Только теннис - Ольга Морозова

Шел 1990 год. Июнь. Первый год, когда Витя впервые выехал со мной за границу и сразу на Уимблдон. Мы жили не в гостинице, а снимали маленький дом. Сидим вечером, пьем чай, с нами жилплощадь делила Аня Дмитриева с сыном Митей, как вдруг открывается дверь и передо мной встает Джорджина Кларк. Кто такая Джорджина Кларк? Она от WTA работает директором на различных турнирах, в том числе руководила раз и московским, а на Уимблдоне жила около меня. Что же происходит, если она, англичанка, пришла, не предупредив, вечером ко мне домой? Правда, Джорджина пыталась мне позвонить, но ей сказали, что мой телефон отключен. Она передала, чтобы я срочно позвонила врачу Уимблдона. Я звоню, и тот мне объясняет: "Какулия должен завтра же улетать в Москву, у него в любой момент может треснуть позвоночник". Мы в шоке. Оказывается, у Теймураза что-то вроде кисты, огромный нарост на позвоночнике. Я села. Сижу и думаю, сразу сто пятьдесят мыслей в голове. Смотрим с Аней друг на друга, встать невозможно, потому что, если встанем, надо идти, искать Тимура. Какулия жил в гостинице. Но где его гостиница? Отель у него такого уровня, что в номере нет телефона. А завтра Месхи играет матч. Как сказать ему: "Не поднимай ничего, никаких тяжестей"? Он же каждый день берет с собой теннисную сумку. И я должна ему сказать диагноз накануне первого матча Лейлы на Уимблдоне!

Как я понимаю, когда мы утром все встретились на кортах, на моем лице столько всего оказалось написано, что мои девицы хором заголосили: "Ольга Васильевна, что случилось?" Я ответила им, что ничего. Но Тимура я не могла обманывать. Правда, начала я с другого: "Тимур, я пойду посмотрю, как там у нас с обратными билетами?" Хорошо, что в тот день Уимблдон посетил тогдашний представитель Аэрофлота в Лондоне, Виктор Илюхин, с которым у нас сложились дружеские отношения. Я к Илюхину: "Тимурику нужно срочно сделать билеты обратно в Москву" (времена стояли советские, значит, с билетами существовал постоянный напряг, да и летать разрешали только Аэрофлотом). Объяснила ситуацию. Илюхин: "О чем ты говоришь? Мы отправим его, как только вы скажете, и машину за ним пришлем". Оставалось самое трудное - объявить диагноз Тимурику. Как я его из себя, отведя Тимура в сторону, сумела выдавить, не знаю, как и не знаю понял ли он до конца, о чем я лепечу, но, наверное, понял, во всяком случае его лицо после разговора со мной выражало еще больший ужас, чем мое. Лейла Месхи проиграла матч сразу. Конечно, я виновата в том, что не смогла скрыть своего страха, из-за чего пострадала Лейла. Но рисковать по сути дела жизнью человека я тоже не могла. Какулия на следующий день улетел в Москву, Лейла еще осталась играть пару.

В Москве Тимур сразу лег в больницу, и ему требовалось специальное лекарство, которого в Совет-ском Союзе, естественно, не было. Той осенью в столице первый раз проходил женский международный турнир. Накануне я позвонила своему другу в Англию, попросила его, чтобы он взаймы купил это лекарство. Рецепт я выслала в Лондон, без него мой английский приятель ничего не мог сделать. Естественно, русский рецепт надо переписать. Поехали к тому же самому врачу в Уимблдоне. Что может быть в жизни важнее, чем друзья? Доктор переписал наш рецепт на английский. Наш друг Джон Томпсон купил лекарство. Но теперь полагалось найти возможность передать его в Москву. А в те годы это не так-то легко было сделать. Бдительные таможенники отбирали все, что могли отобрать. Я звоню в WTA, спрашиваю, кто из медиков приезжает в Москву на турнир. Выясняется, летит такая-то, и ей вручают лекарство для Какулии. Наконец препарат попадает в Москву, но самое главное, он помогает Тимуру, тот стал лучше себя чувствовать. В конце концов Тимур поправился и даже поехал работать на Кипр, а сейчас вновь тренирует в Тбилиси, хотя со здоровьем у него не блестяще.

