Мэрилин Монро - Дональд Спото

В своей короткой, но важной роли в «Асфальтовых джунглях» Мэрилин эффектно превратилась из рядовой полустатистки в серьезную актрису. Но, поскольку воплощаемый ею образ присутствует на экране всего в течение пяти минут, а весь кинофильм длится два часа, фамилия «Мэрилин Монро» появляется не в начале ленты, а в конце, одиннадцатой по счету среди пятнадцати занятых там актрис и актеров. Лиза Уилсон из журнала «Фотоплей» оказалась единственной рецензенткой, которая обратила на нее внимание в этой ленте: «Там выступает красивая блондинка по имени Мэрилин Монро. Она превосходно использовала отведенное ей экранное время». Помимо этого упоминания, в прессе царило полное молчание на тему роли, которую Мэрилин всегда считала одним из своих наилучших достижений. «Не знаю, что я там сделала, — сказала она Наташе после завершения последней сцены, — но знаю, что отыграла все это отлично». Ее преподавательница принадлежала к тому типу педагогов, которые полагают ненужным и даже вредным открыто осыпать ученика похвалами, поскольку это якобы может оказаться опасным для личности обучаемого, и потому ограничилась только замечанием, что Мэрилин сыграла как следует.

Новый, 1950 год начался неспокойной смесью радости, гордости и разочарования.

Наташа теперь делала акцент на жестикуляцию и движения. «Владей своим телом, владей телом, владей телом!» — говорила она чуть ли не набожно, словно бы взывала к самой себе и к своим подавляемым желаниям. Одновременно Джонни осаждал и изводил продюсеров, добиваясь, чтобы те привлекали Мэрилин играть, и действуя везде, где это только было возможно. В январе ее поспешно ангажировали в снимавшийся на киностудии «Фокс» нудный фильм Микки Руни под названием «Шаровая молния», где она появлялась буквально на несколько секунд (причем совершенно неожиданно) в качестве девушки-компаньонки, которая на лужайке сопутствует богатым игрокам в крикет.

Работа над этим фильмом не подверглась полному забвению актрисой и не канула для Мэрилин в лету только потому, что она познакомилась тогда с парикмахершей из «Фокса» по имени Агнесс Фланеген — приятной особой с развитым материнским инстинктом, которая потом многократно причесывала Мэрилин. В то время как Джонни Хайд был (по крайней мере, частично) символом отца, Агнесс в гораздо большей степени, нежели суровая Наташа, выполняла тогда для Мэрилин материнские функции: актриса часто навещала семейство Фланегенов и их двоих детей, время от времени присоединяясь к ним в качестве почти полноправного члена семьи. Агнесс незадолго перед смертью, последовавшей в 1985 году, вспоминала, что в присутствии Мэрилин она должна была соблюдать осторожность в высказываниях о том, что ей понравилась какая-то одежда или вещица, — поскольку обычно предмет, упомянутый при актрисе, на следующий день появлялся в доме у Фланегенов. Такая щедрость продолжалась вплоть до 1962 года, когда Мэрилин незадолго до смерти успела прислать Агнесс копию своих садовых качелей, пришедшихся последней по вкусу. Подобные спонтанные великодушные поступки были весьма типичны для Мэрилин — причем даже тогда, когда она испытывала затруднения с финансами; по существу, всю жизнь она считала, что деньги нужны для того, чтобы тратить их на людей, которых любишь.

В том сезоне Мэрилин получила две еще меньшие роли в совершенно позабытых кинокартинах, снятых на студии МГМ. В фильме «Подходящая помесь» она произнесла меньше двух десятков слов и вновь осталась незамеченной, стремительно промелькнув на экране в качестве некой Дасти Ле Дуа; в сценарии эта девица характеризовалась как «молодая манекенщица» и должна была порождать примерно те же самые ассоциации, что и «племянница» в «Асфальтовых джунглях». Во время коктейля к персонажу Мэрилин подходит незнакомец (его играет Дик Пауэлл[155]), который приглашает ее к себе в квартиру на домашний обед и обещает: «Если будешь хорошо себя вести, я тебе дам рецепт», на что она отвечает с сарказмом: «Что входит в это блюдо, я и так знаю».

Потом, уже в начале весны, Мэрилин запихнули в какой-то неясный фильм, который быстро исчез из виду и только через парочку лет после смерти актрисы вынырнул где-то в Австралии. Эта лента под названием «История из родного городка» представляла собой профинансированный промышленниками дифирамб, пропетый в честь американской послевоенной коллективной находчивости и изобретательности. Мэрилин ненадолго появляется там в качестве Ирис — то ли дежурной, то ли портье в офисе редакции провинциальной газеты, которую выводят из равновесия оценивающие и сладострастные взгляды ее шефа.

Хотя после выступления в двух этих кинофильмах Джонни Хайд усиленно рекомендовал Мэрилин студии МГМ, тамошний руководитель отдела производства Доур Шэри не предложил ей дальнейшего сотрудничества. Он отговорился тем, что у студии имеется подписанный контракт с Ланой Тёрнер и потому там, мол, не требуется еще одна блондинка, конкурирующая с Ланой; в то же время в разговорах с коллегами, например с той же Люсиль Раймен Кэрролл, Шэри высказывал чрезвычайное возмущение романом Хайда и Монро. Итак, в апреле на счету Мэрилин имелось девять ролей, сыгранных на протяжении трех лет, причем ни одна из них ни на йоту не приблизила актрису к славе. Фильм «Девушки из кордебалета» превратился в нечто уже позабытое и второразрядное, а «Асфальтовые джунгли», хоть и получили определенное одобрение со стороны критики, были слишком мрачной картиной, чтобы Мэрилин с ее помощью могла завоевать популярность.

Если она не занималась с Наташей, то в вечерних туалетах или купальных костюмах позировала для фотографий, а также отслеживала в прессе всяческие новости из мира кино и показывалась на закрытых приемах, куда приходила вместе с Джонни, жизнь с которым стала необычайно трудной, поскольку его здоровье ухудшилось и он еще сильнее расхворался. Невзирая на это, Джонни совершенно не берег себя и по-прежнему неизменно сопутствовал Мэрилин на непрерывно проходивших светских приемах и разных профессиональных мероприятиях, с гордостью представляя ее везде как ценный талант, ожидающий достойных предложений. Еще более трогательным выглядит желание Джонни, чтобы все и всюду считали Мэрилин, привлекательную молодую женщину, его невестой, на которой он все еще надеялся жениться.

Боясь вызвать у Мэрилин раздражение или как-то обидеть ее, Джонни вел себя словно нервный и одурманенный страстью любовник, занявшись опасной — при его состоянии здоровья — игрой: он с пылом двадцатилетнего юноши старался удовлетворять, как ему казалось, ее сексуальные потребности, после чего часто не мог перевести дух, а грудь ему пронизывала сильнейшая боль. Однако Мэрилин, как это следует из ее признаний, обращенных к Люсиль, полагала, что Джонни может скорее повредить ее карьере, нежели помочь ей, а уж замужество наверняка испортило бы ее репутацию раз и навсегда. Несмотря на брань и нескрываемые упреки со стороны друзей Джонни, в этом вопросе она оставалась несгибаемой. «Было бы просто смешно, если бы я вдруг стала выдавать себя за миссис Хайд, — заявила она Руперту Аллану. — Ко мне относились бы еще менее серьезно, чем сейчас».