Тайна Соколиного бора - Юрий Збанацкий

Неизвестный всадник приближался. Уже видно было, что это не взрослый, а мальчик. Он ехал один. Василек подал своим разведчикам знак рукой. Те вылетели из-за деревьев и мигом окружили всадника. Увидев вооруженных конников, мальчик побледнел и едва не упал с седла. Но в это время на весь лес прозвучал радостный крик:

— Тимка!

Среди тысячеголосого хора узнал бы Тимка этот родной голос! Не веря себе, он поднял голову и широко открытыми глазами оглядел незнакомых людей. Его взгляд остановился на крепком юноше. В широком галифе, просторном френче, с пистолетом и саблей у пояса, юноша был совсем не похож на прежнего Василька. Даже лицо другое: удлинилось, стало строгим; подбородок был уже не детски округлым, а твердым, энергичным; верхняя губа покрылась заметным пушком.

Все это Тимка увидел с одного взгляда. Но глаза — Василька. И голос — Василька. И это сам Василек!

— Василь… Василь Иванович! — прошептал он дрогнувшими губами.

Василек уже был возле Тимки. Он едва сдерживал готовое прорваться рыдание. С волнением и радостью, едва веря в то, что это не сон, а действительность, он протянул к Тимке руки…

Он еще раз спросил:

— Это ты, Тимка?

— Я, — беззвучно прошептал Тимка.

Партизаны, наблюдая встречу двух старых друзей, стояли недвижимо, а Василек, их боевой командир, прижимая к груди заплаканного Тимку, сам едва удерживался от слез.

Василек засыпал друга вопросами:

— Ну как? Все живы? Иван Павлович? Мишка?..

Тимка утвердительно кивал головой. И Василек решился наконец спросить о том, что больше всего его волновало:

— А моя мама?

Тимка опустил голову:

— Твою маму… Лукан…

— Убил?

— Не знаю…

Василек побледнел. Партизаны потупили глаза.

— Арестовал?

— Да…

— Когда?

— Да только-только… вот в этом селе.

Волнуясь и сбиваясь, Тимка рассказал ему обо всем.

Василек обратился к разведчикам:

— Товарищи! Дорогие мои… там моя мать… Кто пойдет со мной?

Его остановил Андрей Майоров, заместитель Василька, опытный разведчик:

— Все пойдем. Но ведь там банда! Нужно немедленно известить командира.

Василек смутился. Как мог он не подумать об этом?.. Но никто даже в мыслях не упрекнул его, потому что все понимали, в каком состоянии был их командир.

Лукану было чем похвастать перед капитаном Штирке:

— Господин капитан, партизанку поймали! Нужно допросить ее. Она многое скажет. Я ее знаю…

Штирке был доволен. Но сейчас были дела поважнее, а с допросом можно было повременить.

Штирке приказал собрать всю банду, а Лукана повел в другую комнату на совещание.

— А может, не следует всех собирать? Один-то удрал…. Как бы он, упаси боже, не привел других… Хотя поблизости тут, кажется, нет партизан… — соображал Лукан вслух.

Штирке велел оставить посты на окраинах села. Затем он торжественно передал Лукану благодарность от самого генерала фон-Фрейлиха и перешел к инструкциям:

— Генерал приказал разделиться на группы по два-три человека. Нашить партизанские ленточки. Каждому дадим ракетницу и ракеты. На случай встречи со своими установлен пароль.

Лукан надеялся, что это последнее задание. С партизанами наконец будет покончено, и он снова заживет спокойно, по-пански.

Он представлял себе будущую сытую жизнь, его желтые глаза засветились надеждой. Он внимательно слушал Штирке и в знак согласия молча кивал головой.

— Так, говорите, войска пошли на партизан? — переспросил Лукан, когда Штирке кончил.

— Да. Теперь в лесах наступит покой. Только воронам и волкам будет раздолье.

— А как будет с нами? Какой будет приказ? — любопытствовал Лукан.

— О, после!.. В город, господин лейтенант, в город! Вас ждет высокая должность. Я вам завидую, черт возьми!.. А мне еще придется…

Капитан не успел договорить, так как в комнату влетел бандит с искаженным от страха лицом.

— Партизаны! — прохрипел он.

Штирке и Лукана словно окатили кипятком.

Софью Петровну, по приказанию Лукана, заперли в пустой комнате штаба. Там было темно, пахло плесенью и мышами. Несколько минут женщина стояла посреди клетушки, а потом, когда ее глаза привыкли к темноте, она огляделась. С потолка до самого пола тянулось тонкое кружево паутины. Внезапно сквозь щели проникли солнечные лучи, заиграли, заколыхались в столбах пыли.

Софья Петровна опустилась на пол. Глядя неподвижными глазами куда-то в угол, она погрузилась в свои мысли, в воспоминания.

