Адмирал Де Рибас - Алексей Сурилов

В церквах шли молебны, был и крестный ход с иконами и хоругвями. Юродивый мужик и баба – кликуша из исконных россиян-старообрядцев у адмиралтейской церкви святой Екатерины грозили народу напастями: народ-де забывает Бога, погряз в грехах тяжких, более думает о плотских утехах, чревоугодничает, богохульствует, имя Всевышнего треплет всуе, презрел благочестие. Юродивый показывал прихожанам гноящиеся раны под рубищем.

Это бесчинство, вселявшее в умы обывателей беспокойство, продолжалось, пока градоначальник по полицейской части Лесли не велел юродивого и бабу-кликушу доставить в острог как смутьянов и там сечь, пока они придут в доброе расположение духа.

Первого октября на Покрова Пресвятой Богородицы адмирал Пустошкин в отвращение голода распорядился открыть запасные хлебные магазины для раздачи зерна недостаточным обывателям.

Главным начальником в эту работу был назначен подполковник Кесоглу. Между тем в последние дни Параша была обеспокоена недомоганием мужа. Жаловался он на колику в боку, но чубук тянуть продолжал.

Нижегородского полка штаб-лекарь поставил Кесоглу пиявки, пустил кровь и велел сидеть дома, ни в какие работы не ходить. Афанасий Кесоглу лекаря, разумеется, не послушал. Да и мог он усидеть дома, когда во всем городе народ был в большом беспокойстве, когда были открыты запасные магазины для зерновых раздач. Он велел позвать соседа секунд-майора Константина Бацилли.

Этот Бацилли был мужиком дородным и довольно не лишенным ума, о чем свидетельствовали его суждения, равно высокий лоб и проницательные глаза.

Направились Кесоглу и Бацилли в пароконном экипаже к запасным магазинам. В один барачный этаж они тянулись за карантинной балкой. Здесь уже собралось большое скопище людей с фурами, биндюхами и шарабанами, в которые были впряжены волы, лошади и даже верблюды.

Народ волновался и шумел, требовал и угрожал. Градоначальник Лесли с полицейскими чинами, воинская команда из солдат Нижегородского полка едва сдерживали толпу, которая грозилась ворваться в магазины. От этого могло бы выйти большое неустройство. Зачинщиков и смутьянов возможно пришлось бы взять под караул.

Кесоглу велел своим грекам стоять смирно, не буйствовать – всем – де достанется.

Неизвестно – то ли от уговоров, то ли по какой иной причине, но Афанасию Кесоглу стало вовсе худо. Он схватился за бок, застонал и осел. При виде этого народ затих. Бацилли послал за лекарем.

Пока шел лекарь, Афанасий захрипел, лицо его покрылось смертельной бледностью, и он перестал дышать. Христиане сняли шапки и осенили себя крестом – двоеперстно, троеперстно и на пять перстов. Евреи и магометане по известным причинам креститься не могли, если бы они того и пожелали. Поэтому они стояли тихо осторонь, но в большом благоговении перед таинством смерти.

Хоронили Афанасия Кесоглу всем миром. Процессия духовенства, обывателей разных состояний и званий запрудила улицу от дома Кесоглу до греческой церкви, где отпевали покойника. После панихиды и отдачи воинских почестей гроб с телом усопшего опустили в церковное подполье на вечное упокоение. Столы для поминального обеда были выставлены во дворе дома Кесоглу.

Для Параши эти дни прошли как кошмарное сновидение. Она находилась в состоянии той отупелости и нечувствительности, которые внушали лекарям опасение за саму ее жизнь.

По ревизии оставленных покойником дел оказалось, что одних казенных взысканий на его имение числилось 19 тысяч рублей. Для возмещения убытков казне Новороссийское губернское правление наложило арест на его имущество в Тираспольском уезде. Из этого следовало, что Параша с малыми детьми осталась почти без средств.

После раздачи хлеба из запасных магазинов жизнь в Одессе вошла в обычное течение. В городе и в порту шли ремонтные и погрузочно-разгрузочные работы. Умножались мастерские, казармы для сухопутных войск и здания флотских экипажей, госпитали готовились к приему раненых. Россия вступала в войну с Францией на Средиземноморье.

Стоявшая у причалов Военной гавани эскадра из десяти крупных судов и тридцати канонерок готовилась к далекому переходу через Проливы.

30 декабря 1798 года в холодную штормовую погоду контр-адмирал Пустошкин прибыл в Одессу с двумя вновь построенными многопушечными кораблями.

Под Рождество эскадра Пустошкина из трех крупных кораблей, четырех фрегатов, одного корвета и мелких судов вышла в Средиземное море. При попутном ветре она менее чем за сутки преодолела расстояние до Босфора и, присоединив пять турецких военных кораблей разного назначения, появилась у Корфу, где и сошлась с эскадрой адмирала Ушакова.

