Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона - Никита Василенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, я тоже слышал что-то напоминающее то ли рев, то ли стон животный, предсмертный, – согласился Константин Германик.
Тирас помялся и вдруг решительно перевел разговор на другую, видно, сильно беспокоившую его тему.
– Трибун, кажется, о содержимом сундука догадывается Лют, – сообщил он.
Константин Германик озадаченно посмотрел на своего солдата:
– Пока сундук не открыт, даже мы можем только гадать, что там внутри. Откуда Люту знать?
– Лют – пират, он золотом нюхом чует, – кратко ответил серпоносец Тирас. – А бывших пиратов не бывает.
В словах ветерана не было страха, но прозвучало презрение солдата к проклятому ремеслу. Даже если представитель этого ремесла сидит с тобой рядом на банке гребца, разделяя все опасности похода.
– Я понял тебя, – ответил трибун. – Позови Люта и Идария. Пусть анта заменит на веслах кто-то другой, не ты.
– Мне быть рядом и взять серп? – вопрос фракийца прозвучал, скорее, как утверждение.
– Да, – согласился Константин Германик.
Однако судьба выкидывает порой такие фокусы, по сравнению с которыми блекнет искусство персидских магов. Когда явились Лют-Василиус и Идарий, оказалось, что ситуация с антами выглядит более чем запутанной. Трибун через Люта попытался выяснить у анта, почему тот вдруг решился отправиться с ними в опасное плаванье. С удивлением узнал, что Идарий давно собирался уйти на настоящую войну, только повода ждал. Драться под командованием великого князя Божа было его мечтой с малолетства.
– Однако это не объясняет причину, по которой он оставил собственное поселение на правом берегу, – вслух подумал Константин Германик.
– Я кое-что выяснил раньше, еще при первом знакомстве, – пояснил Лют. – На войне у антов ценятся только мужчины, способные носить оружие. Женщины и дети не в счет, они в это время скрываются в лесах или на болотах. Тем более что Идарий, даже если бы собрал десяток разбежавшихся солдат, все равно не смог бы оборонять разрушенные укрепления.
– Да, – задумчиво молвил Германик, вспомнив засыпанные пылью трупы антов в погибшей от подземного толчка крепости. – Да, крепкое было городище, удачно расположено, все просчитано: от ловушек во рву до позиций для лучников на высоких башнях. Но, как говорится, солдат предполагает, а бог войны располагает. Спроси, когда сундук оказался в подземной пещере и что там внутри?
– Сундук был спрятан недавно, на случай появления готов или, того хуже, посланников князя Божа, – внимательно выслушав Идария, перевел Лют. – В нем скрыта большая часть сокровищ Доброгаста… Трибун! – внезапно взволнованно произнес Лют, покусывая губы. – Трибун, сундук, на котором ты сидишь, доверху набит золотом! Его же на всех хватит, командир!
– А анта куда денем? – невинно осведомился командир.
– Ну… куда. Доверься мне, я все устрою. – Бывший пират ткнул пальцем за борт.
– Вспомни проповеди твоего крестного отца, деда Поликарпа, – кротко посоветовал римлянин речному волку. – И кстати, оглянись.
Лют-Василиус быстро обернулся и, увидев фракийца с серпом наизготовку, едва заметно ухмыльнулся. На хищном лице пирата с озера Нобель усмешка выглядела так же, как если бы улыбнулась местная речная рыба щука.
– Мне кажется, мы хорошо поняли друг друга, – удовлетворенно кивнул трибун. – Пока – свободен, но доставь сюда грека Эллия Аттика.
Разумеется, «доставлять» Аттика не понадобилось. Константин Германик просто высказался в привычном для него командном стиле. Грек находился буквально в двух шагах, усиленно делая вид, что не подслушивает, а готовит лакомство для Цербера, нарезая тонкими кусочками вяленое мясо.
– Тебе велено прибыть к блистательному трибуну! – подчеркнуто громко произнес Лют-Василиус.
Бывший актер с достоинством кивнул, демонстративно вытер руки о грязную тунику и ступил два шага по направлению к краю александрийского ковра, на котором восседал командир.
– Слушаю тебя, Константин Германик, трибун славного Галльского легиона!
Молодой римский офицер с удовольствием наблюдал эту сцену безусловного повиновения и почтения по отношению к старшему по званию. Это всегда радовало. Особенно после напряженных переговоров с бывшим пиратом.
Германик твердо вознамеривался открыть сундук ночью, без лишних свидетелей. Возможно, содержимое антского сундука, спасенное от готов, станет хорошим подарком для князя Божа. Но – это после. Пока светит солнце и до ночи далеко, он решил скоротать время в разговоре с хитроумным греком, милостиво разрешив тому сесть напротив.
– Ты сам – выходец из страны, которая подвержена ударам стихии. Что можешь рассказать о нынешнем происшествии?
Аттик задумался, покачал головой:
– Мало чем могу помочь, трибун, разве что процитировать Луция Сенеку. (У меня ведь, как у всех выдающихся актеров, хорошая память.) Желаешь выслушать? Изволь.
Он поднялся, помолчал, собираясь с мыслями, затем с выражением изрек:
– Молния не выжигает целые народы; моровое поветрие опустошает города, но не стирает их с лица земли. А это бедствие распространяется шире всех; неизбежное, алчное, оно поражает сразу весь народ. Ибо истребляются не только отдельные дома, семьи, города – бывает, что целые племена и страны уходят под землю, скрываясь под развалинами или проваливаясь в разверзшуюся пропасть; и словно злое несчастье желает стереть всякое напоминание о том, чего больше нет, но что когда-то все же было, – над славнейшими когда-то городами, без следа былой жизни, расстилается земля.
«Какая точность! Какая образность в описаниях истинного римлянина!» – подумал Константин Германик, вспомнив о большом доме антского князя, в одночасье сгинувшем вместе с хозяином.
Однако даже всезнайка Аттик не дал толкового объяснения происшедшему. Трибун попытался вспомнить моменты общения с ученым военачальником Аммианом Марцеллином, который исследовал природу землетрясений в своей «Истории». Что он тогда рассказывал об этом страшном явлении?
Константин Германик сосредоточился, гладя пса. Кажется, эта привычка уже помогала не только успокоиться, но, как ни странно, собраться с мыслями.
Трибун, сам того не зная, обладал памятью просто уникальной и уж точно мог поспорить с актерами, наизусть заучивавшими целые драмы. Впрочем, в начальных школах на только столицы, но и провинции мальчикам задавали выучить на память целые разделы-песни из гомеровского эпоса. Империи, воцарившейся в Европе, Азии и Африке, нужны были грамотные управленцы и военные.
Но что же все-таки говорил Аммиан Марцеллин о землетрясениях? Константин Германик без труда вспомнил. Протектор-доместик поведал своему внимательному слушателю, что сущность страшного водного потрясения, по-гречески – kataklysmos, пытались прояснить многие греческие и римские философы: от Анаксагора до Анаксимандра. То ли это ветра, вторгавшиеся во внутренние области земли и сотрясавшие подземные почвы. То ли воды, проникавшие в образовавшиеся после нестерпимого зноя трещины в земле и заполнявшие громадные пустоты в земле, которые греки называют сирингами и которые, переполненные влагой, расширяются, сотрясая верхние слои почвы.
Впрочем, даже великий Аристотель в
