Том 4. Четвертая и пятая книги рассказов - Михаил Алексеевич Кузмин

Мисс Брайтон направилась к небольшому рабочему столу, где среди коробок и фотографий стоял телефон. Но не успела она поднять трубку, как опустилась на близ стоящий стул.

– Что же вы не звоните, мисс?

Ответа не было. Екатерина Петровна быстро подошла к неподвижной и бледной англичанке и, взяв ее за руки, спросила:

– Но что случилось? Что с вами?

Та молча показала глазами на карточку, изображавшую молодого военного и украшенную надписью: «Милым ножкам Кло-кло её Вова».

– Что это, Володина карточка?

И Екатерина Петровна прочла вслух надпись. Кажется, расстроенное сознание мисс только и ждало этих слов, вслух произнесенных, чтобы окончательно покинуть ее. Англичанка не свалилась, так как сидела уже на довольно широком стуле, но голова её беспомощно закинулась и руки, сжимавшие грудь, упали.

– Мисс, мисс, придите в себя! Это глупо! Мы сейчас поедем…

Из соседней комнаты раздался голос приближавшейся Клодины: «Кто сейчас уедет? Что я слышу? Не раньше, чем выпьем кофе! Что это, вашей подруге дурно?» – воскликнула она, едва переступив порог зала. Она быстро расстегнула девушке лиф и смочила виски одеколоном, стоявшим тут же.

– Она сейчас придет в себя, она устала: подъем нервов, потом упадок… Вы не бойтесь, мое дитя, это бывает. Ваша подруга – не замужем, т. е. она девушка?

– Девушка.

– Бедняжка! – произнесла француженка и поцеловала сидевшую в лоб.

– Откуда у вас карточка брата?

– Ах, эта! Ну, откуда! Откуда всегда бывает… Он знаком со мною. Я не могу объяснить вам точнее…

– Я понимаю, – перебила ее Екатерина Петровна и смолкла.

– Конечно, вы можете понимать меня, как вы меня поняли, но я люблю его от души. Это – настоящая любовь, это – не устройство. Я просто люблю его, потому что он красивый, веселый, и потом он – герой. Я знаю: это – дело сердца, без которого женщина прожить не может. Может быть, вам не следует этого говорить. Простите, так вышло само собою.

Клодина даже покраснела от волнения. Она не выпускала из рук карточки, жестикулируя ею во время речи. Гостья вдруг пожала руку француженке и быстро проговорила:

– Конечно, я неопытна в такой жизни, но я всё понимаю. Благодарю вас.

Хозяйка обрадовалась, как прощенный ребенок. Сразу повеселев, она даже слегка обняла за талью Екатерину Петровну и дружески продолжала:

– Ведь правда? Кому это мешает? Если ваш брат вздумает, скажем, жениться, разве я буду устраивать скандал? Никогда на свете! Конечно, еслиг бы моя подруга стала с ним кокетничать, я бы ее отколотила зонтиком или оттаскала за косы, а так… дела – делами, любовь – любовью… не правда ли?

Екатерина Петровна улыбнулась, но ничего не поспела ответить, так как мисс Брайтон уже пришла в себя. Казалось, она слышала часть разговора, или во время обморока ей стало ясным, почему в этом доме находится фотография Гамбакова, – во всяком случае, взяв хозяйку за руку, она тихо прошептала: –

– Как вы счастливы, m-lle!

Та взглянула на Екатерину Петровну вопросительно. – Да, да! ответила девушка чуть слышно. Брови Клодины нахмурились и она готова была уже вырвать свою руку из тонких пальцев англичанки, но наблюдавшая эту немую сцену Гамбакова, вступила дружески:

– Вам не следует ревновать, m-lle Клодина. Любовь мисс Брейтон вам не опасна. Лучше давайте все втроем ждать Володю и желать ему остаться целым. Мы все его любим по своему.

Хозяйка, отведя девушку в сторону и понизив голос, спросила:

– Может быть, эта англичанка имеет какие-нибудь права на Вову? Это бывает. Живет она у вас в доме…

– Нет, нет… уверяю вас. Она даже не выдавала и никогда не выдает своей любви…

– Так что это – пустяки, фантазия?

– Ну да!

– Смешно!

– Не забывайте, что она – англичанка.

– Вы нравы: когда рассудительный человек начнет глупить и мечтать, то это – прочно, добросовестно.

Клодина совсем развеселилась и всё тащила пить кофе, по было уже поздно. Простились, как подруги. Мисс Брайтон, будто собравшись с духом, вдруг сказала:

– Простите меня, m-lle, но позвольте мне как-нибудь зайти к вам. Вы мне расскажете что-нибудь о Владимире Петровиче.

– Конечно, конечно, я вам расскажу про него такие штучки! – воскликнула Клодина, смеясь.

Екатерина Петровна ее остановила:

– Ну, слишком много не болтайте, Клодина. Не забывайте, что это – английская девица.

– Нет! – отозвалась англичанка, – всё… мне можно и штучки… ничего!..

– Но, милая, мы вот так говорим, а Володя приедет и женится на барышне нашего круга, которую будет любить.

Обе слушательницы посмотрели удивленно.

– Ну да, – начала Клодина, – что ж делать! Всякий может остепениться! А человек ко всему приноравливается. Я не умру. Нет. Я слишком весела для этого!

– А я? – заметила мисс Брайтон, – а я, что же? Я не изменюсь конечно! Ведь я не ищу никаких прав, я просто люблю!

Своему делу мастер

Этим летом у одних моих близких знакомых служило две девушки, и обе – Поли. Одну звали Пелагея, другую – Павла, но кликали обеих Полей, прибавляя для отличия Поля «комнатная» и Поля «кухонная». Семейство было достаточно рассудительно, чтобы сообразить, что невозможно применять к прислуге мерку, удовлетворить которой едва ли могли бы и сами господа, а потому обращали внимание только, чтобы служащие были симпатичны и без неудобств исполняли свое ближайшее дело. Так что в смысле гуляний и романов свобода была почти полная, но обе женщины пользовались ею по разному.

Павла, или Поля-кухонная, почти не понимала спокойных чувств, и, если любовь не сопровождалась соперницами, изменами, побоями, опасностью быть облитой кислотою, то она почти не считала это за интересную интригу. Менее романтически настроенная, Поля-комнатная просто свела знакомство с мастером из соседней парикмахерской и к концу лета ходила уже невестой. Мы все видели и её жениха, не только заходя бриться, но и на прогулке под руку с Полей-комнатной в новеньком костюме при перчатках и тросточке.

Звали его Денис Петрович Котов, но сам себя но свойственной его профессии галантности и витиеватости он называл не иначе, как м-сье Дионис, что нас очень смешило, чем-то напоминая роман «Гнев Диониса».

Сам Дионис был болезненный молодой человек, белокурый и слегка косой, что не мешало ему очень аккуратно брить, причем он не применял французской манеры, главный шик которой состоит в умении за один взмах бритвы оголить всю щеку (не очень приятный способ), а по-русски, мелко и легко скоблил каждое местечко, будто занимаясь каким близоруким рукодельем. Был крайне кроток, чувствителен и изыскан в разговоре. Лучшего мужа тихой комнатной Поле было не