Вот пришел и ее час! Может быть, где-то так замучили и ее Василька…

И горячие слезы полились из глаз матери. Ей не жалко было своей жизни. Она плакала, представив себе, какие страдания перенес ее любимый сын…

Придет победа. Возвратится из армии ее Иван, придут сыновья, дочь… А Василька не будет, и ее тоже… Даже знать не будут, где их могилы…

Мать видит своих сыновей, ласкает дочь, разговаривает с мужем: «Мало мы сделали, Иван, очень-очень мало! Василек ходил в разведку, а я в партизанском лагере занималась хозяйством. Один только раз пошла в разведку — в первый и в последний раз… Вот ведь, Иван, судьба какая: встретила душегуба Лукана!.. Мало я сделала, Иван, но ты уж прости… Еще бы сделала много…»

Высохли слезы на глазах. Софья Петровна знает, что Лукан сегодня жестоко отомстит ей. Но она умрет гордо: пусть не подумает эта продажная шкура, что она испугалась смерти! Она скажет ему все в глаза…

Неожиданно за стеной послышались чьи-то голоса, крики. Она вскочила на ноги. Кто-то тяжело затопал в сенях. Софья Петровна подошла к дверям. И вдруг она услышала:

— Партизаны!

Ее сердце радостно заколотилось.

Партизаны! Она отчетливо слышала это слово…

Софья Петровна слушала, прижавшись к дверям. А в сенях раздавался топот, слышались испуганные голоса.

— Где они? Где партизаны? — снова и снова растерянно спрашивал Лукан.

Уже когда бандиты выходили из хаты, кто-то из них спросил:

— А как быть с этой?

Софья Петровна поняла, что говорят о ней. Она обмерла.

— Стреляй! Сразу стреляй! — ответил Лукан.

Выскочив на улицу, Лукан увидел, что его «партизаны» через огороды и сады удирают в сторону шоссейной дороги, по которой часто проезжали немцы. Теперь только они могли бы спасти Лукана и его «партизан».

Лукан кричал, бранился, звал, но никто не остановился. Никто, оказывается, не мог сейчас сказать ему, где партизаны и сколько их…

Лукан поспешно кинулся к подводе, за ним помчался и Штирке.

— Бежим, господин капитан! — прошептал Лукан, словно боясь, что его кто-нибудь может подслушать.

— Всегда у вас так! — ругался Штирке. — Это черт знает что, а не война! Я не вижу, с кем воевать!.. А ваши трусы разбежались!.. Ну, погоняй!

Лошади рванулись, вынесли возок за село. Только теперь, окинув взглядом местность, Лукан понял все и помертвел от страха. На село с трех сторон лавиной мчалась партизанская конница. Вот она появилась на улицах, блеснули сабли…

Лукан бешено хлестал лошадей, они несли вперед… Когда подвода достигла вершины холма, Лукан увидел, что им наперерез мчатся партизаны. О своем автомате он вспомнил только тогда, когда за его спиной начал стрелять Штирке. Вздрогнув от неожиданности, Лукан схватился за оружие. Но с его автоматом что-то случилось. Тогда Лукан повернул лошадей прямо по направлению к шоссе и начал немилосердно стегать их: последняя надежда была на лошадей — может быть, вынесут?

Лукан увидел только, как коренной упал на землю, подвода налетела на убитого коня… А затем сам Лукан от удара вывалился под ноги пристяжному. Вокруг были слышны топот и выстрелы…

Лукан раскрыл глаза, поднял голову. Над ним стоял… мальчишка Ивана… Василек. Тот самый, которого вывезли в Освенцим!

Василек сразу узнал Лукана по большой лысине и желтым глазам.

— Где мать? — спросил он гневно.

— Жива, жива, Василий Иванович… Я с ней по-человечески… Сами спросите… Я…

Лукан был так мерзок и жалок, а в сердце Василька было столько отвращения и ненависти к этому выродку, что рука с обнаженной саблей, казалось, сама опустилась на его голову.

Так закончилась карьера Лукана.

Софья Петровна слышала, как кто-то приблизился к двери, тронул замок; загремели ключи в дрожащих руках. Она затаила дыхание. Было ей очень-очень грустно.

Не страшно, а только грустно… Ведь через несколько минут придут сюда партизаны, здесь будут свои, а ее уже не станет. И всего через несколько минут…

Мысль работала напряженно. И тут пришло решение: бороться! Неужели же так и погибнуть? Она глаза выцарапает этому бандиту, будет держать дверь…

А тот уже открывал замок… Софья Петровна шарила по двери, чтобы удержать, не дать ему войти. Она загоняла в руку занозы, но не чувствовала этого. Вдруг ее рука нащупала железную задвижку. Сердце радостно сжалось. Она едва успела задвинуть щеколду, как бандит уже потянул к себе дверь.