На стороне мертвецов (СИ) - Волынская Илона

«Дерись, не останавливайся!» — обычно орали дядюшки, гонявшие его каждое лето в имении, и еще отвешивали пинка, а пинки Митя терпеть не мог. Потому прыгнул на чернявого раньше, чем успел сообразить, что поединок-то вовсе не учебный. С разгона и локтем в горло! Промазал — чернявый извернулся ужом, уходя от удара, локоть врезался в стену, Митя взвыл от боли, крутанулся… Перед ним возникло красное от натуги лицо чернявого, выпученные глаза — и сильные пальцы, вцепившиеся в шею, перекрыли доступ воздуху…

«Да ладно… — задыхаясь, успел подумать Митя. — Вот так, спереди?»

И врезал врагу ладонями по ушам.

— А-а-а! — заорал чернявый, отпуская Митино горло и хватаясь за свои уши.

Теперь еще неблагородный удар ногой по…

Неблагородного удара чернявый почему-то ожидал. Нырнул в сторону, упал, перекатился по земле… и ринулся прочь, проорав:

— Пхагэл тут дэвэл! Откуды ты взялся такой!

И впрямь цыган. Отлично, все сходится! Митя ринулся в погоню.

Круг! Они оббежали дом, цыган подхватил вилы и метнул их в Митю. Тот нырнул на бегу, внутренности обожгло ледяным холодом, когда остро заточенные зубцы просвистели над головой. Холод тут же сменился жаром азарта.

— Не уйдешь! — на бегу прохрипел Митя. «Хотя зачем я его предупреждаю?»

— Хек! — цыган толкнул на Митю тачку.

Прыгнуть в сторону, отпихнуть ее прочь…

Этого мгновения цыгану хватило, чтобы исчезнуть в дверном проеме. Лязгнул засов.

Митя с разгону ударился в дверь, взвыл от боли, схватился за плечо…

— Да я ж тебя сейчас… да я ж…

Воткнутый в колоду топор будто сам прыгнул в глаза. Митя с ревом вырвал его, метнулся к дверям, всаживая в замок…

«А если он за ружьем…» — мелькнуло в голове и даже не успев додумать, Митя рухнул плашмя. Сквозь дверь грянул выстрел — дырки от картечи изрешетили дверное полотно, створка с грохотом распахнулась, цыган с обрезом в руке выскочил на крыльцо…

Вылетевший из-под крыльца топор обухом подбил ему ноги. Цыган рухнул навзничь, выстрелил в потолок, кувыркнулся обратно в дом. Митя перелетел через перила крыльца и ринулся следом.

Глаза перестроились под полумрак мгновенно — хоть какая-то польза от его трижды проклятого наследия! Митя сходу проскочил захламленный коридорчик, с грохотом обрушив «рогатую» вешалку с вонючим тряпьем. И влетел в прохладную глухую комнату. Совершенно пустую. Если не считать медведя, цепью прикованного к стене. И вооруженного хлыстом цыгана рядом. Свободная его рука лежала на холке зверя.

— Не подходи, медведя спущу!

Митя многозначительно покачал топором:

— Не дури, баро! Расскажи мне про Урусова и Лаппо-Данилевского — и тебя не повесят.

— Знать не знаю никаких Лапов!

— А Урусова знаешь? — быстро переспросил Митя.

— Отвяжись!

От вопля цыгана медведь недовольно заворчал, но не пошевелился, только смотрел исподлобья и маленькие глазки его медленно заволакивала пелена ярости.

В присутствии медведя-людоеда было… неуютно. Митя встряхнулся: медведь на цепи и цыган его не спустит, чтоб самого не задрали — Урусова нет, медведем управлять некому. Ну а топор всяко посерьезней хлыста будет.

— Сдавайся, а? — почти просительно сказал Митя. Драться совершенно не хотелось, вон, костюм для гребли уже весь измаранный… — На оборотней свалить не выйдет — я твоего медведя нашел, и отцу успел передать.

На самом деле он не очень верил, что Ингвар доберется до отца вовремя, и уж тем более ничего не перепутает, но не делиться же сомнениями с цыганом?

— Думаешь, подельники знатные тебя выгораживать будут? Да они все на тебя свалят, а сами отвертятся. Тебя повесят, а они шампанское пить пойдут. У тебя один шанс — сотрудничать с полицией, тогда и полиция тебя не забудет, самый маленький срок получишь.

— Ты, что ли, полиция? — процедил цыган.

