Изумрудные зубки - Ольга Степнова

Афанасьева, споткнувшись о чей-то окровавленный труп, закрыла лицо руками и зарыдала. Татьяна зажмурилась и ухватилась за Сычеву, чтобы не сбиться с пути. Сычевой не было дела до ужасов, творящихся в доме; она трусила за лейтенантом, приговаривая:

– Карантаев, прости! Ну прости меня, Карантаев! Ну дура я, дура! Ну вот ни у кого никогда Сычева не просила прощения и никогда не называла сама себя дурой! Ну прости, Карантаев!! Ну Карантаев!

Афанасьев уже давал интервью невесть откуда взявшейся группе телевизионщиков. Он хмурился в камеру, делал измученное, трагическое лицо, вздыхал, поводил плечами и... радовался, радовался, что так кстати надел новый костюм, рубашку и галстук.

Щелястый «Газик» продувало насквозь.

А еще милицейскую тарантайку сильно трясло, хотя ехала она по асфальту.

Попелыхин, восседавший рядом с водителем, завидев Тань заорал:

– Девчонки! Вы ни фига не знаете азбуку Морзе!! Я вам стучал, стучал, что все нормалек и спецназ уже на подходе, а вы че попало мне отвечали!! Эх вы, москвичи! Темнота!! Вот у нас в Болотном азбуку Морзе в школах преподают! А меня Борисыч пообещал в ментовку пристроить, правда, Борисыч?! – обратился Попелыхин к шоферу. – В ихних школах ментовских общаги дают, стипендию платят, паек выделяют и форму...

– Ну началось! – вздохнула Сычева и приветственно махнула Пашке рукой. – Ну, здорово, последний девственник города Болотного! Тебе еще не вставили кляп?

Пашка захохотал, закинув голову и показывая крупные неровные зубы.

Они расселись сзади, на пассажирских сиденьях, а рядом с ними пристроился парень в штатском, наверное, оперативник.

Сычева была расстроена. Карантаев так и не сменив гнев на милость, так и не объяснив своего чудесного появления в загородном доме Овечкина, скрылся в машине «Скорой», куда его почти силой затолкали люди в белых халатах. Он до конца сохранил оскорбленную мину и не сказал ничего человеческого, бросив на ходу только: «На допросах увидимся!»

Эта фраза была обращена ко всем членам компании, а не к Сычевой лично, поэтому Сычева была очень, очень расстроена.

Простак Карантаев оказался блестящим профессионалом, несмотря на нечищеные ботинки, плохое питание и огромное количество подозрительного конфиската в багажнике личного автомобиля.

Теперь милицейский «Газик» вез их в Москву, и вроде бы все закончилось, и вроде бы все хорошо...

– Ну здравствуй, – сказала вдруг Таня Глебу, потянулась к нему губами и поцеловала в щеку. – Я рада, что с тобой все в порядке.

– Привет! – Татьяна поцеловала его в другую щеку.

Сычева за шею притянула к себе Афанасьева и чмокнула в лоб.

– Я всегда говорила, что с тобой все в порядке, – сказала она. – Правда, девки?!

Они посмотрели друг на друга, захохотали, обнялись и... кажется, про него забыли. Парень в штатском, ютившийся на краешке сиденья, усмехнулся и отвернулся к окну.

Стояло раннее осеннее утро. Оперативник оказался душевным парнем и приказал всех развести по домам.

– А формальностями займемся на свежую голову, – сказал он.

Афанасьев вышел у своего дома и замялся, вопросительно глядя на Таню. На щеках и на лбу у него у него красовались четкие отпечатки губ с разным оттенком помады.

– Извини, – сказала Афанасьева мужу, – но у меня вещи в другой квартире. Мы сняли комнату на троих. Я... потом как-нибудь загляну. Мне надо переварить все это, отдохнуть и... Я обязательно загляну!

– Ну-ну, – усмехнулся Глеб и в упор уставился на Сычеву.

– Ой, – схватилась Сычева за лоб, – голова страшно болит и спать хочется, причем, почему-то одной!

– И мне одной спать хочется, и у меня болит, – быстро сказала Татьяна и тоже схватилась за голову.

– Давай завтра?! – вдруг хором спросили три Тани.

Оперативник с водилой, не стесняясь, заржали. Пашка дремал и ничего не услышал.

Афанасьев резко развернулся и пошел в подъезд.

Плевать, сказал он себе. Плевать на все. Главное, он жив, здоров, и, кажется, ему уже больше ничто не грозит.

Дверь квартиры оказалась открыта.

Свет горел во всех комнатах, в ванной, туалете и коридоре.

Попелыхин пробормотал что-то невразумительное про «экономию электроэнергии в Болотном» и раздраженно защелкал выключателями, поочередно гася все источники света.

Тани гуськом прошли на кухню.

