Династия Бернадотов: короли, принцы и прочие… - Стаффан Скотт

А вот он, безусловно, задумывался.

Когда родился маленький принц Сигвард, шведский трон все еще занимал Оскар II, и среди крестных были не только Оскар II и София, но и германский кайзер Вильгельм II и британская королева Александра. Сигвард Бернадот — наверняка один из немногих ныне живущих (да и есть ли вообще кто-то еще?), кто находился в дворцовом дворе во время крестьянского похода 1914 года; он сфотографирован в матроске, рядом со старшим братом Густавом Адольфом, принцами Евгением и Карлом и кронпринцем Густавом Адольфом, когда Густав V произносит речь.

Сигвард был маленький, хрупкий и в пятнадцать лет, кажется, хворал туберкулезом. Учился он в закрытой школе в Лундсберге и первый в роду сдал выпускные экзамены на общих основаниях, получив «отлично с плюсом» по английскому языку. Опять-таки первым в роду он стал кандидатом философских наук, ходил в Упсале на балы студенческих землячеств и встречался с хорошенькими девушками. На снимках тех лет мы видим «весьма симпатичную молодую обезьяну с сонным взглядом и лукавой складкой между бровями», — писала позднее одна журналистка, поскольку писания о королевских особах раньше были ничуть не мягче, скорее наоборот. Он влюбился в студентку-медичку и хотел жениться на ней, но папенька-кронпринц его отговорил; этот успех, вероятно, подогрел упорное стремление Густава Адольфа помешать молодым родичам жениться на юных дамах, неподходящих с точки зрения династии.

Между тем голландская королевская фамилия уже деликатно зондировала почву при шведском дворе, выясняя, не заинтересован ли Сигвард в молодой принцессе Юлиане. Вот была бы пара так пара!

Кандидат философских наук Сигвард также играл в студенческом театре и мечтал стать актером, как он доверительно сообщил своему папеньке (с тем же успехом можно мечтать стать мухой на потолке). Вместо этого ему пришлось стать офицером, для чего он окончил ускоренные пятимесячные курсы в стрелковой школе в Русерсберге, где имел отдельную комнату. «Будь я обычным человеком, меня бы определенно освободили от службы по причине слабого здоровья», — отметил Сигвард, но королевской особе мужского пола положено появляться в мундире. Единственный Бернадот в династии, для которого сделали исключение, это несчастный принц Эрик.

С актерством ничего не вышло, зато он полтора года учился в художественном училище и в Королевской высшей школе искусств — благодаря дядюшке Евгению, который благожелательно потолковал с папенькой-кронпринцем, да и сам, кстати говоря, являл собою пример того, что принц может быть художником. Вдобавок молодой принц учился в превосходной мюнхенской Государственной школе прикладного искусства и, в частности, осваивал сценографию.

Сигвард и его кузен Леннарт хорошо ладили друг с другом. Со временем оба они превосходно опишут, каково было ребенку подрастать в королевской семье. Сигвард, в частности, написал о том, каково было учиться в специальной школе для принцев и кое-кого из избранных товарищей, которая предшествовала годам в лундсбергской школе:

«Все было почти как в обыкновенной школе, только нас с Эдмундом всегда называли принцами и на “ты” никогда к нам не обращались. Мы не воспринимали это как странность, хотя между нами и “другими” вырастала незримая стена. Определенная дистанция имелась всегда. Лишь много позже я осознал, как это неправильно и как трудно было перекинуть мостик через этот искусственный, ненужный разрыв».

Сигвард, мальчик весьма наблюдательный, усвоил, как королевской особе надлежит вести себя с подданными, и со знанием дела описывает, как проходит беседа с королевскими особами. Они всегда лишь задают вопросы, а собеседник старается ответить как можно лучше. Таким манером можно без усилия выглядеть заинтересованным.

Что жизнь в обществе адъютантов, домашних учителей и прочего обслуживающего персонала не принесла никакой пользы, он тоже со временем уразумел. «Меня избаловали дома, где все за меня улаживали, но я долго не понимал этого, лишь много времени спустя заметил, до какой степени меня ограждали от практических забот и что все проблемы за меня решали другие. Везде и всюду ждал, так сказать, накрытый стол, и мне в голову не приходило, что кто-то позаботился, чтобы мне было так хорошо и спокойно, насколько это возможно».

