Победа - Джозеф Конрад

— Возможно ли, чтобы столь важный факт не был вам известен? — спросил он. — Это была единственная истинная правда но всей куче глупого вранья, которым вас так глупо провели.

— Да, я не знал! — вскричал мистер Джонс. — Но Мартин шал, — добавил он таким тихим голосом, что Гейст едва его расслышал.

— Я скрывал ее, пока мог, — снова начал Гейст. — Быть может, с вашим воспитанием, с вашими традициями и прочее, вы поймете причины, которые меня к этому побудили.

— Он знал! Он знал заранее! — глухо стонал мистер Джонс. — Он с самого начала знал, что она здесь!

Тяжело опираясь на стену, он перестал следить за Гейстом. У него был вид человека, под ногами которого раскрылась бездна.

«Если я хочу убить его, это надо сделать сейчас», — подумал Гейст. Но он не шевельнулся.

Минуту спустя мистер Джонс поднял голову с горящим сатанинской яростью взглядом.

— Мне очень хочется убить вас, отшельник с бабами, человек с луны, который не может существовать без… Но нет, я не в вас буду стрелять… Я буду стрелять в того, другого юбочника… в лицемера, в хитреца, в проходимца, во влюбленного пса! И он брился… брился у меня под носом!.. Я убью его!..

«Он сошел с ума», — подумал Гейст, ошеломленный внезапной яростью призрака.

Он никогда не чувствовал себя в большей опасности, не чувствовал большей близости смерти с тех пор, как вошел в эту комнату. Бандит в припадке безумия существо опасное. Он не знал, не мог знать, что ум мистера Джонса был достаточно быстрым, чтобы предвидеть уже окончание его власти над мыслями и чувствами его несравненного секретаря, чтобы предвидеть скорую измену Рикардо. Между ними появилась женщина! Женщина, девушка, по-видимому, обладавшая силой пробуждать отвратительное безумие мужчины. Она доказала это уже дважды: с этим негодяем-трактирщиком и с этим усатым господином, на которого мистер Джонс, сжимая в своем кармане смертоносную руку, устремлял взгляд, горевший, скорее, отвращением, нежели злобой. Он забывал самую цель своей экспедиции в своем внезапном и подавляющем ощущении полной неуверенности. Мистер Джонс чувствовал, как в нем загоралась дикая ярость, но не по отношению к усатому мужчине. В ту минуту, как Гейст почувствовал, что жизнь его висит на волоске, on услыхал, что тот обратился к нему без деланной томной дерзо сти, но с порывом лихорадочной решимости:

— Послушайте! Давайте заключим перемирие!

Гейст был так разбит, что у него не оставалось сил улыбнуться.

— Разве я объявлял вам войну? — спросил он устало. — Ка кой смысл могут иметь для меня ваши слова? Вы представляс тесь мне каким-то больным и полусумасшедшим. Мы говорим на разных языках. Если бы я попытался сказать вам, зачем я здесь и разговариваю с вами, вы бы мне не поверили, потому что не поняли бы меня. Это, без сомнения, не из любви к жиз ни, потому что с этой любовью я давно покончил, хотя, быть может, и недостаточно; но, если вы думаете о вашей жизни, то, повторяю вам, что с моей стороны ей никогда не угрожала ни малейшая опасность. Я не вооружен.

Мистер Джонс кусал себе губы. Объятый глубокой задумчивостью, он внезапно посмотрел на Гейста.

— Вы говорите, что вы не вооружены?

Потом заговорил резко:

— Поверьте мне, джентльмен бессилен перед стадом животных. А между тем приходится ими пользоваться. Не вооружены, а? Эта особа, должно быть, самого низкого сорта. Вряд ли вы ее выудили в гостиной. Впрочем, где дело касается этого, они все похожи одна на другую. Не вооружены! Это жаль! Я сейчас в гораздо большей опасности, чем вы — и чем вы были… или я очень ошибаюсь. Но я не ошибаюсь. Этого негодяя я хорошо знаю!

Он утратил свой безумный вид и разразился шумными восклицаниями, которые показались Гейсту более дикими, чем все его предыдущие слова.

— Напал на след! Выслеживает! — кричал он, забывшись до того, что плясал от ярости посреди комнаты.

Гейст смотрел на него, загипнотизированный видом этого скелета в пышном одеянии, сотрясавшегося, как грубый паяц, на конце невидимого шнурка. Паяц внезапно успокоился.

— Я должен был бы почуять западню! Я всегда знал, в чем заключалась опасность.

Он перешел внезапно на конфиденциальный тон и сказал, уставив на Гейста свой замогильный взгляд:

— А между тем меня провел этот субъект, как последнего болвана. Я всегда опасался какого-нибудь отвратительного фокуса в этом роде, и это не помешало мне дать себя провести. Он брился у меня под носом, а я ни о чем не догадался!

