Сын Золотого Неба. Глаза Дракона - Лина Лау
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но шесс'ен устроили Прорыв, и всё то изобилие погибло.
Шесс'ен устроили Прорыв — и поплатились за это. Но цав'ен заплатили гораздо большую цену — не от лап Тварей, но от внезапно начавшегося голода погибло гораздо большее её соотечественников, чем детей золотого неба.
Несправедливо.
Живя под светом Очей, Цонора научилась игнорировать это. Игнорировать так же, как и тот факт, что погубившие её царство враги относились к ней лучше чем родные братья.
Шесс'ен не голодали. Среди них не было крестьян — сплошь господа.
Шесс'ен не замерзали насмерть — с каждым из них было собственное пламя, что могло их спасти в трудный час.
Шесс'ен молились тем же богам, и рассказывали ту же историю, но почему-то Цоноре всё казалось другим. Каким-то неправильным, каким-то искажённым. Словно бы местная версия событий отличалась деталями, но уловить эту разницу, конкретные её моменты, не удавалось.
Стыдно было признаться — живя на родине, Цонора не умела читать.
Она и язык то знала только их собственный. Торговый же, по словам отца, был ей, будущей жене и матери, совершенно ни к чему.
Воевали и торговали мужчины.
Её уделом были быт и дети.
…Когда императрица узнала о её неграмотности, она пришла в ужас. И приказала ей учиться вместе с младшим принцем. Благо, она оказалась способной ученицей, и к тринадцати годам говорила и на Старой Речи, и на торговом языке спокойно, могла читать, писать и считать, при необходимости даже составлять стихотворения. Поэтические умения считались важным аспектом культурного просвещения для шесс'ен — они очень ценили собственную литературу.
В тот же год она стала учиться уже вместе с принцессой Никко, что стала ей доброй старшей сестрой.
Никко помогала вникнуть в культуру своего народа, помогала избегать неловких ситуаций и в принципе стала её главной поддержкой в королевском дворце.
Впервые оказаться столь далеко от неё, жить более не в одном с ней замке было тяжело. Гораздо тяжелее, чем она представляла.
Её супруг был буквально ожившей мечтой любой юной деву — красивый и учтивый, сильный, умный и внимательный да ещё и оседлавший дракона! Но он был ей совершенно чужим. Никко любила брата, всех своих братьев, на самом деле, и Веарди она знала только по рассказам подруги, и… жаловаться ей было, конечно, н на что. Прошло всего два месяца с момента их свадьбы, они не успели сблизиться, не успели притереться друг к другу. Но, порою, Цоноре казалось, что это и вовсе было невозможно.
Всякая дева мечтала, чтобы супруг боготворил ей, как Алый Дракон свою Золотую Королеву, но… Наверное, это было исключение из правил. И для неё, Цоноры, подобное было невозможно. Но… мечтать же ей никто не запрещал, верно?
Вся империя праздновала наступление нового, восемьдесят восьмого года. Богослужения в Храмах шли по множеству часов, и стоять бок о бок со своим супругом перед алтарным очагом с Негасимым пламенем, зажав в руках жертвенный букетик сухих цветов безвременника — они должны сгореть, чтобы боги узнали о завершении прежнего года и чтобы весной расцвели подснежники.
Кто бы мог подумать что в культуре суровых шесс'ен столько всего завязано на цветы?..
Для цав'ен новый год не был счастливым праздником. Середина зимы, зачастую самый холодный день. Переходный период, завершение и начинание — сакральные события, и в них не место было веселью. Цонора слышала, что в этот день века назад в случае слишком холодной зимы царь должен был принести в жертву младшего сына, чтобы весна пришла раньше и народ не голодал. А ещё говорили, что в некоторых городах-царствах этот обычай до сих пор практиковали.
Дикий ритуал! Неправильный. Нельзя убивать своих детей. Вообще никого нельзя, так-то, но это ещё пойди докажи… Для знатных цав'ен в новогоднюю ночь было естественным делом принести в жертву кого-то из своих рабов, обычно людей, захваченных где-то на островах Леды. Всё для того, чтобы наступивший год был успешным и благополучным.
А шесс'ен жертвовали цветы… уже погибшие, в любом случае обречённые цветы.
Наверное потому они и жили в тепле и изобилии.
Подобно дню её свадьбы, богослужение было сутра, а праздничный пир должен был начаться только к вечеру. Чем занять себя на день, Цонора не знала, а потому просто пошла бродить по замку.
Тенью за ней следовал телохранитель, даже не стараясь скрываться, как это было до её замужества. В постоянном присутствии гвардейцев не было ничего удивительного, оно было привычно с малых лет и свою охрану всякий королевской особо положено было воспринимать ещё одним предметом интерьера, мебелью, но… Дорогой супруг настоял на том, чтобы её защищал именно этот человек, не желая пояснять, почему именно и всем видом своим показывая, что и слушать и не станет возражения. А Цонора возражать и не собиралась.
Гвардеец был ей знаком.
Не лично, конечно, но она знала его имя, и не раз видела его в коридорах императорского дворца — благо, память на лица у неё всегда была хорошая, а спустя семь лет жизни под золотыми небесами на научилась хорошо различать местных.
Ноги сами привели её к на галерею, с которой открывался вид на поле и Драконьи Палаты, где жили Клома и Цаиш.
Сияющая золотом чешуя Цаиша ярко контрастировала с болезненно яркой белизной снега — супруг явно решил размяться и дать своему дракону полетать. Даже со стороны смотреть на это было жутко — не то что представлять себя в седле, однако любопытство перебороло.
— Каково это? Летать на драконе.
Гвардейца её вопрос, кажется, немного сбил с толку — словно бы он не ожидал, что охраняемая им особа решит заговорить.
Ах, да! «Мебель»…
— Что Вы имеете в виду, Ваше Высочество?
— Вы ведь тренировали принца Шани, я помню, — постаралась Цонора улыбнуться лукаво. — Единственный не-шесс'ен среди Всадников. Мы с принцессой Никко наблюдали за Вами.
Ледяная маска равнодушия разбилась, гвардеец тихо рассмеялся, потер затылок в смущении.
— Не думал, что королевским особам есть до нас дело, — признался он, переступая с ноги на ногу, и внезапно показался Цоноре намного моложе, чем она думала изначально. Первое впечатление, вид измождённого бедами и испытаниями, выпавшими на его долю, мужчины