За столом сидел изрядно помятый циклоп и рассматривал пустую бутылку из-под вьетнамской водки. Водки в бутылке уже не осталось, там сидела воинственная змея и бесстрастно смотрела циклопу прямо в глаза.

– Утро доброе, – сказала Сычева Тарасу.

Тарас отшвырнул бутылку в угол, она звонко разбилась и кобра, высвободившись из стеклянного плена, осталась сидеть на полу.

– Вы не имели права мне ничего не сказать, – глухо сказал Тарас, грохнул по столу кулаком и посмотрел на компанию красными, воспаленными глазами. – Я же рисковал вчера вместе с вами! Я стал соучастником, я... имею право быть в курсе событий!! А вы пропали с утра, исчезли, не оставили даже записки! – Циклоп явно был пьян, и непонятно от чего больше – от выпитой водки, или от бессонной ночи. – Я думал, что потерял вас! – с пафосом заявил он и взъерошил и без того лохматые волосы. – Потерял навсегда!!

– Тарас Евгеньевич, что мы вам, близкие родственники, что ли, чтоб нас терять? – устало вздохнула Таня и присела за стол. – Давайте чай пить, а? С вареньем? Там Пашка конфитюр где-то покупал, конечно, это не настоящее варенье, но все-таки... – Она встала, засуетилась, начал доставать чашки, блюдца, конфитюр в пузатой банке из холодильника, поставила чайник на печку.

Татьяна стала ей помогать, улыбаясь и украдкой посматривая на циклопа. Ей нравилось, что он их потерял, нравилось, что он не спал от беспокойства всю ночь, нравилось, что от бессилия он напился, как напиваются от отчаяния и бессилия все нормальные мужики.

Чай показался безумно вкусным, хотя и был заварен на скорую руку. Они расселись вокруг стола – все очень усталые и опустошенные. Даже Пашка утух, перестал болтать и молча пил чай, заедая его конфитюром, который он таскал прямо из банки столовой ложкой.

– А я машину разбил, – грустно сказал Тарас, прихлебывая из большой пол-литровой чашки. – Вы мне, конечно, не близкие родственники, но утром я с ужасом понял, что вы опять ввязались в какую-то опасную передрягу. Проснулся, а квартира пустая. Я перепугался – думал вас, как и Пашку, похитили бандиты, которые записку писали! В общем, я не знал, что делать. Ведь вы же только вечером должны были на встречу с этими бандюганами ехать! Я, само собой, с вами собирался... А тут встал и – нет никого! Я сел в машину и поехал в кафе «У Гарика».

– Зачем?!! – в один голос заорали Тани.

– Не знаю, – пожал плечами Тарас. – Думал, может, разузнаю там что-нибудь о вчерашнем происшествии, выйду на какой-нибудь след, смогу найти вас и помочь... Ну, как в этих дурацких детективах – маленькая зацепка и... клубок разматывается.

– Ну и?.. Нашел зацепку? – с интересом спросила Сычева.

– Не успел. Когда у кафе парковался, «Мерс» какой-то крутой поцеловал. Себе багажник всмятку, ему – морду в хлам. Из кафе кавказец выскочил с кулаками на меня полез, но я когда из машины вылез, он по колено мне оказался. У него сразу пыл поостыл, он предложил мне культурно ГАИ вызвать. Короче, до вечера меня страховщики и гаишники промурыжили. Пока приехали, пока бумаги оформили... – Тарас с досадой махнул рукой. – Домой приехал – опять никого. Я уже было на Борисовские пруды хотел ехать, ну, как в записке той говорилось, но тут парень какой-то нервный пришел, стал мне удостоверение оперуполномоченного в нос совать и расспрашивать о вас.

– Карантаев! – заорала Сычева. – Как он узнал наш адрес?!

– В общем, рассказал я ему все, что знал и записку отдал! Она на кухне так и валялась. Оперуполномоченный этот еще больше задергался и стал выяснять... – Тарас замолчал и нахмурился.

– Что? – засмеялась Татьяна.

– Ну... чей я парень. В смысле, которой из вас.

– И чей же ты парень? – расхохоталась Сычева. – Которой из нас?

– Я сказал, что я сам по себе. Что я тут просто живу. Оперуполномоченный ростом мне тоже по колено был, но пихнул меня кулаком в живот и радостно порекомендовал, чтобы я как можно дольше оставался сам по себе. А еще приказал сидеть дома и не устраивать никакой самодеятельности. Урод!! – Тарас поднял с пола коброчку, посадил ее себе на ладонь и начал любовно рассматривать маленькое заспиртованное тельце.

– Этот урод нам жизнь спас, – сияя, как начищенный самовар, сообщила Сычева.

– Спас, – согласилась Татьяна. – И сам чуть не погиб!

– А он... чей парень? Которой из вас? – рассеянно спросил Тарас, продолжая рассматривать змею на ладони.