Чужая осень (сборник) - Валерий Смирнов

— Мафии, — медленно вскипает Вышегородский, — конечно, мафии. Той самой, которая теряет власть. Нам все это ни к чему, цеховики стонут, а эти искусственно подогревают атмосферу. Хорошо, что у нас еще все тихо и спокойно.

— Это точно, хотя расслоение населения уже проходит. Оптимисты изучают английский язык, пессимисты — украинский, а реалисты — автомат Калашникова.

— Ну, тогда тебе можно оставаться совершенно спокойным, английский ты знаешь, украинский, со словарем, — тоже, а насчет автомата я и говорить не хочу, это твое главное призвание.

Самое время пустить парфянскую стрелу, старичок сейчас начнет распространяться обо мне со всеми подробностями и сделает эту речь похожей на свой любимый цветок розу — красивый, но какие колючки.

— Леонард Павлович, я вам кассету привез, — одной фразой переключаю внимание Вышегородского. Свою страсть к видео дед тщательно скрывает, и поэтому я для него главный поставщик, которого можно ставить на свое место в более любезной форме.

— Что на этот раз? — любопытствует Вышегородский, и я еще раз поражаюсь, как незначительная, казалось бы, мелочь может изменять манеру поведения даже такого человека.

Достаю из «дипломата» кассету «Шарп» и поясняю:

— Купил в столице специально для вас, что там — не знаю, но меня уверяли, что все новое.

Я действительно не знаю, что именно записано на кассете, но то, что отечественные мультфильмы — это точно. Пусть старик взбесится, в крайнем случае скажу, что «Шарп» предназначался Гарику.

14

Операцию люди Петра Ивановича провели ювелирно. Ровно двадцать минут понадобилось им, чтобы извлечь необходимую вещь из квартиры известного коллекционера. Придя с работы, он заметил беспорядок в квартире и отсутствие, как ему казалось, в надежном тайнике самого дорогого экспоната. Тут же вызвав милицию, он поведал об исчезновении личного имущества в виде национального достояния. В то время, когда криминалисты только начинали колдовать над местом преступления, человек с товаром приземлился в Южноморске. Подменить сувенирную бутылку следующим утром для гражданина Косых, регулярно поставляющего свои поделки в салон клуб-студии «Солнышко», не составило особого труда из-за большого наплыва посетителей. Расхождений в весе сувениров практически не было, умелец почему-то всегда набивал полые макеты судов металлом. Спустя несколько часов Косых, предъявив билет и паспорт на фамилию Владимирова, вылетел в город Волгоград. Подлинный гражданин Косых еще четыре года назад заявил в милицию города Ашхабада об утере своего самого главного документа.

В тот же день два старинных парусника, картину и несколько предметов декоративно-прикладного искусства приобрел один из многочисленных иностранных туристов, заглянувший в салон вместе с женой и двумя дочерьми.

Я сидел в баре морвокзала и сквозь давно немытое стекло видел, как красавец лайнер покидает рейд гостеприимного залива. Вот и все завершилось, несколько дней можно отдыхать. Но разыскавший меня Рябов мгновенно разбил победоносное настроение — все только начиналось.

Луч фонарика выхватил из темноты прислоненные к стене рамы: склад клуб-студии «Солнышко» располагал музейными по размерам запасниками. Сережа быстро нашел выключатель и врубил дневное освещение. Меня всегда занимали односторонние названия: выключатель занимается и совершенно противоположными функциями, в каждом государстве есть только министр обороны, хотя кто-то начинает первым. Забавно звучит — министр нападения…

— Рябов, таинственная ночная экскурсия наверняка не имеет к нам прямого отношения. С этим заведением меня связывают только воспоминания, а они не вызывают чувства ностальгии.

— Тебе нравится эта картинка? — оставил без внимания нотацию Рябов, разворачивая лицом к стене какой-то дикий сюрр в громадной раме, к которой была приклеена мелованная бумажка с надписью «Утро».

— Обыкновенная дрянь. Ну и что?

— А что бы тебя насторожило?

— Рама чересчур массивная.

— Правильно мыслишь. Потому что в таком толстом дереве легко сделать тайник.

— Что там, Рябов?

— Что-то похожее на крахмал. Мы придали раме первоначальный вид.

— Это уже серьезнее. Как попала сюда бесподобная живопись?

— Нужно узнать у Дубова, — скорее спросил, нежели утвердительно ответил Рябов.

— Человека знает его вышибала, — заметил молчавший до сих пор Рыбкин папа и пояснил: — Он пустил его в салон без билета.

