Канал имени Москвы. Лабиринт - Аноним

В слезящихся глазах опять не было узнавания и вообще никакого выражения:

– Кто ты? Он уже близко.

Фёдор смотрел, как шевельнулись полы его длинного монашеского одеяния, будто между ними сейчас качнулся воздух, кривая клюка немного оторвалась от земли.

Зачем?

– Я гид, – быстро ответил Фёдор. – Меня называли Тео.

– Не-е-ет! – завизжал старик. – Не правильно… Кто ты?!

Что-то творилось неладное. В визгливом голосе старика было что-то большее, неосознаваемая угроза. У Фёдора не осталось сейчас времени на анализ, он мог положиться только на свои инстинкты. Большой палец правой руки ушёл под ремень, на котором за спиной, а не на плече, висело оружие. Что он успел увидеть? Что-то невозможное. Увидеть или услышать?

– Я Фёдор. Так меня зовут сейчас.

Что-то невозможное поднялось там, в глазах и в голосе.

Он действовал очень быстро. Серебряная пуля шла в магазине первой. Достаточно лишь передёрнуть затвор, она окажется в патроннике, и оружие готово к бою. Но всё равно было уже поздно. Этот качнувшийся воздух словно пригвоздил его к невидимой стене за спиной, распластав по ней обе руки – правую с оружием, а из левой выбив догорающий фонарь.

– Не-е-ет! – капризно и высоко закричал старик. Неведомое тёмное безумие сквозило в этом вопле.

Фёдор дёрнул головой, удушье заполнило всё тело.

(Так же, как и сейчас с Евой, в эту самую минуту.)

Конечно же, он и увидел, и услышал. Прежде всего, голос! Обескураживающий, немыслимый, он уже стал не просто высоким визгом – это был голос ребёнка:

– Не та-ак! Что ты здесь делаешь?!

Голос… Но метаморфозе подвергся не только он. Дряхлое лицо старика исчезло, утонуло в мглистой тьме капюшона. Полы монашеского одеяния, вдруг ставшего огромным, широко распахнулись, и Фёдор успел заметить по обрезу ткани нечто странное, вызывающее ощущение чего-то непристойного и тошнотворного одновременно. Серебряные нити, оборванные, скрюченные, некоторые растягивались вслед за раскрытыми полами, как будто состояли из влажной слизи, и всё-таки они были серебряными нитями. Возможно, теперь умершими, но именно такая исходила из сердца капитана Льва. В зияющей пустоте капюшона плеснула тьма, а затем в ней проявились тусклые металлические блики, словно на чёрную мембрану надавили изнутри. Это нечто вплотную приблизилось к лицу Фёдора, ощупывая его тёмным дыханием или сверля этим немыслимым оком, в котором отражение…

– Ты не уплатил мне ясак! – Плаксивый детский голос. – Кто ты?

Это был обиженный голос плохого ребёнка. Возможно, очень жестокого и очень испорченного, но ребёнка. И этот ребёнок был опасен.

– Я буду с тобой играть! А её убью. Тогда игра будет интересней. Кто ты?

4

Всё же первый шок отпускал Фёдора. Старик пытался предупредить. Вот чьего появления он так боялся. Капризный испорченный ребёнок был очень опасен. И отвечать надо правильно. Потому что там, в тусклом металлическом отражении, он увидел, что сейчас происходит с Евой.

Эта мглистая тьма, что сейчас ощупывает лицо там, с другой стороны

(Лабиринта? Вселенной?),

уже действительно напала на лодку Петропавла, его первого ученика, но пришла она за Евой. Такая у него игра. И отвечать надо правильно. Тогда ему станет неинтересно, и он забудет. Такая игра. Крепко подумать, прежде чем отвечать, потому что другого шанса на сегодня нет.

Но где найти правильный ответ? Кто он? Кто он в действительности?! Учитель? Вернувшийся воин Тео, связавший несвязываемое? Нет, он им ещё не стал. И больше не станет. Но и счастливым беззаботным юношей Фёдором из милой Дубны он тоже больше… А потом что-то поднялось внутри него, что-то, способное слышать чужое сердце.

– Я никто, – вдруг произнёс Фёдор. И это был самый правильный ответ, единственно верный, который он смог отыскать в себе. Он лишь отблеск чего-то гораздо более важного в этот момент. – Никто.

На чёрную мембрану изнутри надавили сильнее. Металлический блеск холодом ощупал лицо. Полы распахнутой монашеской рясы крыльями гигантской летучей мыши парили сейчас, как плащ вампира. Удушье всё ещё мёртвой хваткой держало Фёдора за горло, ослабевая только лишь для того, чтобы дать ему говорить. На мгновение показалась чёрная морда твари, что давила на мембрану, затухающее любопытство, озадаченность мелькнули в прежде сверлящем взгляде, потом появилось нечто, что можно было принять за рассеянную отстранённость. И дышать сразу стало легче. Тусклый металлический блеск отдалился и, скрывшись во тьме, погас.

Фёдор попытался пошевелить рукой. Ему это не сразу, но удалось. Монашеская сутана перед ним скукожилась до прежних размеров. А потом из тьмы сознания этого монстра, гораздо более глубокой, чем тьма пустоты в капюшоне, робко выступило лицо второго жильца, дряхлого, безмерно уставшего старика.

– Ну вот, – слабо прозвучал знакомый, смертельно перепуганный голос. – Теперь правильно.

Фёдор выдохнул свободней. Его гортань и рот изнутри как будто выложили войлоком. Он поморгал, всё ещё ошеломлённо. Кем бы и чем бы это ни было, то, что находилось перед ним, оно было серьёзно больно. Страдало сильнейшим раздвоением личности. Фёдор всё-таки постарался, чтобы дикий шальной блеск покинул его взгляд. Ему предстояло иметь дело с монстром, поражённым стопроцентной шизофренией.

5

«Фёдор, ты пытаешься что-то сказать мне?»

– Ева, – тут же позвал он.

– Нет-нет-не-еее-т! – Голос старика вновь готов был сорваться на визг. – Прекратите, а то он вернётся!.. – Покачнулся, тут же оперся о клюку. Дряблый рот болезненно скривился. – Он не знает обо мне. Я его очень боюсь.

Фёдор молчал. Осторожно, не снимая ремня, начал брать оружие на изготовку. Старик посмотрел на это ничего не выражающим взглядом.

– Чего же ты боишься? – Фёдор незаметно положил согнутый указательный палец на затвор. Щелчка не избежать, а он уже убедился, что этот второй действует очень быстро.

Лицо старика на мгновение застыло, потом он устало произнёс:

– Что эта мука будет длиться вечно.

– А как же покой? – тут же сказал Фёдор, плавно поднимая ствол оружия. – Воды канала?

– Я пытался, – горько откликнулся старик. – Наверное, он всё же о чём-то догадывается. И сразу приходит.

Фёдор ждал. Древний старец, мечтающий о самоубийстве узник, и безумный ребёнок, который теперь решил забрать и Еву для своих беспощадных игр.

– Он боится Разделённых, – вдруг прошамкал старик. Его глаза снова слезились. – Я не сплю и вижу его сны. Он их боится.

«Возможно, – мелькнуло в голове у Фёдора. – Только и ты и я знаем, что их нет».