Измерение 23 - долгий путь - Лев Альбертович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Этот материал. Он выглядит как жидкость однако совершенно твердый. Как такое возможно? Насколько он прочный?"
На первый вопрос Лев ответил сразу, а на второй просто не успел. Волайтис плюхнулся на него как раз вовремя. Псы открыли огонь вслепую и на поражение, возможно думая, что так они уничтожат сразу всех. Маленькие дырочки небрежной линией появились около стен и воцарилась пулемётная какафония. Кот, что сидел напротив них, прилипший к стене попытался вырваться. Он вертелся вправо и влево, пока в его морду не попала пуля. Первая попала в глаз, он завопил от боли, Лев зажал уши, свои маленькие вислоухие уши, и закрыл глаза. Вторая и третья пули попали в лоб, а последующие били уже по мертвому куску мяса.
Лев попытался представить себя в кровати, у Амеди дома, где ночную тишь прерывают лишь крики алкоголиков и редкие автомобили. Но за окном шла самая страшная в его жизни гроза из пулеметных молний.
Стол был достаточно большой, чтобы за ним поместилось сразу четверо: Лев, Слава, Юля и Саша. За вторым, который был чуть дальше, валялся Гаврила и спрятались остальные.
Уильям лёг вниз, в совсем уголке. Сидевшие рядом коты, почти все, попали под огонь и умерли на месте, не успев даже отойти от места. Пуля прошла насквозь через плечо Уильяма и он упал вниз. Джон исчез, а за ним и дядя Ник. Уильям ощутил одновременно неприятный, но в то же время облегчающий холод. Джон про него не забыл и это отвлекло его от боли.
Юля не зажала уши, не закрыла она и голову руками, хотя как бы это уберегло ее от шальной пули? Это глупо. Перед ней сидел такой же труп, другого кота, но такой же мёртвый. Его щека была вся красная. Пуля попала чуть выше и оставив крупную царапину, которая залила щеку кровью. Это ей напомнило что-то. Если Лев слышал грозу, она слышала удары. Да, как в тот день, когда она поняла, что началась медленная деградация ее отца в каблука. Она помнит его хорошо, как почему то многие помнят свои неловкие или неприятные моменты в жизни.
— Удар, сильнее, ещё удар! — говорил требовательный женский голос.
Ее мама держала две подушки, они уже были не в тренажёрном зале, а в гостиной. Две обычные кофейные подушки, которые прилагались к софе, что они купили три года назад. Они ей никогда не нравились. Было поздно, около полуночи, глаза слипались и бить сильнее Юля уже просто не могла.
— Мам, лапки болят… — сказал вчерашний котёнок, которым она была.
— Сильнее!! — голос стал требовательнее, почти мужским и мерзопаконстно хриплым.
И она искренне пыталась бить сильнее, она била своими покрасневшими и больными костяшками по подушкам. Ещё девочка, всего 13 лет… Сейчас ей 93. Столько прошло времени, а она помнит каждую вмятину на этих подушках.
13 лет для человека и 13 для антропоморфного кота совсем разные вещи.
— Я сказала сильнее! — прорычал она уже. Юля ударила ещё раз и почувствовала, что уже не может. Мать взяла ее за руку. Рука дрожала от усталости.
— Дорогая? — дверь скрипнула и в ней появился отец Юли, снимая свои пенсне. — Почему Юля ещё не в постели?
— Ночная тренировка. По настоящему готовые кошки, даже не проснувшись должны бить в полную силу. — пояснила она. — А эта слабачка…
— Ну как бы то не было, мне кажется ей пора лечь обратно. — прервал ее отец.
Мать нахмурила брови. Не отпуская подушки из лап она на него посмотрела, потом на Юлю. Как бы ее глаза не были заполнены недовольством, он всегда находил в них крупицу любви. Эту же любовь она всегда видела в его глазах, но не предавала ей особого значения, во всяком случае уже к этому моменту.
— Что же она будет делать, если ее побьют дворовые мальчишки!? Что она будет это терпеть? Или если к ней пристанет извращенец! Ты хочешь чтобы наша дочь была беззащитна перед этим миром!? — закричала она, становясь похожей на гориллу.
Юля стояла молча и смотрела на спину матери, чуть отклонясь, на лицо отца. В последние пару лет, они ссорились достаточно часто. Стабильно раза четыре в неделю. Три из четырех были из за детей. Митя тоже становился предметом споров, в конце концов он старше и мальчик. Он должен защищать её, но в тоже время, она должна быть независима и способна быть без него. Так говорила мама. Отец говорил лишь, что они обязаны помогать друг другу в сложных ситуациях. Это не противоречило словам мамы. Кем бы не был этот извращенец, если надо она должна защититься.
— Дорогая, ну не надо выдумывать глупости, ну какой извращенец! — спокойно ответил он.
— А то ты не знаешь!? Ты не знаешь? У Рейнетсов старшую дочь похитили и ты знаешь что с ней там делали. — Юля не видела лица матери, но могла представить как она злилась.
— Знаю. — немного виновато ответил отец. — Но давай не при Юле…
— Так если знаешь, то не мешай! — она топнула ногой и решительно повернулась, когда он резко схватил ее за руку.
Воин и дома воин, говорила мама Юле. Рефлексы не потеряешь, поэтому в ответ она ударила отца в челюсть. Юля крикнула. От удара он врезался в дверной проем и поцарапал всю щёку гвоздь, на котором висела картина. Картина в свою очередь упала, разбив старую деревянную раму и теперь натюрморт украшал пол, а щеку отца полоска из которой текла кровь. Осознав, что она сделала, боец ушел и вернулась мама.
— Мама не трогай папу! — плача закричала Юля. Для нее это был шок.
— Дорогой! Ты цел, прости я…
— Все хорошо… — ответил он. Хотя хорошо ничего не было. — Я же знал о твоих рефлексах, надо было…
— Нет, это я виновата, прости. — она извинилась тогда и вправду искренне.
Юле предстояло ещё много раз увидеть подобную картину. Мама,
