Час оборотня (сборник) - Александр Тесленко

Мы стояли друг против друга на том же самом месте, где встретились три месяца назад.

— Я так и знал, что ты ввяжешься, — услышал я его больной, надломленный голос. — Я же предупреждал… тебя бы не тронули… Зачем ты, Минька?..

Я смотрел в его замутнённые болью глаза и понимал уже, что если и положу оружие на стол, то слова мои будут другими. «Делайте со мной что хотите, — скажу я, — но только иначе никак не получалось. Не мог я им отдать этого человека, понимаете?..»

Я шагнул к Грише, хотел сказать, мол, не тушуйся, главное — отбились, живы оба, как вдруг что-то остановило меня. Остановило, а потом толкнуло в грудь, заставив снова отступить на шаг.

— Гриша… — выдохнул я, всматриваясь в знакомое и в то же время такое чужое теперь лицо. — Кто ты, Гриша?!

Глава 9

Я проснулся от ужаса. Мне приснилось, что на моей скамейке с крупно вырезанным словом «НАТАША», на скамейке, которая вот-вот должна исчезнуть, — спит дядя Коля.

Я рывком сел на койке и сбросил ноги на пол. Лоб мокрый, сердце колотится, перед глазами — пятнистый асфальт и пустота на том месте, где раньше стояла скамейка.

— Всю ночь не спала!.. — грянул где-то неподалёку голос тёти Шуры.

В окно лезло солнечное ясное утро. Я сунул руку под подушку, и пальцы наткнулись на прохладную шершавую рукоятку.

— Совсем из смысла выжил! — в сильном гневе продолжала соседка. — Ночь дома не ночевать — это что ж такое делается!..

Ничего не приснилось. Дядя Коля не пришёл ночевать. Он вообще никогда больше не придёт. Он спал вчера на этой скамейке… и исчез вместе с ней.

Я сидел оцепенев. А тётя Шура всё говорила и говорила, и некуда было деться от её казнящего голоса. Я старался не слушать, я готов был засунуть голову под подушку… если бы там не лежала эта проклятая штуковина!..

— Перед соседями бы хоть постыдился!..

Стоп! С кем она говорит?

Меня сорвало с койки, и я очутился у окна. Соседский двор из него просматривался плохо — мешали сарайчик и яблони. Мне удалось увидеть лишь закрывающуюся дверь и на секунду — обширную, в жёлтеньких цветочках спину уходящей в дом тёти Шуры.

С кем она сейчас говорила?

Я кинулся в прихожую, отомкнул дверь и, ослабев, остановился на крыльце. Посреди соседского двора стоял, насупясь, сухонький сердитый старичок. Маленький, как школьник.

Я сошёл с крыльца и двинулся босиком через двор к заборчику.

— Дядя Коля… — сипло позвал я. — Дядя Коля…

Он услышал меня не сразу.

— Да ты подойди, дядя Коля… Дело есть…

Он оглянулся на дверь, за которой недавно скрылась супруга, и, поколебавшись, подошёл.

— Что это она с утра расшумелась?

Дядя Коля хотел ответить и вдруг задумался. Как же мне сразу в голову не пришло: он ведь мог вчера десять раз проснуться и уйти из сквера до начала пальбы! Дядя Коля, дядя Коля… Что ж ты со мной, старичок, делаешь!..

— Силу им девать некуда, вот что, — обиженно проговорил он.

Я глядел на него и не мог наглядеться. Живой. Ах ты, чёрт тебя возьми! Живой…

— Кому? Ты о ком, дядя Коля?

Дядя Коля неодобрительно качал головой.

— Ну шутники у нас, Минька, — вымолвил он мрачно. — Ну шутники…

— Да что случилось-то?

— А вот послушай, — сказал дядя Коля. — Получил я вчера пенсию, так? Домой я всегда, ты знаешь, через сквер иду… Ну и присел на лавочке… отдохнуть. Просыпаюсь на скамейке… Урна рядом стоит…

— На скамейке? — отрывисто переспросил я. — Как на скамейке? Где на скамейке? В сквере?

— В каком сквере? — внезапно осерчав, крикнул дядя Коля. — В щебкарьере! Просыпаюсь на скамейке, а скамейка стоит в щебкарьере! И урна рядом!..

— Да ты что, шутишь, что ли? — задохнувшись, сказал я. — Какой щебкарьер? До щебкарьера девять километров!

— Это ты кому — шутишь? — вскипел дядя Коля. — Это ты мне — шутишь? Я двадцать лет экскаваторщиком проработал, а ты мне — про щебкарьер? Ты под стол пешком ходил…

Он оборвал фразу, постоял немного с открытым ртом, потом медленно его прикрыл.

— Ну ладно, во мне веса нет, — в недоумении заговорил он. — Но ведь они же меня, получается, на скамейке несли! На руках несли, Минька! Если бы на грузовике — я бы проснулся…

— Дядя Коля, — сказал я. — А ты ничего не путаешь?

Дядя Коля меня не слышал.

— Урну-то зачем пёрли? — расстроенно спросил он. — Тоже ведь дай бог сколько весит — бетонная…

Тут на пороге показалась тётя Шура и зычным, хотя и подобревшим голосом позвала дядю Колю в дом — завтракать.

Я оттолкнулся от заборчика и на подгибающихся ногах побрёл к себе.

Добравшись до своей комнаты, снова достал оружие из-под подушки.

Машинка напоминала дорогую детскую игрушку. Очень лёгкая — видно, пластмассовая. И цвет какой-то несерьёзный — ярко-оранжевый, как жилет дорожника. Из толстого круглого ствола выпячивалось что-то вроде линзы.

Но ведь я же своими глазами видел, как исчезла скамейка! Щебкарьер… При чём здесь щебкарьер?..

Я ухватил рукоять поплотнее, и от кисти к локтю пробежали вчерашние электрические мурашки. Так, а это что за рычажок? Я осторожно потянул его на себя, и изображение на стеклянном экранчике приблизилось. Понятно…

Гришу пора будить, вот что! Хватит ему спать. Отоспался…

Посреди стола белела записка.

«Ешьте, завтрак на плите, — прочёл я. — Заставь Гришу сходить к врачу, а на Бехтеря в суд…»

Дочитать не успел — показалось, что в дверях кто-то стоит.

Я обернулся.

В дверях стоял Гриша Прахов.

Никогда раньше он не позволял себе выйти из своей комнаты, не смахнув перед этим последней пылинки с отутюженных брюк. Теперь он был в трусах, в майке и босиком. Да ещё марлевая повязка на лбу — вот и весь наряд.

Я выпустил записку из рук и шагнул к Грише.

— Эти… — хрипло сказал я. — В кого я вчера стрелял… Что с ними?

Гриша смотрел непонимающе. У меня перехватило горло. Перед глазами снова блеснули чистые пролысины на пыльном асфальте.

— Ну что молчишь? Живы они?

— Живы, — сказал Гриша. — Ты отправил их на корабль. В камеру коллектора. Понимаешь, есть такое устройство…

Дальше я уже не слушал. Проходя мимо койки, уронил оружие на подушку и остановился перед окном. Почувствовал удушье и открыл форточку.

— Дурак ты, Гриша… — обессиленно проговорил я и не узнал собственного голоса. Был он какой-то старческий, дребезжащий. К восьмидесяти годам у меня такой голос будет. — Что ж ты вчера-то, а?.. Я же думал — я их всех переубивал…

Глава 10