Молодой принц разрабатывал сценографию (декорации, как тогда говорили) на уважаемых сценах. Бесспорно, имя хорошо ему помогало — но, получив шанс, он зачастую выказывал чрезвычайную компетентность, вероятно, больше той, на какую смели рассчитывать в театре. «Если член королевской фамилии выступает как любитель, его расхваливают, а как профессионал он слышит, что тому, у кого отец король, все достается легко», — подытожил закаленный Сигвард на склоне лет. Позднее он работал в немецком кино в годы его расцвета, пока Голливуд не подкосил германскую киноиндустрию, а затем — в Голливуде, как ассистент режиссера. Там он встречался с великими — Ирвингом Талбергом[204] и Эрролом Флинном[205], Дэвидом Нивеном[206] и Джонни Вайсмюллером[207], в Германии — с менее знаменитыми, но все же вписавшими свои имена в историю кинематографа. Во время путешествия через Атлантику он флиртовал с Гарбо (или она с ним?). Его описания Голливуда при всей их сдержанности роднит с многими другими то, что читатель приходит к пониманию, что гротескно-юмористические книги П. Г. Вудхауса[208] о жизни кинофабрики на самом деле чистой воды реализм. Это был безумный мир, где, разумеется, нашлось место для талантливого принца из зачарованной Европы.

В Германии Сигвард познакомился с пикантной и назойливой, но неотразимой девушкой по имени Эрика Патцек. Обычно ее называют берлинкой, чтобы избежать необходимости высказываться по поводу ее национальности: родители были поляки, отец — уроженец городка Елава к востоку от Одера, в Верхней Силезии, которая тогда относилась к Германии, а теперь к Польше, мать же — уроженка Познани, которую немцы называли Позен. Но малышка Эрика родилась и выросла в Берлине, в семье успешного коммерсанта, который выбросил из своей труднопроизносимой фамилии Патшек (Patrzek) букву «г», стал Патцеком и невероятно разбогател на сделках с недвижимостью.

Те, кто владеет славянскими языками, знают, что существует масса онемеченных имен и фамилий, в которых прячутся польские, чешские и прочие красивые слова. Как в Швеции финскоязычные имена не имеют статуса, точно так же в Германии не имели престижа чешские и особенно польские имена, не говоря уже о том, что немцы не всегда умели правильно их произнести. В обоих случаях одинаковая глупость. Ничуть не легче правильно произнести французские или английские фамилии, чем польские, чешские или финские.

Но Сигвард стал первой за триста пятьдесят лет шведской королевской особой, женившейся на польке, после брака Юхана III с Катариной Ягелло.

Папенька-кронпринц пытался, конечно, и на сей раз предотвратить все это, дядюшка Фольке Бернадот приезжал в Берлин с такой же целью, усилий приложили немало, однако они пропали втуне. Сигвард и Эрика (моложе его на четыре года) поженились. И Сигвард пережил то же, что и его товарищ Леннарт: дипломатический паспорт у него изъяли, выдали новый, обыкновенный, содержание аннулировали, связь с двором оборвали. Пришли письма с просьбой вернуть ордена, полученные еще при крещении. Леннарт, понятно, обладал преимуществом: отец поддерживал его и всегда был рядом, а Сигвард после женитьбы не видел своего отца девять лет. Жить ему пришлось на деньги богача-тестя, а это не так весело, как кажется. Сигвард стал считать себя «паршивой овцой в родне». Как-то раз, войдя с молодой женой в одно из каннских казино, он столкнулся с дедом Густавом V и Ингрид, которые демонстративно отвернулись, словно и не видя Сигварда и Эрику.

Можно только гадать, почему Густав V так обошелся с внуком Сигвардом, хотя внука Леннарта и его молодую жену и во время второго сезона на Ривьере снова взял под свое крыло и вовлек в светскую жизнь. Может, дело тут в присутствии племянницы Ингрид, которая, вероятно, докладывала обо всем блюстителю дисциплины кронпринцу Густаву Адольфу?

К этому времени выпускник Академии Сигвард уже занимался дизайном серебряных украшений для знаменитой датской фирмы Георга Енсена, которая платила ему чуть ли не «королевское роялти»; слово «роялти» в этих обстоятельствах вправду приобретает особенное звучание. Когда киношников перестал забавлять молодой господин Бернадот, который и сам, наверно, рассчитывал на более блестящую карьеру с собственными режиссерскими работами, Сигвард уехал в Данию и опять стал работать с серебром. И добился по-настоящему успешного прорыва — его произведения выставлялись во многих странах. И скоро Сигварда Бернадота стали называть «выдающимся современным серебряных дел мастером» — в классической фирме он был единственным современным дизайнером. И добрая слава не утратилась. В 1980 году, когда он выставлялся в США, его до небес превозносила, в частности, «Вашингтон пост», писавшая, что «впору было связывать публике руки за спиной, ведь так и хотелось потрогать его работы».