство «Альбэн Мишель», 1944):

«Тем не менее уже известно, что такие тонкости абсолютно чужды Генриху IV, и лучше всего это можно заметить, выявив в его обращении и в его словах по отношению к собственным детям такую непристойность, которая, будучи ужасной сама по себе, предстает совершенно возмутительной в поведении отца. И в конце концов напрашивается вопрос, не является ли эта непристойность инстинктивным выходом сексуальной озабоченности стареющего фавна.

В сущности, это явление скорее физиологического, а возможно, и патологического характера, нежели чисто психологического. Особенно если вспомнить пристрастие сладострастного разбойника к молоденьким девушкам, а на последней стадии своей жизни и своей любовной карьеры — его явно извращенную манию больше всего ценить в своих амурных победах лишение их девственности.

Возникает серьезный вопрос, не утолял ли он бессознательно одно из самых тайных проявлений своей ненасытной чувственности, граничившей с развратом, внушая похотливые образы в ответ на первое плотское любопытство, свойственное детям, и развращая таким чудовищным образом детские души.

Ничего удивительного при таких обстоятельствах, когда малолетний принц (будущий Людовик XIII), наигравшись „в очень личные игры“ в кровати со своим отцом, начинает произносить новые слова и говорить вещи постыдные и непристойные, сообщая, что „эта штуковина“ у его папы гораздо длиннее, чем у него, что она „вот такая длинная“, и показывая при этом половину своей вытянутой руки».

Если, как утверждают физиономисты, душа откладывает свой след на лице человека в течение всей его жизни, ничего удивительного нет в том, что лицо Беарнца превратилось к концу жизни в лицо фавна, сатира, в засаде выслеживающего юных нимф.

По донесениям тайного агента, во время разграбления города Сэн-Жан-Пье-де-Пор протестантскими войсками, которыми он формально командовал, 14-летний Генрих Бурбон, будущий король Наваррский, якобы допускал самое страшное кощунство в городской церкви, всаживая в распятие кинжал и расстреливая из аркебузы статую Девы Марии. Нужно ли в этом усматривать ненависть и почти сознательное отречение от того, что олицетворяли тогда эти два изображения: безмолвный запрет на проявление его инстинктов, главным образом сексуальных?

Кстати, неверно величать добром то, что шло у него в основном от равнодушия. Неверно утверждать, что это он тайно пропустил повозки, груженные хлебом, в осаждаемый им же Париж, где люди умирали от голода после того, как он сжег близлежащие деревни. Эти повозки в действительности пропустил в город один из его военачальников, г-н де Живри, любовник красавицы Мари де Гиз, и сделал он это из любви к ней. Узнав об этом, Генрих Наваррский выгнал Живри из армии.

В те времена, когда его войска размещались в аббатстве Дам де Монмартр, он вступил в мимолетную связь с 17-летней аббатисой Клод де Бовилье, при этом обещая жениться на ней. Потом он ее бросает и мчится в аббатство де Лонгшан, чтобы лишить девственности прелестную монахиню, о красоте которой был наслышан: Катрин де Верден было тогда всего лишь 14 лет. Желая затем избавиться от нее, он сделал ее аббатисой и отослал в Сен-Луи-де-Вернон, а сам возвратился к Клод де Бовилье. Но она тоже быстро получила отставку, когда появилась Габриэль д’Эстре.

Как бы там ни было, даже с учетом того, что дело происходило во времена грубые, аномалии поведения Генриха IV в сексуальной области шокировали многих людей, которые, не будучи ни проте-стантами-пуританами, ни католиками-ортодоксами, тем не менее считали, что король обязан знать меру во всех своих поступках.

К этим презирающим его людям следует добавить его политических и религиозных врагов. В свои 57 лет он страстно влюбился в 14-летнюю Шарлотту де Монморанси, невесту Франсуа де Бассомпьера. Он заставил жениха отказаться от помолвки, чтобы выдать его невесту замуж за принца де Конде, в котором он рассчитывал обрести покладистого мужа королевской пассии. Когда он дошел до того, что попытался совместить свою старческую страсть с военными приготовлениями к походу против Австрии вплоть до стремления разжечь войну во всей Европе, чтобы заполучить свою возлюбленную, которая бежала в Брюссель вместе со своим супругом, тогда лишь немногие придворные смогли принимать его всерьез. Ему хранил верность лишь простой народ, который по-прежнему называл его «наш Генрих», не ведая, что он готов спалить Европу, чтобы, помимо всего прочего, затащить к себе в постель 14-летнюю красотку.

А его приближенные давно изучили этого сластолюбца. Они знали, что, если в голове Беарнца возникло желание овладеть женским телом, ничто больше не существовало для него и ни его интересы, ни чувство долга не заставили бы его отказаться от своей страсти. Судите сами.

20 октября 1587 г. Генрих, тогда еще просто Наваррский, разбил в Кутра близ Либурна войска Лиги. Вместо того чтобы, по неписаным законам, закрепить успех, он отпустил свое войско на отдых, а сам устремился в Нерак, чтобы похвастаться перед своей любовницей Корисандой де Грамон, графиней де Гиш, урожденной Дианой д’Одуэн, «которую он безумно желал», трофеями и знаменами, захваченными у католиков. Возмущенный этим поступком, Сюлли заметит, что «все плоды, обещанные этой великой и значительной победой, разлетелись в прах…» (см.: Сюлли. Мемуары).

И действительно, легкомыслие Генриха Наваррского привело к тому, что его немецкие и швейцарские наемники через неделю были полностью разгромлены герцогом де Гизом в битве при Вимори близ Монтаржи.

Не прошло и месяца, как в ноябре 1587 г. новое поражение настигло его в Оно близ Шартра. На сей раз немецкие всадники и швейцарские копейщики разбрелись кто куда за пределы королевства.

Что же делал Генрих Наваррский в это тревожное время? Он в Нераке наслаждается ласками Корисанды де Грамон, обещая ей свадьбу и корону. Но, во всяком случае, когда он подстроил своей супруге Маргарите де Валуа, сестре Генриха III, «каверзу» (по его выражению), последняя, живущая также в Нераке, где у нее в постели ночевал весь двор, заподозрила неладное, и задуманное убийство так и осталось в проекте (см.: Письмо Генриха Наваррского Корисанде де Грамон от 18 мая 1589 года).