Темная Душа (СИ) - Тёрнер И.

Все чаще на лице девушки он замечал то бессмысленное, идиотское выражение, которое в первый раз глубоко поразило его. Он начал ею тяготиться. Желал ее, но не так как прежде. Пару раз позволил себе остаться дома, чтобы отдохнуть от ее истерик. Встреча после разлуки повергла его в отчаяние – Катриона порвала на нем рубашку, в кровь расцарапала шею. Она была очень сильная, цепкая, злая, как оса. В близости горячая, импульсивная, ненасытная.

О том, чтобы увезти ее с собой, он думать забыл. Мечтал, чтобы ей стало хоть немного лучше. Чтобы она хоть ненадолго вернулась в свое прежнее спокойное состояние.

- Влюбился в сумасшедшую, – сам себя поздравил Бойс, страдая ночью от бессонницы, – вообразил ее нормальной. Каков кретин. Джон был прав – просто похоть, ничего больше. Надо что-то делать. Иначе она убьет меня и закопает в лесу. Надо что-то решать. Я обязательно найду выход…

- Катриона, хватит вертеться. Посиди хотя бы чуток спокойно, – сказал Бойс. Он стоял перед треножником и готовил кисти, протирая их сухой тряпочкой. Художник начал много времени посвящать сеансам живописи. Он не хотел больше обнимать, целовать ее, а длительные прогулки и отдых на ковре из трав всегда оканчивались одним и тем же. Бойс стал искать третьего, чтобы разбавить их с Катрионой дуэт, и остановил выбор на холсте Милле, который в любом случае нужно было дописывать. Катриона активно демонстрировала недовольство. Сидя на поваленном, разъеденным временем и дождями стволе она ерзала, пальцем давила насекомых, ползавших по коре, жевала кончик своей косы.

- Катриона устала.

- Ты пробродила по полю больше часа. Отдохни в тени.

- Устала отдыхать. Хочу в нору. Пойдем в нору, Бойс.

Бойс внутренне поежился. В «нору», как девушка называла землянку в глубине леса, она заманивала его исключительно для плотских утех, в которых была неутомима и изобретательна. Бойс сам не понял, когда и как перестал искать близости с ней, начал избегать ее всеми способами.

- Мы пойдем в нору, – сглотнул он, – но сначала ты должна…

Он не успел докончить. Катриона вдруг вскочила и спряталась за растущее рядом дерево. С пригорка в поле спускалась группа девушек. Катриона услышала их заранее и поспешила скрыться. Она всегда сторонилась людей, а теперь начала их ненавидеть.

Девушки приближались, дружно пели песню, некоторые из них несли корзины с зеленью, другие шли налегке, в свободных развевающихся юбках, блузках, туго натянутых на высоких бюстах. Бойс невольно залюбовался ими – веселые лица, счастливые голоса. Молодые крестьянки узнали его, и он стоял, чувствуя на себе любопытные, кокетливые взгляды.

- Какая встреча! – воскликнула одна из крестьянок, отделяясь от стайки подружек, раскрасневшаяся от ходьбы и кудрявая.

- Джил! – узнал Бойс.

- Надо же! – шутливо округлила глаза девушка, – Вы правильно назвали меня по имени! Вот так чудо. Что еще чудеснее – не собираетесь никуда бежать при виде меня.

- Бежать? С какой стати?

- Помнится, в прошлый раз вы удирали от меня как черт от ладана.

- Ты преувеличиваешь, – Бойс наклонился, сорвал цветок и подал ей. Она подошла ближе, чтобы принять его. – Я не удирал, я спешил домой.

- Ну, тогда прощаю вас, – она похлопала ресницами и вдела цветок в свои пушистые волосы. – К вашему подарку прилагается что-нибудь еще? Хотя бы поцелуй? В первую нашу встречу вы были очень щедры на поцелуи. И на обещания. Исполнения обещаний я, увы, не дождалась.

Она стряхнула с его плеча жучка.

- Джил… – начал Бойс.

Из-за дерева вылетела разъяренная белая кошка и с шипением вцепилась в Джил. Джил попыталась вырваться, но кошка была сильна. Она стегнула жертву когтями по щеке, оставив на коже глубокие царапины, и вереща поволокла жертву к деревьям. Джил заорала в испуге. Подруги завизжали, но ни одна не двинулась с места: им было ясно, белая кошка собралась убивать. Она растерзает любого, кто захочет отбить у нее добычу.

Бойс отодрал от крестьянки Катриону. Джил шарахнулась назад, подобрав юбки, побежала к подругам, которые уже устремились прочь со страшного поля. Катриона выгнулась, будто хотела бросить за ней в погоню, зашипела, закаркала. Бойс перехватил ее поперек туловища.

