Столетнее проклятие - Шэна Эйби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маркус ничего не сказал на это, только взял ее за руку, усадил на скамью рядом с собой — и на сей раз Авалон не стала ему противиться.
— Из-за этого страха я едва не погубила тебя. Я ведь не сказала тебе, что в тот день в Савере попыталась все же сделать то, о чем ты меня просил. У меня было видение, но оно показалось мне бессмысленным. Я решила, что это лишь игра воображения. На самом деле это было предостережение, и я поняла это, когда мы оказались с Абигейл в той страшной комнате. Видение повторилось, уже наяву, и я ничего не могла изменить.
Порыв ветра прошуршал в увядшей траве, поднял в воздух вихрь сухих листьев. Нагие ветки вишни затрепетали, закачались в ясной голубизне неба.
— Если б только я тогда все тебе рассказала! — с болью проговорила Авалон. — Если б только не поддалась страху, а прислушалась к голосу сердца. Если б только нашла в себе силы признать, что мое проклятие — на самом деле дар… Ты был прав, — прибавила она, помолчав. — Я поняла это тогда, в комнате, когда ты лежал, истекая кровью, а Абигейл целилась в меня. Поняла — и едва не опоздала.
Маркус запрокинул голову, глядя в прозрачное небо, помолчал, подыскивая слова.
— Нет, родная моя, — наконец сказал он, — ты напрасно винишь себя. Я хорошо понимаю, каково тебе было во власти Хэнока. И меня не удивляет, что ты противилась всему, что связывало тебя с проклятием Кинкардинов. Тебе не нужно сокрушаться, что ты не желала даже слышать о нашем родовом проклятии. Клянусь богом, это было твое право. Будь я на твоем месте, Авалон, я, наверное, не сумел бы выстоять, но ты выстояла. Запомни, с даром или без него, ты самая чудесная женщина в мире.
Авалон взглянула в его глаза и поняла, что Маркус говорит то, что чувствует на самом деле.
— И неизвестно, что произошло бы, если б ты рассказала мне о своем видении, — продолжал Маркус. — Все мы знали, что в Трэли нас ждет ловушка, и, однако же, приехали сюда. Разве могла ты предотвратить то, чему суждено случиться? Подумай, любовь моя, мы оба живы, и твой отец отомщен, и все обернулось к лучшему. Разве это плохо?
Авалон прижалась к нему, умиротворенная его ласковыми и рассудительными словами. Лишь сейчас она поняла, что настоящий, величайший дар ее жизни — это любовь Маркуса, и сколько бы она ни противилась судьбе, но в конце концов легенда Кинкардинов принесла ей счастье.
— Я люблю тебя, — сказала она. — Я давно люблю тебя, но только сейчас смогла об этом сказать. Я люблю тебя, суженый мой.
Маркус наклонился к ней, взял в ладони ее бледное сияющее лицо и нежно, очень нежно поцеловал.
— Моя Авалон, — проговорил он тихо, — если б только ты знала, как я люблю тебя! Ты — моя жизнь, мое дыхание, мой самый чудесный сон наяву. Каждый день, каждую минуту я благодарю бога, судьбу, людей — все, все, что привело тебя ко мне и подарило мне твою любовь.
«Я люблю тебя, Авалон…»
«Я люблю тебя, суженый мой…»
Высоко над их головами, в нагих ветвях вишни прозвенела ясная и чистая трель жаворонка.