Вечник. Исповедь на перевале духа - Мирослав Дочинец

А камень тот остался лежать у колодца. Грубый, серый, с желто-зелеными заплатами. В дождь в его щербинах собиралась вода, птицы в ней потом пили и купались. А снег на нем не держался никогда. На перегретой солнцем глыбе можно было увидеть ящерицу либо гада, и бабка пугала нас, детей, тем камнем. Куда там напугаешь! А жаль. Рассказывали, что один дедов мальчуган взобрался на верхушку дички и оттуда упал. Прямо на камень. Разбился и на третий день умер. Люди шептались, что нужно недобрый камень сдвинуть в овраг. Но дедо не дал. Стиснул зубы и не дал.

Камень лежал у дороги, ведущей в чащу. И однажды ночью там раздался грохот и крик. Мы все выбежали на улицу. А то перевернулся цыганский воз, везущий краденое дерево. Наскочил в потемках колесом на камень. Дедо схватился за вилы. Цыгане наскоро обрезали постромки и дали деру на конях, бросив перевернутый воз. Вспоминаю, как дедо после этого гладил царапинку на камне. Как шрам на человеческом теле. С тех пор он стелил себе на камне солому и сторожил дорогу в лес. Графский форштер ему за это платил.

А когда еврей пришел к деду, просил, чтобы отдал ему камень для мельницы, дедо выгнал его со двора. Хотя тот давал за него телку. Еврей рассердился: «Не отдаешь, значит, держишь себе на гроб?»

А через некоторое время приехали на бричке два пана. Говорили, что из Будапешта. Ходили вокруг плиты, цокали молотком, вращали глазками. Что это за камень, никогда холодным не бывает? Просили деда, чтобы разрешил отколоть кусочек. Дедо смеялся: откалывайте, если удастся. Долбили, мучились полдня, но и крошки не откололи. Только мох содрали. Так и уехали, не откланявшись.

Когда во время Первой мировой войны забирали на фронт, хлопцы убегали в чащу. Троих поймали. Привели к нашему камню и расстреляли. Штыками распороли им животы и запихнули туда ботинки. А деда повергли на глыбу и секли шомполами.

Дожди смыли кровь, а люди на том месте воздвигли крест.

При чехах хотели уволочь камень в Ужгород — на памятник. Но дедо вышел с фузией и бабахнул в небо. Сельский староста махнул рукой: «Держи себе, держи - памятник дураку!»

Во Вторую мировую мадьяры установили тут пулемет, но когда начался артиллерийский обстрел, они удрали. Только жирное пятно осталось на плите.

Когда русские заходили, сельская челядь собралась тут их встречать. Дедо тоже принарядился, снял со стены икону, серебряные часы прикрепил к уйошу-пиджаку. Вышли из лесу красноармейцы, ободранные, небритые, нетрезвые. Один сразу же к деду вплотную приблизился: «Дед, твою мать, а ну-ка давай сюда часики!» Сорвал часы, а деда двинул кулаком в грудь. Тот упал и разбил о камень иконку Божьей Матери. Это мне уж потом рассказали.

Случалось, что и кино тут снимали. О партизанах. Бородатый человек из-за дедового камня бросал гранату в немецкую машину. После киноартистов остались пустые корчаги от вина и надпись на камне: «Смерть фашистам!» Наши долго сдирали краску проволочными щетками. А ребятня с палками бегала огородами и кричала: «Ура! Вперед за Родину! За Сталина!»

В шестидесятых комсомольцы крест повалили. Я бы не дал, но я тогда был на Колыме. А на камень высадили бетонного оленя и написали, что тут начинаются охотничьи угодья лесничества. Ленились деревянный щит вкопать. Со временем дети обломали оленю рога, а затем и самого спихнули в овраг. Краска вылущилась, и камень приобрел первоначальный внешний вид.

Не то ныне село, что было сто лет тому назад. На Сиротском Горбе, вокруг дедового двора, возникла целая улица. Из дедового колодца трубами провели воду в школу, в детский садик, в административное помещение. А каменная глыба лежит себе. Лежит, как и сотню лет тому. Омытая дождями и нагретая солнцем.

Я люблю сюда приходить и сидеть на глыбе, как любил дедо. Родовая память зовет меня сюда. Потому что с рода все начинается - родина, народ, родная мова и родовая сила. И ты, точно капля, наполняешь эту реку далее. И не смеешь нарушать ее чистоты и глубины. Тогда в прошлом твоем будет радость и в будущем обретешь надежду.

Я часто думаю себе: что именно моего деда так привязало к той каменной глыбе? И что меня так влечет к ней? И вековая завеса времени раздвигается. И приходит понимание.

Дедо мог и не выкопать колодец и не пустить тут свой корень. Однако он выкопал, и камень ему не помешал. Камень открыл ему силу и терпение. Дедо делал это не потому, что было легко. Он делал это потому, что было тяжело. Бедный внебрачный сын, один как перст во всем мире, понял: доколе он может терпеть, дотоле он тверд и нерушим, точно каменная глыба. И когда пил из криницы воду, смотрел на плиту, очи его теплели. А руки твердели. Ибо в трудные времена он сам становился тем камнем. Камнем терпения. И никакие громы и молнии судьбы не могли его сдвинуть и расколоть.

-  И мне, к счастью, открылась та наука. Все, что я искал, было во мне. Это требовалось только открыть, освободить от хлама.

Наибольшая ценность, приобретенная мной в жизни, это - свобода. Внутренняя свобода. Освобождение от страха, от предрассудков, напрасных хлопот, ложных страстей, человеческой клеветы. Что посеешь, то и пожнешь. А семена для сева выбираем каждодневно. И когда сеем в душе своей светлые и добрые мысли, они прорастают желаемым жнивьем. О том, что хочешь иметь, о том и думай. Каким хочешь себя видеть-таким и представляй. И будешь иметь, и будешь меняться. Ибо добрая мысль, как сосновая смола, может затвердеть драгоценным камнем.

Полюбите свою судьбу. Откройтесь ей и терпеливо примите ее такой, какой она есть. И она примет вас такими, какими вы есть.

Главное для меня - Свет, за которым я всю жизнь иду и который сам стремлюсь нести другим. Как тот светлячок, что точечкой света делает ночь мягче. Знаю, что ночь мне сломить не по силам, но все равно свечу.

Мне нравится притча про святого Августина. Когда к нему кто-то подошел, он стриг овец. Подошедший спросил: «Вот, допустим, ты стрижешь овец, а сию минуту настанет страшный суд. Что будешь делать?» - «Буду стричь овец», - ответил святой Августин.

Я защищал человека от другого человека и от самого себя.

Я учил освобождаться от страха и болезней. Ибо у здорового человека свой путь в жизни. И у немощного свой. И тот и другой ведут к одному конечному приюту. Но один человек преодолевает свой путь легко и радостно, другой - наоборот.

Я учил очищаться, соскребать с души своей вчерашний день, ибо в жизнь, ту, что над нами, нельзя входить со вчерашней грязью. Чем раньше это осознаем, тем лучше нам будет там. Я учил видеть во всем проявление всевышней воли. Тогда никакая печаль наша не останется без утешения. Тогда не будешь ждать рая, будешь в нем уже тут, на земле.