Слепое пятно (СИ) - "Двое из Ада"

— Но-но. Сначала поцелуи, потом доступ к телу. Я поняла с тобой, что тебе нельзя давать сразу все, — женщина засмеялась, поцеловав Антона в подбородок и оставив след от помады, которую тут же принялась стирать. А затем увлекла за собой, через танцпол, через толпу беснующихся к середине ночи людей, через орхидеи и запах ванили. В следующий раз она напала на Горячева в укромном углу меж двух вазонов с цветами. Здесь было много мест, где спрятаться, поэтому самые активные парочки уже вовсю обжимались, скрываясь под тенью белых бутонов. Так пошлое превращалось в прекрасное и даже искусное…

— На чем мы там остановились? Ах да, на служебных романах… — губы женщины оказались непозволительно близко к губам Горячева, кривясь в ухмылке. — Антон, я, конечно, понимаю, что ты считаешь всех баб глупыми, но говорить подруге той, за кем ты хвостом вьешься, что ты не заводишь романов… Так ты еще и врунишка. Кошмар! Сколько грехов на этом прекрасном теле? Да и я не дура, вижу, как ты ее взглядом провожал и все это вот ваше… Я не против. Я о том, что мне-то не ври, я работаю на лжи. — Эля коротко поцеловала Горячева в губы. — Даже если ее говорит такой красивый мальчик.

Горячев выдохнул… Ему казалось, что он совершает вторую уже за этот вечер ужасную ошибку, оставаясь наедине не с той — и позволяя близость лишь потому, что она, возможно, как раз и была та самая. Пальцы дрожали, мысли делились надвое. Ошибись Антон — их с Элей интрижка может не оказаться тайной уже в компании, в которой все друг друга знают. А может и остаться — если она и правда подруга Елены. Но все же, как гласила народная мудрость, за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь. Потому и озирался Горячев тревожно, чтобы убедиться: их укромное место никем знакомым не просматривается…

Он должен был признать, что пьян. И она — тоже, потому что хорошие подруги так не поступают. Без веской причины. Хотелось верить, что таковая была… Горячев позволил впиться когтями в свое уже истерзанное сердце, отдав этой Королеве — Снежной Королеве (совпадение ли?) еще один поцелуй. Он так и не решился вымолвить и слова в свое оправдание, потому что оправдываться было нечем. Зато собственные губы ладно мазали по Элиным, снимая помаду и прилипая к ним, а тела бросало в жар. Женские бедра так агрессивно-сексуально терлись об Антона, что контролировать последствия становилось невозможным.

«Она знает, как я реагирую? Поэтому?»

Тело, обученное, как оперативник, отзываться молниеносно и решительно, напряжением в мышцах уже напоминало, как делать дальше: шлепнуть, прижать к стене, залезть под юбку… Но Антону совсем не это нужно было.

— Здесь темно. Хочу тебя видеть, — выпалил Горячев, оторвавшись от Элиных губ и впившись в ее лицо шальным взглядом.

— Я не знаю, где здесь светло, — она аппетитно чмокала раскрасневшимися от размазанной помады и поцелуев губами, словно вот-вот собиралась сожрать Горячева, как любила выражаться Елена, вместе с потрохами. — Ты знаешь?

Он кивнул. Относительно светло было — потому что иначе никак — только в туалете. К двум заветным для всех тусовщиков дверям Антон и повел Элю, замерев на мгновение только на развилке. Мужской или женский? Во втором случае даже при отсутствии очереди — гораздо выше вероятность наткнуться на кого-то знакомого (помимо Елены и Алены где-то рыскал целый штат в подчинении Льва). В первом — это могли быть только друзья, которых Горячев, если что, приставил бы к стенке. А еще Лев. Об этом не хотелось даже думать. Но все же Антон, рассудив, что так безопаснее, выбрал мужской туалет, куда и заглянул первым делом, прежде чем поманить Элю за собой. Внутри оказалось совершенно пусто и почти тихо — только басы проникали сквозь толстые стены, петляющие лабиринтами кабинок.

