На странных берегах - Тим Пауэрс

Наверху тянулся длинный коридор. Он остановился, переводя дыхание, и повернулся к следовавшему за ним человеку, называвшему себя Морсилла. Тот остановился двумя ступенями ниже, и их глаза оказались на одном уровне.

– Чего… вы… хотите? – выдохнул Шэнди. На лоснящемся лице лысого улыбка выглядела прямо-таки ангельской.

– Молодую леди.

Внизу раздались крики, послышался грохот, и Шэнди нетерпеливо покачал головой:

– Забудьте. Возвращайтесь назад.

– Я заслужил ее. Следил за домом весь день, готовый вмешаться в любую минуту при первых признаках, что обряд начат…

– …Но этого не случилось, потому что я расстроил планы Харвуда, – прервал Шэнди. – Убирайтесь. Лысый поднял шпагу:

– Я бы не хотел тебя убивать, Джек, но сделаю это, чтобы получить ее. Шэнди обессиленно опустил плечи и придал лицу выражение покорности судьбе и отчаяния – и кинулся вперед, отбил одной рукой шпагу лысого в сторону, другой вонзил саблю прямо тому в грудь. Только то обстоятельство, что лысый стоял непоколебимо как скала, уберегло Шэнди от падения с лестницы. Установив равновесие, Шэнди уперся сапогом тому в грудь, рядом с вонзившимся лезвием, и столкнул великана вниз. Лысый кубарем покатился по ступенькам. Это было встречено внизу новыми возгласами.

Шэнди оглядел коридор. Одна из дверных ручек была деревянной, и Шэнди, шатаясь, подошел к этой двери. Она была закрыта. Тогда он повторил удар, нанесенный лысому. Деревянный замок не выдержал, треснул, дверь распахнулась, и Шэнди, не удержавшись, ввалился в комнату, выронив при падении саблю.

Стоя на четвереньках, он огляделся. В представшей при свете лампы картине было мало утешительного: пол засыпан отвратительно пахнувшей листвой, на стенах развешаны мумифицированные собачьи головы, в дальнем углу грудой лохмотьев валялся труп явно давно мертвой негритянки, а Бет Харвуд, скорчившись у окна, похоже, грызла деревянный подоконник.

Она с тревогой оглянулась. Глаза ее были живыми и настороженными.

– Джон! – хрипло выдохнула она, узнав, кто перед ней. – Бог мой, я уже почти перестала надеяться. Возьмите саблю и перерубите этот деревянный засов. Мне он не по зубам.

Он неуклюже поднялся и, нащупав саблю, двинулся к окну, поскользнувшись на листьях. Щурясь, он пригляделся к окну и примерился саблей.

– Я удивлен, что вы меня узнали, – сказал он.

– Конечно, узнала, хотя вы и выглядите измученным. Когда вы спали в последний раз?

– Не помню. – Шэнди обрушил саблю на болт. Дерево треснуло. Бет доломала куски руками и распахнула окно. Прохладный вечерний воздух тут же разогнал спертую и душную атмосферу комнаты и донес крики тропических птиц в подступавших к городу джунглях.

– Там внизу крыша, – сообщила Бет. – А дальше совсем близко подступает склон холма, можно спрыгнуть. Нам лучше поторопиться.

– Нам? – тупо повторил Шэпди. – Нет, Бет. Вы теперь в безопасности. Мой дядя Джошуа Хикс мертв. Вам…

– Не говорите глупостей, конечно, я отправлюсь с вами вместе Но послушайте меня, пожалуйста. Эта негритянка там, в углу, умерла, умерла опять, я хочу сказать, прошлой ночью, так что мне не пришлось больше есть эту проклятую траву. Но я слаба и временами на меня находит… не знаю, как назвать, помрачение, что ли. Я словно засыпаю на ходу. Если такое случится, не обращайте внимания, просто ведите меня. Я быстро прихожу в себя.

– Что ж… Хорошо. – Шэнди выбрался через окно на крышу и повернулся к Бет. – Вы уверены, что хотите последовать за мной?

– Да. – Бет вылезла в окно, пошатнулась и ухватилась за плечо Шэнди. – Да.

– Тогда пошли.

Через открытое окно Шэнди слышал, как преследователи нерешительно и шумно поднимаются по лестнице. Он крепко взял Бет за локоть и со всей быстротой, на которую мог отважиться, повел ее к северному скату крыши.

