Девушка с проблемами - Татьяна Алюшина

Что потом?!

В Анну Каренину играть?! Только вместо поезда ее по рельсам вся оставшаяся жизнь без него раскатала бы! И не собрать себя!

Нет! Хватит с нее «немамы» и папы тоже с их предательством искренней, чистой детской любви и вымаливанием, зарабатыванием хоть крупицы в ответ.

«Ничего, ничего, — уговаривала себя Саша, — нужно время. Надо подождать немного, и станет не так больно! По Соломону — все пройдет, и это тоже! Надо только время! Терпи, Сашенька!»

Терпи не терпи, а деваться все равно некуда! Только время у нее и осталось.

«Уеду! — решила вдруг она. — Пусть Фил работает, а то я всех уже достала своими настроениями! Фил справится! Точно уеду! В Испанию — давно хотела, вот и поеду! А потом в Рим, хоть там и жара сейчас несусветная, ничего, мне в самый раз!»

Поддерживая себя такими решениями и развивая мысленно тему поездки, она домыла кухню, приняла душ. И с теплым удовольствием человека, хорошо сделавшего работу, села пить кофе, озирая блеск своего хозяйства.

Отпила кофе и закурила.

Вот курить стала, а все этот Гуров, будь он неладен! Никогда в жизни не курила, а тут!

«Все, все, никакого Гурова! Забудь! Испания, Италия — Милан, Барселона, курорт какой-нибудь бешеный, Рим! Вот и ладушки!»

И, отпив еще кофе, с удовольствием затянулась сигаретой.

С трудом выровненные, уже приближающиеся к удовольствию мысли разбил звонок в дверь.

«И кого там…» — недовольно подумала Сашка и, не глядя в глазок, не спрашивая «кто», с ходу открыла дверь.

Немая сцена!!

На пороге стоял Иван с полным комплектом мужских «боевых» атрибутов.

Сашка пришла в себя, ей понадобилось всего ничего, секунд тридцать, чтобы отойти от шока и неверия в происходящее.

— Иван Федорович, вы и такая банальность: цветы, шампанское, тортик! — веселилась Сашка.

Она еле сдержалась, чтобы не кинуться ему на шею и зацеловать до смерти!

— Я думал. Честно, — хрипнул Иван, прокашлялся, — но у меня на думанье никаких сил не осталось. Предполагал серенаду под твоим окном, но понял — не потяну! Сашка, забери все это!

Он сунул ей в руки огромный букет алых роз, не меньше тридцати, две бутылки шампанского и торт, какой-то замысловатый, огромный, в шоколадных розах и цукатах, упакованный не в коробку, а в прозрачный целлофан и завязанный розовым бантом в виде подарка.

Какая житейская пошлость — кра-со-та!

— Войти можно?

Он нервничал ужасно!

И все поражался, чего он так, и никак не мог успокоиться, все думал, что пошлет она его за горизонт! И права будет!

И на самом деле думал, как прийти. Не с пустыми же руками! А с чем, как? Фантазия от стресса убого предлагала всякую дикость от щенка с бантом на шее до не менее экстремальной серенады под балконом.

— Тьфу ты! — одергивал себя Гуров и начинал думать по новой.

Так и проходил, промаялся все утро, что бы такого сделать, чтоб не послала сразу, а хотя бы выслушала. Уже ехал к ней, так ничего и не надумав, не зная, что скажет и какие надо слова говорить. Плюнул от досады, приправив замысловатыми эпитетами свою сообразительность, тормознул у ближайшего супермаркета и решил — хрен с ним, пусть будет банальный «джентльменский» набор.

Она оценила!

Он так торопился отделаться от мешающихся в руках предметов, сунул ей все сразу, что Санька еле успела поймать. Поставив торт на пуфик в прихожей, в последний момент перехватила рискованно выползающую из пальцев одну из бутылок шампанского, перекинула на сгиб локтя букет и отступила:

— Проходи!

Он вошел, не отрывая взгляда от ее глаз, как только не споткнулся о порог!

— Саньк… — сбился, взъерошил ладонью волосы на голове.

Что говорить-то?!

Ему было жарко, почему-то застучало вдруг сердце, стоило только заглянуть в эти балтийские глаза, и все хоть как-то заготовленные фразы застряли в горле. А может, не говорить ничего, заграбастать ее и уволочь в кровать?

Где у нее тут кровать?

Что-то ему совсем стало туго! Он сел, ноги как-то ослабели.

Совсем уже! Пришел объясняться и уселся!

— Саш, — сделал он вторую попытку и посмотрел на нее снизу вверх.

Она наклонилась к нему, сдвинув нетерпеливо букет на локте, чтобы не мешал, приблизила свое лицо к его лицу — глаза в глаза, и с искренним сочувствием спросила:

— Что, Ванечка, совсем тебе тяжело? — только по голове не погладила.

— Не сбивай меня! — потребовал Гуров. — Я пытаюсь сказать, что люблю тебя, как-то сильно, наверное, хронически! И что ты права — никакие романы и полутона с экономией чувств и жизни не наш случай! И почему, черт побери, ты решила, что мне тяжело это тебе сказать?!

– Гуров, – еле сдерживая смех, рвавшийся наружу и искрящийся в балтийских глазах солнечными зайчиками, объяснила Сашка, – ты сел на тортик!

— Сашка-а-а!! — полетел над рекой крик потревоженного медведя гризли по имени Иван Федорович Гуров. — Чего тебя туда понесло!! Возвращайся!! — потребовал он.

Они сидели с Ириной под сосной на другом берегу, переплыв реку не спеша, с удовольствием, останавливаясь и передыхая на мелководье.

— Сейчас!! — проорала она в ответ.

— Он теперь любит мной покомандовать, повоспитывать, — хохотнула Санька, — говорит: натерпелся от тебя за те дни, должен же я реабилитироваться, восстановить мужскую справедливость!

— Он вас любит, — сказала Ирина улыбаясь.

— Конечно, любит! Попробовал бы не любить! Ну, поплыли назад, а то мужики и правда заждались.

Они вошли в воду, постояли, перед тем как поплыть. Ирина, посмотрев вперед, на тот берег, и вверх, на стоявший на пригорке дом, сказала задумчиво:

— Коля меня замуж зовет.

— О господи! — испугалась Сашка. — Так быстро, всего через полтора месяца? А ты?

— Не знаю, я ведь…

— Что? Что ты ведь!! — возроптала Сашка. — Ты его боишься?

— Да нет, что вы! — удивилась такому предположению Иринка.

— Ну так что? Ты боишься интимных отношений? Жить боишься? — предположила Сашка.

— Нет, с ним не боюсь. Я с ним ничего не боюсь! Я его люблю, Александра Владимировна! — чуть покраснев от смущения, призналась она.

— Это же счастье, Ириночка! Я и мечтать не могла, что ты так быстро отойдешь! Загадывать боялась! А он тебя? — забыла дышать Сашка.

— И он меня! А дети его папой зовут! Представляете? Им никто не говорил, они сами, на третий день, после вашего отъезда. Встали утром и хвостиком за ним — он в огороде, они за ним, он в коровник, и они, он в лес, а они в рев: «С папой хотим!» Я первую неделю плакала не переставая! А он меня успокаивал, что ж ты плачешь, говорит, правильно все! А кто ж им папа, как не я! Однажды мы всю ночь проговорили — он мне про жену и детей рассказал, а я про себя. Думала, пожалеет просто, а он мне сказал, что любит!