Они зашли в ближайшую ко входу. Даже в приглушенном серым кафелем свете у Антона страшно гудела голова — он моргал с непривычки, но сквозь резь замечал, каким безбожным малиново-коричневым пятном размазалась вокруг Элиных губ помада. Сам, очевидно, выглядел не лучше. Но успешное прибытие на новое место никак нельзя было не закрепить еще одним поцелуем, в котором Антон повторил прежний тактический ход: убрал волосы, скользнул пальцами по шее ниже, под стоячий воротничок… И там из необычного он обнаружил только маленький золотой крестик да чистую ухоженную кожу декольте. Сердце упало куда-то вниз… Руки Горячева замерли. Он ощутил такой стыд, словно одной притупленной интуицией должен был все определить наверняка, но не послушался себя и зашел в тот самый тупик, откуда выходить теперь — только со скандалом. Антону было страшно оттолкнуть; сбежать он тоже не мог, а потому так и оцепенел с белым воротом, сжатым в кулаке. Эля восприняла его шаг как призыв к действию; и вот уже руки прокрались к ширинке да пуговице джинсов, вот губы потянулись к шее… Как вдруг зазвонил телефон, безжалостно и окончательно разорвав интимное единение. И точно не Горячевский.

— Черт, — зашипела Эля, отодвигая от себя Антона, насколько возможно, чтобы согнуть ногу в колене и задрать платье. Смартфон оказался прочно прижат кружевной резинкой чулок к ноге. То, что брюнетка увидела на дисплее, ее разозлило еще больше. — Блин, погоди, должна ответить.

Женщины никогда не отвечают на звонки детей, если не хотят потерять расположение мужчины — известное правило для клуба. Но Эля им пренебрегла. Она ткнула пальцем в зеленую кнопку на экране, прижала телефон к уху, поглаживая Антона по плечам. В динамике послышался — вероятно, громкость звонка была выкручена на полную, чтобы различать сквозь музыку — расстроенный детский голос:

«Алло, мам? Ты скоро? Мне кажется, я заболел…»

— Еще час. Может, два… Няня дома? Попроси ее посмотреть тебя.

«Она спит».

В этот момент Антону вдруг показалось, что в туалете стало темнее, чем было. Голова потяжелела, звенящая ярость в мышцах сменилась свинцовой слабостью. Потупив взгляд, он напряженно слушал, впитывая каждое слово ребенка, которому вряд ли было больше десяти. В груди каменело что-то. А ноша из собственных глупых ошибок, из вины, отчаяния и внезапно выплывшего из глубины жуткого одиночества придавила к дверце кабинки. Поджав губы, Горячев медленно, но с нажимом утер их, попытавшись снять хотя бы часть помады, стереть следы Эли со своего тела — и потянулся вниз, застегнуть джинсы. Брюнетка сверкнула взглядом, заторопилась:

— Разбуди, не бойся. Я перезвоню ей на телефон через десять минут, давай.

Она сбросила звонок и потянулась к Антону.

— Ну что ты? Извини, но я должна была ответить. Только не говори, что ты как все эти и оставишь меня во второй раз? Он не будет мешать, не переживай.

Эта фраза, которую кто-то другой, может, счел бы достаточным утешением, врезалась кулаком под дых. Антон поднял взгляд на Элино лицо. Поймал ее за руку. А то, что было с ним дальше, когда металл зазвенел в голосе, он едва ли мог сдерживать:

— Конечно, он не будет мешать. В таком возрасте вообще очень послушно реагируешь на то, когда тебе намекают не мешать. Правда, Эля, ему плохо, или он соскучился — и вот так вот не екает? Ты просто дальше собираешься трахаться?

Горячев мотнул головой, словно отрицая саму возможность такой ситуации. Пальцы его сжались, как капкан, на женском запястье, и Эля не смогла бы вырваться, даже если бы очень захотела, не дав ответа или жесткого отпора.

— Конечно, Горячев, — фыркнула Эля, которая явно была ранена этими словами. Ее глаза наполнились слезами, но она не позволяла себе проявить эмоцию до конца. Только дернула рукой, пытаясь освободиться. — Потому что получился он от такого же ублюдка, как ты, что трахается направо и налево с каждой свободной юбкой. И как, не екает?

— Значит, нечего задирать юбку, раз перед тобой ублюдок, — Антон скрипнул зубами. У него екало. Но не сильнее, чем на долгие годы засевшая в душе обида ребенка на мир, на прагматичных женщин, которые не способны любить, но лучше всего умеют разрушить изнутри всю семью вместо того, чтобы хранить ее, как завещано в книгах. — А то, от кого он получился, никак не определяет твое к нему отношение. Знаешь, что будет, если ты продолжишь так? Из него вырастет это, — он ударил себя кулаком в грудь. — Посидишь потом сама с внуком, пока он трахается направо и налево?