18 февраля 1799 года русские суда двинулись на приступ французских укреплений острова. Командование десантом было вверено Пустошкину. За успешность в высадке солдат и матросов на берег и захват французских батарей Павел Васильевич был произведен в вице-адмиралы.

Померанцевый обоз с челобитной царю

В 1800 году положение Одессы изменилось к лучшему. Остановленные волей государя Павла Петровича работы по строительству порта и различных казенных зданий вновь пришли в движение. Заслуга в этом принадлежала магистрату. Отцы города долго сидели в магистратских палатах, думали о том, как им императорскую немилость обратить в расположение государя к Одессе. Неизвестно, как долго пришлось бы им так сидеть и думать, если бы бурмистру Ивану Тимошенко не пришла в голову замечательная мысль.

– А не послать ли нам, – предложил он, – царю гостинец?

После некоторого размышления городской голова купец Ларион Портнов эту мысль одобрил. Но опять же – что послать? Царь как никак. Было о чем подумать, чтоб большое дело не обернулось дурью.

– Надо послать ему померанцев, – решительно сказал бурмистр Федор Флогаити, более известный молчаливостью, не без ума, однако. – Померанцы в Российском государстве не растут. При дворе ежели и бывают, то редко. Поэтому и царю не зазорно принять такой подарок.

– Сколько тех померанцев должно быть? – Портнов вопросительно оглядел бурмистров.

– Три тысячи и притом отменных, – сказал Иван Тимошенко.

– Померанцы найдем, но как быть с послом? Кто решится на такое дело? А ежели его царское величество разгневается? Того и гляди послу не сносить головы, – Портнов глядел куда-то мимо бурмистров, хоть вопрос его был обращен к ним.

– Есть такой человек. Это унтер-офицер греческого батальона Георгий Роксомати. Человек он трезвый, довольно умен и к тому же смелый при громадной силе и сметливости. Перед Рождеством на него напали в степи волки, но он их всех переколотил палкой, хоть имел при себе ружье, – разрешил сомнения магистрата Иван Тимошенко. При этом он подумал, что не дурно бы и ему поехать в Петербург. Авось царь за померанцы какое отличие отвалит. Жена Ивана Тимошенко, Христина, уж больно донимала его, что неплохо при таких капиталах стать ему хотя бы коллежским регистратором.

– В помощь посланцу дадим надежных казаков – Микешку Гвоздева и полкового есаула Черненко. Они должно быть и дорогу в Петербург знают, а ежели кто задумал бы овладеть померанцами, отобьются, – заключил Портнов.

Магистрат одобрил его предложение к некоторому разочарованию Тимошенко.

Вскоре за этим последовало магистратское распоряжение карантинному начальнику господину надворному советнику Карпову: как скоро прибудут к здешнему порту апельсиновые фрукты, не допуская прежде к ним перекупщиков, повелеть привозителям, отобрав самого лучшего сорта три тысячи, отпустить на платежный баланс магистрату. Те фрукты доставить в магистрат при особом карантинного начальника донесении через одесского обывателя, известного на этот случай исправностью.

Распоряжение подписал городской голова купец Ларион Портнов.

Карантинный начальник отписал Портнову тем, что в прибывших в Одессу партиях померанцев вся наличность так перезрела, что нет никакой возможности уберечь те фрукты от согнития, отправляя их в далекий путь. Но вскоре-де начнут поступать померанцы не такие зрелые. Карпов ставил в известность Портнова, что у него – карантинного начальника – нету денег на заплату за померанцы иностранным негоциантам и всепокорнейше просил городского голову, чтобы тот ходатайствовал в магистрате о скорейшей присылке таковых.

Когда все устроилось и с отбором фруктов и с заплатой за них, в магистрате была составлена челобитная царю: «Ваше высочайшее Величество, Государь – царь наш, известный милосердием и справедливостью к подданным своим! Прослышали мы здесь – холопы твои, что ты малость захворал от великого усердия в государственных занятиях, а также возможно, что от простуды или еще от какой причины. Мало от чего хворают добрые люди, не исключая царей. Говорят, однако, что турецкий Салтан захворал от лени и безделья. Но ты, наш великий царь, недугом поражен от неустанных забот о своих подданных, о нас, жалких твоих холопах. Поэтому посылаем тебе три тысячи померанцев, кои ты один должен съесть, а более никому не давай. Буде кто захочет тех померанцев, кои ты один должен употребить, то отпиши нам, мы пришлем сколько надо. Ежели откушаешь те померанцы, то и лекари ни к чему, это все в Одессе знают, потому и лопают их за милую душу и еще просят, только им не дают, потому померанцы и здесь редкость, а ежели и бывают, то по целковому за штуку. Мы сами рады их есть, но ежели ты, царь-государь наш, захворал, то мы отдаем их сполна тебе, ибо что мы – жалкие холопы без твоей царской милости? Пакость одна и не более.