- Ясно! – отбежав на безопасное расстояние, прокричала с рыданием растрепанная крестьянка, – Вон она какая, ваша новая игрушка! Нормальные девушки вам, богачам, не подходят – подавай лесную зверушку! Что ж, ждите – она выгрызет у вас сердце!

Катриона вместо ответа подняла кулак, в котором был зажат солидный клок курчавых волос, и потрясая им, проревела:

- Мооооооой!

«Конец, – подумал Бойс, сдерживая ее, – Больше это продолжаться не может. Надо заканчивать. Но как, черт возьми»?

Во дворе впопыхах и с ругательствами, как это обычно водится у МакГреев, готовили для выезда карету.

- В церковь ты поедешь с нами, сын, – сказал Бойсу отец, набивая табаком вырезанную из кости трубку и закуривая, – готовься. Разрешаю не доедать кашу, а идти, переодеться во что-нибудь мало-мальски приличное. Измазанный краской жилет, одетый поверх застиранной рубахи, в церкви смотреться не будет. Какого черта ты выперся к завтраку в таком виде? За столом сидит твоя мать, а она дама.

- Это рабочая одежда, папа, – скучно ответил Бойс, скребя ложкой по дну тарелки, – я работаю. С удовольствием посетил бы службу вместе с вами, но предпочту остаться и закончить дело. Поезжайте без меня.

- Иди и собирайся, маляр! Никого не волнуют твои предпочтения! – вспылил отец, – Мазня не поможет твоей языческой душе. Ей поможет церковь! Я намерен вернуть тебя на путь истинный. Ты у нас только и делаешь, что слоняешься по горам и долинам. И один черт знает, чем там занимаешься. Может, поклоняешься дубам? Скоро свадьба, тебе, хочешь – не хочешь, придется приходить в себя.

Бойс раскрыл рот, чтобы поспорить, но перехватил взгляд матери.

«Не перечь, – говорила она глазами, – сегодня не тот день, чтобы пререкаться с ним. Иди и выполняй, что тебе сказано».

Бойс повиновался. На свежий воздух вышел через пятнадцать минут при полном параде. Отец и мать уже сидели в коляске. Грум подвел Бойсу запряженного жеребца. Юноша постукал кнутом по вычищенным до блеска голенищам сапог и запрыгнул в седло. Кортеж тронулся.

До церкви в деревеньке Сильверглейдс по лесистой дороге добирались час, в течение которого Бойс несколько раз был готов завернуть коня и сбежать. На церковную службу соберется вся окрестность, до которой, без сомнения, уже дошли слухи о происшествии с Джилл. Прихожане не осмелятся сказать хоть слово в лицо МакГреям, но шепотки за спиной будут. Ему не хотелось становиться мишенью для пересудов и двусмысленных ухмылок, еще меньше хотелось испытать на себе праведный отцовский гнев.

Небольшая церковь Сильверглейдс была увенчана готической крышей, ее фасад с контрфорсами украшали узкие стрельчатые окна. Над широким входом в форме арки висел каменный крест с клеверинками, на котором был распят Спаситель. Перед входом собралась внушительных размеров толпа. Над толпой витал легкий гомон.

Карета МакГреев подъезжала. По мере ее приближения кучера утягивали с пути коней и мулов, впряженных в повозки, кэбы, бреки. На дворе, стоя парами и группами, фермеры, крестьяне, кое-кто из мелких дворян беседовали, спорили о ценах на солод, хмель и ячмень. Накрахмаленные кумушки в сопровождении сыновей и дочек вплывали в распахнутые настежь двери, где их встречал пресвитер в праздничной ризе.

Отец вылез из кареты и, отвечая на летящие со всех сторон приветствия, под руку повел маму в церковь. Бойс слез с коня, передал поводья кучеру. Да, он чувствовал на себе дотошные взгляды. Поэтому решил войти в церковь последним, перед началом проповеди, когда все рассядутся, а болтать станет не досуг. Простояв на улице почти до самого закрытия дверей, он кивнул служителю, пригласившему его вовнутрь, и пошел к зданию.

Внутри было прохладно, пахло свечным воском, ладаном. Все скамейки были заняты. Скамья МакГреев находилась далеко от входа, у самого амвона, с которого каждое воскресенье на паству изливалась Благая Весть. Бойсу нужно было пройти по проходу почти до алтаря и сесть с краю рядом с родителями. В тишине он сделал шаг, второй, и тут боковым зрением уловил движение у стены. Вокруг зашептались. Он пошел быстрее.