Тимуру старались помочь многие, но важнее всего оказалась помощь Шамиля Тарпищева, который организовал для Какулии немалую материальную помощь. Попав на больничную койку, Тимур, конечно, нуждался. Чем мы можем зарабатывать? Только двумя способами: или сами играем, или подкидываем тем, кто играет. У меня так удачно сложилось, что мне не пришлось кидать "чайникам" мячи. Во всяком случае пока. Но мало ли что может случиться. Тогда я буду работать обычным тренером. Сейчас тренер и за границей, и у нас это не тот, который хорошо и правильно говорит, а хорошо и правильно показывает. Тимуру так работать сейчас сложно. Когда мы виделись последний раз, он рассказал мне, что организовал свою школу, несколько молодых ребят-тренеров, те, что учились у него, ему помогают. В общем как-то жизнь наладилась. В прошлом году Тимур уже выглядел неплохо, правда опирался на палочку. Он постоянно должен проходить курс лечения, причем очень недешевый курс.

Марине Крошиной в спортивной жизни не очень повезло. Не повезло с украинской федерацией, с тренером, который ее вырастил, не повезло и с послед-ним наставником, Владимиром Камельзоном. Но причина этих невезений, как мне кажется, заложена все-таки была в том, что она боролась больше за материальную сторону жизни, нежели за творческую, к которой она тяготела куда как больше.

Для Марины явно был более подходящ теннис на земляном корте, но она всегда играла на траве, где чувствовала себя неуютно. И в жизни у нее получалось в общем-то так же, как и в теннисе. Хотя она и побеждала на детском Уимблдоне, естественно, на траве, но по большому счету ее стихия - грунт. Но Марина никогда не играла первенство Франции, потому что туда посылали на две недели, а командировка на Уимблдон занимала четыре. Угадайте с первого раза, где суточные больше? Возможно, я и ошибаюсь, но мне казалось, что и ее муж, и Камельзон в этом отношении на нее немного давали, хотя, что спорить, конечно, Уимблдон престижнее, чем первенство Франции.

Сейчас, как тренер с большим стажем, я понимаю, что, если бы Марине делали специальный график, предусматривающий игру на земле, не сомневаюсь, на ее долю пришлось бы значительно больше побед. Но в наши годы поехать в один год туда и туда считалось слишком жирно. Я одна играла и на первенстве Франции, и на Уимблдоне. А Марине разрешалось выбирать что-то одно.

Ее теннис сильно отличался от моего. Мой стиль считался модным, атакующим, с выходами к сетке, зато Марина имела самое ценное в теннисе качество предвидение. Может, природа, компенсируя свои просчеты, награждает этой способностью "медленных" игроков. Я пишу медленных в кавычках, потому что скорости "медленного" профессионала для обычного любителя колоссальные. Игра Марины аналогична игре Хингис, конечно, не в таких идеальных пропорциях, но она, как и Мартина, демонстрировала такое же изумительное чувство мяча. Я вспоминаю, как с ней играла: только замахнешься, она уже там, куда ты собиралась послать мяч. Я это помню как никто, потому что довольно долго Марина считалась единственной моей соперницей в стране и в классификации стояла под номером "два".

Передо мной обложка английского теннисного журнала, на ней крупно Хингис, я в ее лице вижу черты Марины, пожалуй, даже не черты, а просто сходство. Они и в жизни очень похожи, обе с одинаковыми странными, не сходящими с лица улыбками. Даже ногой Мартина "подгребает" точно так же, как это делала Марина.

Марина Крошина ничего не дорабатывала до конца. А возможно, ее неправильно направляли, как знать. Но она всегда оставалась интересным мастером, и легко сыграть против нее никогда не получалось. Марина - творческая натура, она часто грезила, другими словами, ее посещало невероятное количество идей, которые трудно назвать реальными. Если на корте чувство реальности она никогда не теряла, то в жизни ничего похожего не получалось. Что я сейчас о ней знаю? Знаю, что она пригласила к себе в Киев ученицу из Владивостока, причем взяла ее к себе домой. Потом эта ученица куда-то исчезла, а Марина уехала за границу. Я с ней пару раз встречалась на турнирах, она мне немного о себе рассказала, и я по ее словам сделала для себя такой вывод. Проблема Марины с девочкой состояла в том, что мы очень часто невольно в учениках повторяем себя. Мне повезло, я работала в сборной с самыми разными теннисистками, не было какой-то одной. Повезло и им, потому что я знала, как надо работать. Не то чтобы я в своей молодости тренировалась столько, сколько Курникова, нет, в мое время так себя не мучили. Но в то же время я прошла школу настоящего ежедневного нелегкого труда и понимала, как это необходимо. Я дружила с Уэйд, общалась с Кинг, которые умели "пахать", как никто, и, естественно, свое умение трудиться, как могла, старалась передать девочкам в сборной. У Марины обязательное желание работать в характере отсутствовало. Естественно, она не могла его требовать от своей девочки. И все оказалось впустую, потому что без умения истязать себя - чемпион не получается. Чему бы ты не научил, что бы не передал, но если нет фундамента из трудолюбия, никакой талант наверх не пробьется.