Человек СИСТЕМЫ - Георгий Арбатов

Да и откуда этому было взяться? Военное и военно-промышленные ведомства были государством в государстве. Все здесь было (в значительной мере и остается) окруженным глубокой тайной. Сфера этих ведомств была совершенно неприкасаема — Л.И. Брежнев, видимо, немалым был обязан поддержке военных, а кроме того, сам себе больше всего нравился: как генерал, «герой воины». Оказывало влияние и то, что в течение ряда лет он был главным партийным куратором оборонной промышленности и привык генералам и генеральным конструкторам практически ни в чем не отказывать. Мало того — всячески их ублажал.

Нужны были какие-то особые обстоятельства, чтобы эти преграды преодолеть. И набраться духу не для того, чтобы потихоньку, не выходя за рамки привычного в традиционной дипломатии, несколько улучшить отношения с той или другой страной, а замахнуться на сами основы «холодной войны», попытаться заменить ее другой, менее опасной международной системой.

Для таких перемен причины появились уже давно неприемлемость угрозы ядерной войны, а также тяжесть бремени военных расходов. Это в полной мере ощущал уже Н.С.Хрущев, а с американской стороны — Д.Эйзенхауэр и затем Дж. Кеннеди, сделавшие несколько первых, пусть очень скромных шагов в этом направлении.

Но появились и более конкретные причины для перемен. Одной из них стали улучшившиеся отношения с ФРГ, а конкретнее — уже подписанные, но еще не ратифицированные договоры. Это был большой успех нашей политики, но он висел буквально на волоске из-за ожесточенной борьбы вокруг ратификации, разгоревшейся в Бонне. Советское руководство не могло не понимать, что исход этой борьбы во многом зависит от позиции США, а позиция США — от состояния советско-американских отношений, во многом определявшихся перспективами переговоров по ограничению вооружений.

Вторым важным «особым» обстоятельством был «китайский фактор». Отношения наши с КНР в конце шестидесятых — начале семидесятых годов обострились. Причем речь сейчас шла уже не о теоретических разногласиях и дискуссиях, а о конфликтной ситуации, растущей напряженности в отношениях между двумя огромными государствами. Китай создал ядерное оружие, имел ракеты (пусть не очень совершенные). Советский Союз увеличивал численность войск на границе. Китайцы, заявляя об угрозе нападения с севера, зарывались в землю — строили убежища, траншеи, подземные ходы, целые подземные поселения. Мы, в оною очередь, воспринимали это как подготовку к войне и были всерьез обеспокоены возможностью её возникновения.

Естественно, что в этих условиях как кошмар нависала угроза «войны на два фронта», то есть американо (натовско) — китайского сговора или как минимум помощи Запада Китаю в модернизации и наращивании его военного потенциала. Мы были серьезно встревожены и тем, и другим. И это открывало возможность весьма крупной политической игры для США (равно как, конечно, и для китайцев, хотя им в тот момент, видимо, было труднее вести гибкую, умную политику). И в конце концов эта игра началась.

По прежде чем перейти к американо-китайским отношениям, я хотел бы суммировать те подвижки в позициях, которые вначале семидесятых годов произошли у нас. Они были весьма значительны, достаточны для того, чтобы вдохнуть активность даже в довольно консервативных лидеров нашей страны, в том числе заставив их оказать более сильное, чем раньше, давление на военно-промышленный комплекс.

Но, конечно же, дело было не только в нас. Не меньшие по масштабам сдвиги должны были произойти и в Вашингтоне. И они произошли. Прежде всего из-за вьетнамской авантюры, вызвавшей в стране серьезный подъем антиимперских, антимилитаристских настроений. Против войны начали выступать и деловые круги — они пришли к выводу, что содержание империи начинает стоить больше, нежели она приносит доходов. И, конечно, были озабочены обострением внутренних проблем — выяснилось, что и США не могут обеспечивать одновременно «и пушки, и масло». Все более серьезными становились и противоречия между США и их основными союзниками. Словом, ситуация для нормализации советско-американских отношении и переговоров об ограничении вооружении складывалась довольно благоприятная и в Вашингтоне.

Анализ этих перемен, естественно, был в центре внимания Института США. Мы о них постоянно докладывали руководству, хотя не раз это вызывало недовольство наших консервативно настроенных деятелей как в ЦК и МИД СССР, так особенно среди военных.

В этой обстановке и приобрел новую актуальность вопрос об американо-китайских отношениях. Здесь в начале семидесятых годов наметились серьезные перемены. Они, конечно, имели большое значение для Советского Союза.

Г.Киссинджер, как известно, считает использование «китайской карты» одной из своих самых больших удач и заслуг. И ему действительно нельзя отказать в том, что установление контактов с Пекином и предварительные переговоры были проведены искусно, с присущей этому несомненно выдающемуся политику эффективностью.

Но лавры «первооткрывателя» ему, пожалуй, не присудишь. Сама идея нормализации американо-китайских отношений давно уже лежала на поверхности, буквально напрашивалась в повестку дня дипломатии США. И это тоже надо видеть, не умаляя умелости Киссинджера, его удивительной способности быстро понять, как надо говорить с тем или иным собеседником. Главными все-таки оставались политические реалии. К концу шестидесятых — началу семидесятых просто не существовало разумных причин для сохранения острой враждебности, напряженности в отношениях США, Запада в целом с Китаем. Наоборот, в такой нормализации для обеих сторон было много очевидных выгод.

Вот почему этот вопрос широко обсуждали тогда на Западе. Единственное, что было неясно американцам, — как отнесется к идее нормализации отношений китайское руководство. Но это было легко выяснить. И, честно говоря, я до конца не понимал и не понимаю, почему США так долго медлили с первыми контактами.

Единственное объяснение, которое я могу найти, заключается в том, что от своих глубоких комплексов «неполноценности» страдали не только мы, но и американцы. Так, у них в пятидесятых — шестидесятых годах почти что в качестве второй натуры выработался страх проявить недостаточную непримиримость к коммунистам. В частности, к Советскому Союзу и в те годы даже особенно к Китаю. На вопрос, почему долгое время США так непримиримо относились именно к КНР, хотя традиционно Америка демонстрировала значительный потенциал интереса и даже подчеркнутой доброжелательности к этой стране, я исчерпывающим образом ответить не берусь. Но некоторые компоненты такой непримиримости, мне кажется, очевидны.