ЭПИЛОГ

Он стал бледнеть при пеньи петуха.Поверье есть, что каждый год, зимою,Пред праздником Христова Рождества,Ночь напролет поет дневная птица.Тогда, по слухам, духи не шалят,Все тихо ночью, не вредят планетыИ пропадают чары ведьм и фей,Так благодатно и священно время.Вильям Шекспир. «Гамлет

Они шли несколько часов, избегая оживленных дорог, поскольку отряды солдат с факелами прочесывали, казалось, весь Спаниш-Таун и его окрестности. Шэнди вел Бет по задворкам; они пробирались по узким тропинкам между рядами сахарного тростника. Дважды на них начинали лаять собаки, но оба раза Шэнди удалось, насвистев определенную мелодию, заставить ветер дуть в другую сторону и унести их запах. Он не смог, однако, столь же легко разделаться с москитами; им с Бет пришлось обмазаться грязью, чтобы насекомые не так докучали. Шэнди определял направление и время по звездам, когда они выходили из-под ветвей деревьев. Однако он не выбросил компас, который купил вместе с одеждой, хотя его вес оттягивал карман.

Несколько раз Бет впадала в транс и шла, как сомнамбула; если бы Шэнди не вел ее за руку, она натыкалась бы на деревья и кусты. Однажды она просто уснула на ходу, и Шэнди пришлось нести девушку, завидуя ее краткому отдыху. Все же большую часть времени Бет была бодра, и на протяжении долгих миль они с Шэнди шепотом беседовали. Бет рассказала Шэнди о годах, проведенных в монастыре, а Шэнди описал их с отцом путешествия по всей Европе с театром марионеток. Бет спросила Шэнди про Энн Бонни таким нарочито равнодушным тоном, что сердце его бешено заколотилось. Он был как пьяный – от усталости и от счастья – и в ответ на ее вопрос разразился довольно бессвязным монологом о любви и расставании, возмужании и смерти, рождении и судьбе; когда потом он пытался вспомнить свои слова, оказалось, что он сохранил о них лишь смутные воспоминания. Но что бы он ни сказал тогда, Бет была явно довольна услышанным, и хотя сейчас она шла не в трансе, Шэнди взял ее за руку.

Беглецы все время старались идти на юг; когда, по оценке Шэнди, было около трех часов ночи, они оказались на песчаном берегу. Между ними и бесконечной чернотой моря смутно виднелись какие-то строения;

Шэнди показалось, что он узнал здание Морского управления. Они с Бет вышли из-под пальм и двинулись по берегу, прячась в тени домов и пересекая улицы и площади так быстро и бесшумно, как только могли. В некоторых здания огни еще не были потушены, и несколько раз они слышали пьяные голоса, однако беглецов никто не окликнул.

Они миновали несколько причалов, но каждый раз, когда Шэнди подкрадывался к ним с намерением украсть лодку, его отпугивали голоса и свет фонаря. Дважды ночной ветер донес до него лязг оружия, и ему удалось даже подслушать разговор, в котором было упомянуто имя Шэнди. Британские власти, которым не удалось помешать ему попасть в Спаниш-Таун, явно не намеревались позволить ему покинуть город.

Еще более осторожно, чем раньше, Шэнди и Бет продолжали пробираться на юг; скоро строения кончились, потянулись бамбуковые навесы, и наконец, когда звезды стали бледнеть, беглецы добрались до широкой полосы болот, окаймлявшей берег моря. На редких возвышенностях можно было разглядеть загон для скота или рыбачью хижину. Москиты здесь особенно свирепствовали, и Шэнди и Бет пришлось обвязать лица оторванными от одежды полосами ткани, чтобы не вдохнуть насекомых. Однако в этой безлюдной местности Шэнди чувствовал себя спокойнее; теперь не нужно было так заботиться о соблюдении тишины и можно было идти быстрее.

При первых лучах рассвета они подошли к полуразвалившемуся причалу, рядом с которым качалась на волнах парусная лодка. Шэнди несколько минут всматривался в фигуры пяти или шести оборванцев, дремавших вокруг костра; когда ветер раздувал угли, их силуэты четко выступали из темноты. Наконец он вернулся к Бет в кусты, отделявшие их от берега, и удовлетворенно прошептал:

– Это всего лишь рыбаки. – Бет не слышала его: ею снова овладел один из приступов транса. Шэнди еще раньше накинул ей на плечи свой бархатный кафтан, карман которого оттягивал компас, и сейчас ежился на утреннем ветру. – Пошли, – прошептал он, поднимая ее на ноги и ощупывая свою перевязь, чтобы убедиться: все его золотые эскудо на месте. – Мы сейчас купим лодку.

Шэнди понимал, что рыбаки будут удивлены появившейся перед ними в холодные рассветные часы странной парой – женщиной, идущей, как сомнамбула, в ночной рубашке и накинутом на плечи кафтане, и ее спутником в грязном и запятнанном кровью парадном костюме, – но был уверен, что полдюжины золотых монет усыпят все подозрения.

К тому моменту когда они спустились на пляж и пошли по песку к причалу, большинство сидевших у костра повернулись к ним; только один человек, в старой соломенной шляпе и накинутом на плечи одеяле, продолжал смотреть на позлащенные первыми лучами солнца волны.