Интересное событие, кто-то пытается использовать мой собственный канал, прикрывая свою аферу произведением сомнительного искусства. Искусства… Версию обязательно нужно проверить.

— Папа, иди домой, — и когда человек Рябова оставил нас наедине, я быстро зашептал:

— Судя по всему, завтра эту дрянь переправлять не собираются, поэтому ночью привезешь сюда Антоновского, так, чтоб никто не видел. Мазня сделана на клеенке с корабликами, раздобыть такую труда не составит. За несколько часов он должен залепить точную копию, учитывая гвозди с подрамника. На следующее утро нашлешь ревизию в салон, чтобы им пока не до подвала было — и время выиграем, и краски высохнут как следует, и рама пылью покроется. Позвонишь Саше, он все сделает.

— Ты бы лучше сам, не люблю я этого пидара, — в который раз несправедливо обзывает Глебова ревнующий его ко мне Сережа.

— Это сделаешь ты, Сережа, и предупреди Антоновского, что он один в курсе дела; Рябов, я не могу подключать никого из наших, ты что не понимаешь, откуда ветер подул?

— А что делать с пакетиком?

— Вместо него пошлешь зубной порошок.

— А наркота?

— Можешь выбросить ее в море.

— Это опасно.

— Сережа, ты же не любишь наркоманов, и если мои предположения подтвердятся, главная опасность для нас совсем с другой стороны.

— Ты думаешь, что…

— Да, Сережа, и если это подтвердится, нас не просто используют, но и подставляют. Полотно немедленно к Студенту. Теперь о кассире-вышибале…

— Я уже сказал Фотографу, чтобы он фиксировал все его контакты.

— Связь с ним постоянная, через инвалида, дело серьезное.

— Ты начал говорить лишнее.

Сережа оттиснул на куске пластилина печать, придав контрольке первоначальное положение, ловко подделал корявое число на клочке бумаги, поставил на него еще одну печать, всунул бумажку в пасть замка и даже прошелся платком по его поверхности. Он, конечно, понимает, что вряд ли кто-то ежедневно снимает здесь отпечатки пальцев, но профессиональные привычки складываются годами.

Сняв малочисленную охрану, мы растворились в темной весенней ночи.

— Сережа, дома я, пожалуй, до завтра не высижу, нервы на пределе, аж дрожь по пальцам пробежала, — откровенно исповедываюсь я, гоня машину по пустынным улицам. — Мне нужно отдохнуть, — прошу Рябова, который укоризненно смотрит в мою сторону. — И задействовать кое-кого, чувствую, игра предстоит серьезная. Так что я буду у Светки.

Дома, конечно, появиться бы не мешало, но Рябов не хуже меня проинформирует Леонарда, и хотя какой-то умник сказал, что женщина была всегда последним пристанищем преступника, а не воина, чушь это. Инстинктивно чувствую, что впереди предстоит такая борьба, что Светка вполне может ожидать меня до того светлого дня, когда Фидель Кастро, выполняя давнюю клятву, сбреет свою бороду. Мне плевать, что кто-то занимается наркотиками, пусть это заботит компетентные органы, но использовать меня втихую… И если подтвердится предположение о подставе, они кровью отмоют свой номер.

Я бы сейчас отдал всю груду долларов, которую получил от столичного компаньона Вышегородского, чтобы остаться один на один с человеком, затеявшим такую опасную игру.

Не без удовлетворения отмечаю, как на тихий стук в Светкину дверь тут же прореагировал взгляд из-за соседней — наверное спят по очереди, вот работа непыльная — и успеваю выкурить сигарету, пока она спросонья возится с дверным замком.

— Я очень хочу спать, — честно предупредила меня она, прикрывая рукой рот. — Ты всегда приходишь так неожиданно.

— Ложись, Света, я пойду чего-нибудь перекушу.

В холодильнике лежал свежий кусок колбасы «Путь к гастриту», в свое время Света отказалась от продовольственных поставок, причем в такой форме, что я даже испугался. С такой же решимостью она отказывалась от дорогих подарков, поэтому я с нетерпением ждал праздников, не еженедельных Дня железнодорожника или Дня работников пищевой промышленности, а тех, что отмечены в календаре красным цветом, и брал маленький реванш. Она не хотела, чтобы нас связывали деньги. Эта девочка любила меня таким, какой я есть, не за что-то. А я? Я люблю в ней только Олю, и слава Богу, что она этого не чувствует, иначе Рябов снял бы свою охрану напротив. Насильно мил не будешь, горькая истина проверена собственным опытом.