Анна Иоанновна - Игорь Курукин

Для вельмож Петра Шереметева, Николая Строганова, купца и дипломата Саввы Владиславича-Рагузинского новые чины стали почётной приставкой к богатству или карьере, для других — князей Никиты Волконского, Алексея Апраксина, Михаила Голицына — вершиной придворной службы в должности императорского шута. Некоторые аристократы не стали шутами по профессии, но приноравливались к стилю двора и демонстрировали соответствующие таланты. Камергер Павел Фёдорович Балк «шутками своими веселил государыню и льстил герцогу, но ни в какие дела впущен не был»; граф Пётр Семёнович Салтыков (будущий главнокомандующий русской армией в Семилетней войне) делал из пальцев разные смешные фигуры и чрезвычайно искусно вертел в одну сторону правой рукой, а в другую правой ногой.

Их судьбы кажутся нам не случайными. Уровень личности царицы и её запросы удачно совпали с настроениями послепетровской элиты. Эпоха бурных реформ сменилась для высшего круга российского общества относительной «разрядкой». При Петре верхи дворянства быстро и без особого разбора переняли иной образ жизни со всеми его достоинствами и недостатками. Пока был жив император, он направлял их интерес в сторону освоения прикладных знаний: математики, механики, военно-морского дела. После смерти царя-реформатора новое поколение дворянских недорослей предпочло иной путь сближения с «во нравах обученными народами» — увлеклось «шумством», «огненными потехами», показной роскошью, атмосферой праздника, что запечатлели сатиры Антиоха Кантемира:

Румяный, трожды рыгнув, Лука подпевает:В веселье, в пирах мы жизнь должны провождати:И так она недолга — на что коротати,Крушиться над книгою и повреждать очи?Не лучше ли с кубком дни прогулять и ночи?...Медор тужит, что чресчур бумаги исходитНа письмо, на печать книг, а ему приходит,Что не в чем уж завертеть завитые кудри;Не сменит на Сенеку он фунт доброй пудры.

При дворе с размахом праздновались тезоименитства, дни рождения и годовщины коронации. Дамы осваивали европейские моды, танцы и язык мушек: «На правой груди — отдаётся в любовь к ковалеру; под глазом — печаль; промеж грудей — любовь нелицемерная». На роскошных приемах не жалели средств на иллюминацию и фейерверки, вина текли рекой, гремела музыка и гостей ожидали десятки блюд. «Я бывал при многих дворах, но могу вас уверить: здешний двор своею роскошью и великолепием превосходит даже самые богатейшие, потому что здесь всё богаче, чем даже в Париже», — констатировал испанский посол де Лириа.

В состав двора входили не только собственно придворные, чьи фигуры и действия в первую очередь бросаются в глаза, но и те, кого можно назвать организаторами повседневной жизни. Здесь влияние иноземцев было заметным. Дворцовая служба представляла собой настоящий интернационал, где русские сталкивались с иноземцами, соперничали с ними и учились у них. Анну обслуживали немецкие фрейлины (Трейден, Вильман, Швенхен, Шмитсек); её племянницу воспитывали гофмейстерина Адеркас с мадам Бельман и «мадемозель» Блезиндорф. Две русские камер-юнгферы и карлицы были подчинены камер-фрау Алёне Сандерше. Стиркой и починкой белья, в том числе столового, а также чисткой кружев и одежды занимались две команды немок-кастелянш Барбары Юстины Габиленстинг и Софьи Бак. Лейб-шнейдером — личным портным императрицы — служил И.Б. Шефлер, пажеским гофмейстером — «цесарец» Адам Гинкель, а танцевать пажей и прочих придворных учил английский танцмейстер Видим Хиггинс.

Придворное общество потешали императорские «карлы» Яков Подчёртков, Пётр Локтев, Юрий и Артемий Валевачевы и три карлицы. Гостей обслуживали русские кофишенки Осип Никифоров и Алексей Леонтьев, гофинтендант Пётр Мошков, камерцалмейстер Александр Кайсаров, вагенмейстер Иван Редриков, ведавший казёнными помещениями гоф-штабквартирмейстер Михаил Марков. Рядом со знатоками импортных вин работали «водочные мастера», медоставы и пивовары.

По штату 1733 года большой (императрицын) и малый (принцессы Анны) дворы обслуживали соответственно 817 и 19 человек. Резко выросли расходы на императорский стол: в 1718 году они составляли 52 тысячи рублей, в 1728-м — уже более 90 тысяч, а при Анне достигли 160 тысяч рублей, поступавших из Главной дворцовой канцелярии, и ещё 67 тысяч из Штатс-конторы. Всего же собственноручно подписанным указом Сенату от 21 марта 1733 года Анна повелела отпускать из Штатс-конторы в Придворную контору «на содержание двора её императорского величества» 260 тысяч рублей в год{380}. Можно бы и упрекнуть царицу в расточительности, но блеск и престиж двора становится нормой в Европе «старого режима». Содержание венского двора Габсбургов в первой половине XVIII столетия обходилось примерно в два миллиона гульденов, а двора Людовика XV — в 180 миллионов ливров{381}; что по тогдашнему курсу равнялось соответственно 1,2 и 36 миллионам рублей!

Когда в 1734 году жалованье служителей двора, разросшегося к тому времени до 1082 единиц, возросло до 133 607 рублей, Анна решила, что это уже слишком, и повелела лишних «от двора уволить», а «впредь более 100 000 в дачю жалованья придворным служителям не прибавлять и не производить». В последующие годы её царствования эти расходы колебались в пределах 100–110 тысяч рублей — даже с учётом создания в 1739 году нового штата принцессы Анны Леопольдовны, которая вышла замуж и готовилась стать матерью будущего императора{382}.

Придворная контора почти каждый год пересматривала штаты дворцовой обслуги, и Анна собственноручно утверждала список чинов с соответствующими окладами. Созданные при ней состав придворных чинов и служб и их иерархия сохранялись и в следующие царствования. «Она имела ясный, проницательный ум, знала свойства окружающих её лиц, любила порядок и великолепие, и никогда двор не был так хорошо устроен, как при ней», — отмечал в мемуарах фельдмаршал Миних — и, похоже, был недалёк от истины.

Государыня-хозяйка

В придворном мире Анна чувствовала себя уверенно, как властная помещица в кругу своей дворни. Здесь не надо было решать вопросов, требующих специальных знаний, — например какие военные корабли лучше строить, содержать ли питейные дома на откупе или «на вере», какой именно должна быть фуражная порция драгунским лошадям. Ей больше нравилась роль вершительницы судеб, источника благ и милостей. Она предпочитала обходиться без скучных бумаг. В июне 1735 года государыня повелела учреждениям не исполнять никаких устных распоряжений от её имени, а принимать только письменные указы за её подписью или «рукоприкладством» трёх кабинет-министров, но касательно придворных дел сочла эту формальность излишней и приказала Придворной конторе подчиняться устным повелениям, переданным через обер-гофмаршала или гофмаршала{383}.