Дорога надежды - Серж Голон

– И что теперь? – спросила Анжелика.

– Теперь ничего! – ответила Рут, покачав головой.

– Ничего! – повторила Анжелика. – Но она здесь жила. Почему же все пропало?

Рут повернулась к Номи.

– Все взял кот, – заявила та, разводя руками, что должно было означать: ничего не поделаешь.

– Кот?

– А разве здесь не было кота?

– В самом деле…

Да, именно в тот день он и появился, Мессир Кот, тот самый, который сегодня, важный и толстый, прогуливался по тропинкам Голдсборо. А тогда он был всего лишь жалким корабельным котенком, не больше ладони юнги, собиравшегося выбросить его на берег, в грязную лужу. Присев у изголовья Амбруазины, Анжелика внезапно увидела его, возникшего прямо из пола рядом с ее юбкой, такого слабенького, тощего, на тонких лапах, не имеющего сил даже мяукнуть. Он уставился на нее своими расширенными зрачками, словно ожидал чего-то. И она взяла его, прижала к себе, согрела, накормила.

– Мессир Кот! Маленький добрый гений, присланный взять на себя зло…

– Почему ты так смотришь на нас? – спросила Рут. – Мы довольно плохо знаем тот невидимый мир, который окружает людей. Ты даже не представляешь себе, сколько живых существ обладает неведомыми нам силами, хотя мы должны были бы о них знать. Нам, людям, предназначены несметные сокровища, но они до сих пор не обретены. Ибо такова цель Сатаны – лишить человека предназначенных ему Господом мистических даров и тем самым отнять у него поддержку Всевышнего…

Глава 22

Анжелика уже справлялась о своем приемном сыне в Ла-Рошели, о юном Лорье Берне, втором брате Северины. Теперь он бежал ей навстречу.

– Кот первым пришел к нам, – кричал он. – Идемте скорей, сударыня Анжелика, мы ждем вам к завтраку.

Семейство Бернов уже собралось вокруг стола, на котором гордо восседал прибывший с дипломатическим визитом Мессир Кот. Здесь уже были Абигаль, ее супруг и их очаровательные дочери: двухлетняя Элизабет и шестимесячная Аполлина. Заметив еще одну белокурую головку. Анжелика спросила, как зовут их юного соседа.

– Разве вы не помните, это же маленький Шарль-Анри… Бертиль, его приемная мать, вместе с господином Мерсело отправилась в Новую Англию вести отцовские счета, и мы взяли мальчика к себе.

– Да, конечно, помню! Шарль-Анри… – Но почему бы супругам Маниголь, его деду и бабушке, или их дочерям, Саре и Деборе, теткам малыша, не взять на себя заботы о нем? Нельзя же вечно подкидывать его вам, Абигаль, ведь вы всего лишь соседка и к тому же с детьми на руках!

Абигаль задумчиво погладила ребенка по голове. Для своих трех лет мальчик был необычайно красив и развит, глаза его постоянно были широко раскрыты, словно он все время старался понять нечто такое, что от него было скрыто, но казалось ему страшно важным.

– Вы же знаете, каково им видеть этого бедного малыша, – кротко ответила она. – Их надо простить.

Легкое облачко тенью промелькнуло на лицах собравшихся вокруг большого деревянного стола. Мэтр Берн принялся разливать вино в оловянные стаканчики, поставленные Севериной.

Чтобы избежать темы, постоянно вызывающей мрачные воспоминания в общине Голдсборо, а именно исчезновения настоящей матери Шарля-Анри, заговорили о прошедшем лете. Здесь было чему порадоваться: в этом году лето прошло удачно. Не было пиратов, этих морских бродяг, укрывающихся на островах, чтобы перехватывать идущие из Европы суда с грузами продовольствия; не было нежелательных типов среди английских ловцов трески, обычно жаждущих свести счеты с французскими аванпостами в Акадии; не было ни набегов ирокезов, ни священной войны абенаков с еретиками. Словом, во Французском заливе царили мир и спокойствие…

– Прекрасно, – заключила шустрая и лукавая Северина, которая, вернувшись домой, тоже могла много чего порассказать. (Одной рукой она обхватила за шею отца, а другой обняла свою вторую мать, которую очень любила.) – Просто замечательно! Признаю, что в Голдсборо наиболее благоприятный климат, здесь у всех легко на душе, и все живут в дружбе с соседями…

Однако, как ей кажется, пришло время всем разумным людям принять кое-какие решения, иначе наступит день, когда все пойдет прахом. И если в этом году здесь царили дружелюбие и доброжелательность, то причиной тому было не только теплое лето, обильный урожай, хорошие новости из Европы, огромные уловы, удачная меновая торговля, своевременное прибытие и благополучное отбытие кораблей, счастливое рождение близнецов де Пейрак, венчавшее эти успехи, но также… избавление от Бертиль Мерсело.

Пока еще никто не осмеливался произнести это вслух из страха перед госпожой Маниголь, ибо та по-прежнему пользовалась большим авторитетом; однако разговоры шепотом велись уже давно, и многие пришли к выводу, что без Бертиль Мерсело все в Голдсборо вполне могли бы договориться между собой. И когда Северина рассказала о своей встрече с этой нахалкой в Салеме, о том, как та вызывающе повела себя по отношению к госпоже де Пейрак, только что оправившейся от родов, языки развязались.

Бертиль Мерсело всегда, с самого рождения, была яблоком раздора. Жители Ла-Рошели, на чьих глазах она выросла, утверждали, что еще малышкой она ухитрялась ссорить своих сверстников в квартале Рампар, вместе с которыми ее учили читать Библию две достойные девы. Однако вскоре после появления Бертиль в их маленьком доме, где они наставляли юных гугеноток, как следует вести себя в обществе, делать скромный и глубокий реверанс, а также обучали шитью и вязанию, им пришлось отказаться вести занятия. Бертиль была красива, даже слишком, к тому же она являлась единственной дочерью и наследницей значительного состояния, сделанного на успешной торговле бумагой, и всегда считала себя неотразимой, видя преступника в каждом, кто отказывался это признать.

Она была на редкость смышленой девочкой, схватывала все быстрее других, и нельзя было не признать это ее превосходство, подкрепляемое уникальной способностью в любом обществе затмевать всех присутствующих, так что детские ее друзья в конце концов признавали, что Бертиль Мерсело рождена всегда, везде и всюду быть первой. Когда пришло время и на нее стали засматриваться мужчины, ее задача усложнилась, ибо приходилось завоевывать внимание всех мужчин сразу, лишь бы никто не достался подругам, чего ее самолюбие никак не могло допустить.

С первого взгляда трудно было распознать в тихом омуте, именуемом Бертиль Мерсело, кипение страстей. Она умело этим пользовалась и, будучи зачинщицей ссоры, всегда уходила от ответственности, да так искусно, что обвела бы вокруг пальца любого святого, и он дал бы ей отпущение грехов без покаяния, решив, что ей вовсе не в чем каяться. Любые выходки сходили ей с рук, потому что в ней или не видели виновницу, или просто не хотели тревожить родителей, людей достойных, но совершенно не замечавших, что их обожаемая дочь просто стерва.