— Не я. — пожал плечами Митя и испытал вдруг смутное сожаление. Нет-нет, последнее, чего бы он хотел в жизни — это служить в полиции, но… насмешливое выражение на физиономии цыгана его разозлило. — Отец мой, но он меня послушает…

Наверное. Скорее всего. Слушал же в последнее время!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— И на каторге люди живут, а на виселице… — он выразительно повел топором. — Сам понимаешь…

— Незачем мне на каторгу идти! — белозубо ухмыльнулся цыган. — Да и батька твой… навряд долго проживет. — и замок медвежьего ошейника звучно щелкнул под его пальцами. Цепь с грохотом упала.

— Жри! — вдруг пронзительно заорал цыган. Хлыст в его руке изогнулся, змеей метнулся через всю комнату и самым кончиком мазнул Митю по руке. Словно огненный язык облизал. Митя заорал… топор выпал из его руки, а медведь ринулся к нему.

«Почему он послушался? Он же сытый, Сердюкову сожрал…»

Дяди могли им гордиться — мельтешение мыслей не мешало действовать. Он рванул назад, вывалился из комнаты, в один прыжок преодолел коридор… Опрокинутую вешалку с тряпьем увидел, но перескочить не успел. Носок сапога зацепился и… он открыл дверь головой, кубарем скатившись по ступенькам. Мчавшийся за ним медведь с ревом вылетел следом… Яркий солнечный свет после сумрака дома, кажется, ослепил зверя — он заревел, заскреб лапами, мотая башкой…

Митя успел вскочить и кинутся к воротам. И даже пробежать пару шагов…

Тень накрыла его сзади, в спину дохнула неистовым жаром и лютой вонью и… Он обернулся. В последней, отчаянной готовности драться! Посеребренный нож, такой грозный против мертвяков и такой хрупкий и бессмысленный против несущейся на него лохматой туши, скользнул в руку.

«В глаз… попасть в глаз…»

Его смело с ног тяжестью и вонью, шарахнуло спиной об землю, начисто вышибая дух. Грязная шерсть забила рот и нос, темный, полный ярости и голода, круглый глаз медведя оказался близко-близко… Под навалившейся на него чудовищной тушей руки было не поднять, он слабо трепыхался, пытаясь бить медведя ножом в бок и только скользя лезвием по длинной жесткой шерсти. Митя захрипел, чувствуя как плющатся ребра, вдавливая легкие в спину… Последнее, что он увидит и почувствует в жизни — зубы, тяжесть, вонь.

Время будто остановилось — желтые медвежьи клыки уже смыкались на его лице…

Медведь замер. Замер, держа Митину голову в пасти. Замер неподвижно.

Вокруг царила оглушительная тишина. Ни рева — медвежьего, ни крика — орать должен был сам Митя. Ничего. Только рваное хриплое дыхание, так что Митя не мог понять, кто же из них дышит — он или медведь.

Медведь разжал пасть медленно, аккуратно. И также медленно и аккуратно сполз с Мити.

Из груди вырвался протяжный вибрирующий стон — чудовищная тяжесть исчезла, и единственное, что Митя мог — это дышать. Захлебываясь, неприлично хватая воздух открытым ртом, он судорожно дышал, чувствуя как распрямляются сдавленные легкие, как болит в груди — и радовался этой боли.

— Ну довольно, вставайте уж! — раздался резкий злой голос. — Извольте объясниться, какого дохлого лешего вам вздумалось свалить на меня эти ваши убийства? Драки между Моранычами и Симарглычами захотели?

Митя заворочался в пыли. Покряхтывая и постанывая как старый дед, сел, привалившись к забору. Некоторое время тупо глядел на грязь, густым слоем покрывающую брюки, новехонький жилет, рукава рубахи…

Наконец медленно, с трудом поднял голову — в шее что-то хрустнуло. Напротив, зло щурясь и похлопывая по холке сидящего у его ног медведя-людоеда, стоял княжич Урусов.

Глава 33. Просто звери

— Вы! — только и смог выдохнуть Митя. Ребра болели. Отчаянно хотелось пить. И душа… душа просто разрывалась, при взгляде на то, во что превратился костюм для гребли.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— А кого вы ожидали увидеть? — язвительно процедил Урусов.

— Да, собственно, вас и ожидал, княжич. — Митя опасливо покосился на медведя. Справляться с толпой мертвяков у него вышло много легче, чем с одним, вполне живым зверем. Вот был бы этот медведь уже мертвым, тогда да, а так… Симарглыча, для которого этот медведь — все равно что оружие, ему не переиграть.