Он прервал свои излияния, которые делал вполголоса, и расхохотался пронзительным смехом, который звучал таким безумием, что Гейст выпрямился, как на пружине. Мистер Джонс отступил шага на два, но не проявил никакого смущения.

— Это ясно как день, — мрачно сказал он.

Потом он замолчал. Позади него бледные зарницы освещали Дверь, и тишину ночи наполнял глухой шум морского прибоя, доносившийся откуда-то из-за горизонта. Мистер Джонс склонил голову к плечу. Его настроение совершенно изменилось.

— Что вы скажете, невооруженный человек? Не пойти ли нам посмотреть, что задерживает так долго Мартина, моего верного слугу? Он просил меня занять вас дружеским разговором, чтобы дать ему время выследить этот след. Ха-ха-ха!

— Он грабит, без всякого сомнения, мой дом, — сказал I ейст.

Он был поражен. Ему казалось, что он видит непонятный сон или что он стал игрушкой какой-то сверхъестественной и опасной шутки, выдуманной этим скелетом в ярком халате.

Мистер Джонс смотрел на него с отвратительной, насмешливой улыбкой и показал ему рукою на дверь. Гейст вышел первым; его чувства настолько притупились, что ему было безразлично, всадят ли ему пулю в спину раньше или позже.

— Как душно! — прошептал возле него голос мистера Джонса. — Эта дурацкая гроза расстраивает мне нервы. Хорошо бы, чтобы прошел дождь, хотя я и не люблю мокнуть. Правда, этот глупейший гром хорош тем, что заглушает наши шаги. Молнии нам больше мешают. Ого! Ваш дом совершенно иллюминован. Мой ловкий Мартин не жалеет ваших свечей! Он принадлежит к беззастенчивым людям, которые так неприятны и так недостойны доверия.

— Я оставил свечи зажженными, чтобы избавить его от лишних хлопот, — сказал Гейст.

— Вы в самом деле думали, что он отправился к вам? — спросил мистер Джонс с подчеркнутым интересом.

— Я был в этом уверен. Я убежден, что он и сейчас там.

— И это вам безразлично?

— Да.

— Совершенно безразлично?

Мистер Джонс от изумления остановился.

— Вы необыкновенный человек! — сказал он недоверчиво.

Они снова двинулись бок о бок вперед. В сердце Гейста царила полная тишина, тишина замерших чувств. В эту минуту он одним ударам плеча мог бы бросить на землю мистера Джонса и в два прыжка очутиться вне досягаемости револьвера; но он и не подумал об этом. Даже воля его казалась истощенной от усталости. Он двигался, как автомат, с опущенной головой, пленник зловредного скелета, вырвавшегося из могилы в маскарадной одежде. Мистер Джонс шел впереди. Они сделали большой крюк. Эхо отдаленного грома, казалось, следовало за ними по пятам.

— Но, скажите мне, — проговорил мистер Джонс, словно не мог сдержать своего любопытства. — Разве вы не беспокоитесь об этой… фу!., об этом соблазнительном создании, которому вы обязаны удовольствием нашего посещения?

— Она в безопасности, — сказал Гейст. — Я принял предосторожности.

Мистер Джонс положил свою руку на его руку.

— Право? Взгляните-ка сюда! Что вы на это скажете?

Гейст поднял голову. Слева от него перемежающиеся вспыш ки молний вырывали из мрака, чтобы тотчас снова погрузить их в него, голую поляну и беглые формы отдаленных, бледных, призрачных предметов. Но в освещенном четырехугольнике две ри он увидал молодую женщину, женщину, которую он так го рячо желал увидать еще раз, сидящую в кресле, словно на тро не, положив руки на поручни. Она была в черном платье; лицо ее было бледно; голова задумчиво склонялась на грудь. Гейст не видел ниже колен. Он видел ее там, в комнате, оживленную мрачной реальностью. Это не было обманчивое видение — она была не в лесу, а здесь! Она сидела в кресле, как будто без сил, но и без страха, нежно склонившись вперед.

— Понимаете ли вы власть подобных тварей?

Шепот мистера Джонса обжигал ухо Гейста.

— Видано ли более омерзительное зрелище? Есть от чего получить отвращение ко всему земному шару. Надо полагать, что она нашла родственную душу! Подойдите! Если мне придется убить вас под конец, вы, может быть, умрете исцеленным!

Гейст повиновался приставленному к ею спине, между лопатками, револьверу. Он очень ясно его ощущал, но не ощущал почвы под ногами, которые медленно взошли по ступенькам без участия его сознания. Сомнение вливалось в него; сомнение нового рода, сомнение бесформенное, отвратительное. Ему казалось, что это сомнение наполняло все его существо, проникало во все его члены и даже во внутренности. Он внезапно остановился, подумав, что человек, испытывающий подобное ощущение, больше не может жить или, быть может, уже перестал жить.