Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948 - Яльмар Шахт

Мы простились холодно.

От одного представителя его окружения я узнал в последующие дни, что, по словам Пуанкаре, я был первым немцем, который ясно объяснил, чего хочет Германия, и первым собеседником, который прервал разговор с ним.

Разумеется, мне пришлось сообщить об этом разговоре нашему послу в Париже, и тот, в свою очередь, переслал информацию в Берлин. В результате рассказ о моем визите к Пуанкаре во всех деталях быстро получил широкое распространение. Нашего посла привело в ужас мое поведение во время встречи с французским премьером, многие члены правительства укоризненно покачивали головой. Лишь генерал фон Сект усмехнулся, когда услышал эту историю. И эта усмешка значила для меня больше, чем все покачивания головой.

Понадобилось еще восемь лет, прежде чем союзники на Западе поняли, что политика репараций в целом явилась злом, способным нанести ущерб не только Германии, но и им самим. Из 120 миллиардов марок, которые Германии полагалось выплатить, фактически в период между 1924 и 1932 годами она выплатила 10–12 миллиардов. И они не получили возмещения дополнительными экспортными поставками, на которые рассчитывали. В течение этих восьми лет Германия не экспортировала сверх обычных объемов. Державы-победительницы оплачивались от выручки с займов, которые другие страны, действовавшие в полном неведении относительно ресурсов Германии, навязывали ей до такой степени, что в 1931 году выявилась неспособность Германии выплачивать даже проценты по этим займам. Наконец в 1932 году последовала конференция в Лозанне, на которой обязательства по репарациям были, по существу, списаны. Из предписанных 120 миллиардов было выплачено 10 процентов. С другой стороны, абсолютно все иностранные займы, предоставленные Германии, которые достигали ровно 20 миллиардов, оставались неуплаченными. Союзные правительства добились выплаты репараций на сумму в 10–12 миллиардов, однако частные иностранные вкладчики потеряли деньги на займах, предоставленных Германии.

Но в 1924 году во время моего визита в Париж французы были одержимы иллюзиями выбить из Германии миллиарды и миллиарды.

В этот период мне надо было совершить однодневную деловую поездку из Парижа в Лондон. Мой единственный шанс заключался в том, чтобы воспользоваться ночным поездом и перебраться из Дьеппа в Ньюхейвен. Как немец я был поставлен в конец длинной очереди, проходящей паспортный контроль на границе. Когда наконец подошла моя очередь, мне пришлось отвечать на длинный ряд вопросов идиотского содержания.

— Ваше имя?

— Шахт.

— Имя отца?

— Тоже Шахт.

Наконец, потеряв терпение, я спросил:

— Разве вы не читаете газеты?

— Конечно, читаю, — ответил несколько удивленный чиновник. До сих пор именно он задавал вопросы.

— Тогда вам следовало бы знать мое имя. Разве вы не читали, что я участвую в Париже в переговорах по репарациям?

По лицу чиновника расползлась улыбка. Он стал более дружелюбным.

— Вот как! Значит, я могу записать в графу «Причина поездки» «Выплата репараций»?

— Да, вы определенно можете записать это.

Глава 27

Трудное выздоровление

К сожалению, комитет Дауэса отвлекал меня от работы слишком долго. Благодаря готовности Имперского банка иногда принимать рентную марку по курсу золотой марки ее можно было рассматривать теперь как легальный тендер. Соответственно, определенные круги возобновляли свою практику продажи рентных марок за рубеж за иностранную валюту, но без намерения использовать эту валюту для оплаты импорта, а для пополнения своих запасов стабильных ценных бумаг. В начале февраля 1924 года рентная марка котировалась ниже номинала, и вследствие этого ее стоимость упала почти на 15 процентов.

Когда я снова смог взяться за выполнение своих обязанностей в Имперском банке и понял, что марке опять приходится противостоять спекуляции, мы с коллегами посовещались и решили предпринять радикальный шаг. Прекраснодушные призывы к сохранению стабильности марки были бесполезны. Необходимо было показать спекулянтам, что Имперский банк не ограничится просто словами, но предпримет практические действия.

Если публика теряет доверие к валюте, то даже самая высокая учетная ставка не испугает спекулянта. Не важно, платит ли он 10, 20 или 30 процентов в год, если стоимость валюты падает на 5, 10 или 15 процентов от месяца к месяцу. Бесполезно поэтому бороться со спекулянтами иностранной валютой высокой процентной ставкой: нам следовало сосредоточить усилия на перекрытии источников поступления валюты. Мы решили полностью прекратить выдачу кредитов деловому сообществу со стороны Имперского банка. Понимали, что это прекращение будет выглядеть не только неудобным, если выразиться помягче, но даже окажется до некоторой степени несправедливым, поскольку ударит не только по виноватым, но также по невинным. Утешались мыслью, что оно не продлится долго и что условия обмена валюты нормализуются в максимально короткий срок.

Чтобы привести в действие необходимый механизм, мы прибегли к методу, который затем часто применялся в политической сфере. В субботу, 5 апреля 1924 года, после закрытия фондовой биржи было объявлено, что с понедельника 7 апреля Имперский банк не будет увеличивать свои авуары в иностранной валюте и, следовательно, не станет принимать валюту в дальнейшем. Мы дали публике полтора дня на ознакомление с нашим заявлением.

Предпринятый нами шаг вошел в прямое противоречие с традиционными правилами центральных банков. Возможно даже, впервые в экономической истории центральный банк преднамеренно отказался гарантировать кредит. Согласно традиционным представлениям, назначение центрального банка состоит в авансировании валютой в любое время и противодействии избыточному притоку валюты простым путем повышения учетных ставок. Но, как уже упоминалось, никакая дисконтная политика не в состоянии угнаться за девальвацией валюты.

Акция Имперского банка вызвала панику в деловом мире. Бурю, бушевавшую вокруг меня, можно сравнить с мощным ураганом. То, что какой-нибудь председатель Имперского банка посмеет прибегнуть к таким мерам, противоречило не только теории, всему деловому миру показался возмутительным короткий срок, в течение которого было невозможно успеть предпринять соответствующие контрмеры. Но сама кратковременность осуществления нашего плана была рассчитана на достижение желаемого результата.

Мне пришлось нанести молниеносный удар спекулянтам иностранной валютой и не оставить им времени выпутаться из своей дилеммы. Это был вопрос не материального, но в первую очередь морального воздействия. Людям раз и навсегда следовало дать понять, что Имперский банк воспользуется любыми средствами, чтобы обеспечить стабильность марки.