Кинжал с красной лилией - Жюльетта Бенцони

Отвращение и гнев высушили слезы Лоренцы. Она встала и остатками воды смыла следы слез. Тюремщик загремел засовами и вошел, неся ей еду. Взглянув на нее, он воскликнул:

— Господи, Боже мой! До чего вы себя довели! Вы погубите свою красоту, если будете столько плакать. Пожалейте себя!

— Вы полагаете, что моя красота чего-то стоит? Завтра в этот час мою голову отделят от тела, а потом и то и другое бросят в яму!

— Я знаю... и это ужасно, но если бы я обладал хоть малой долей подобной красоты, я бы постарался сохранить ее до последней минуты. Имейте в виду, что простые люди очень чувствительны к тому, как обреченный идет на казнь. Его могут осыпать оскорблениями и руганью, если он дрожит и не скрывает своего страха, а могут упасть на коле-

ни и молиться за него, если он держится мужественно. Держитесь! И съешьте, пожалуйста, обед, который я вам принес, — добавил он, приподнимая салфетку, которой не часто пользуются в тюрьме. — Сегодня у вас наваристый суп, рагу из гуся, яблоко и стаканчик вина. А завтра после причастия вам дадут стакан горячего молока.

Лоренца подняла на тюремщика изумленные глаза.

— С чего вдруг вы мне принесли все это? Вам так велели?

— Да. Так распорядился господин прево. Но я и сам чем-нибудь вас побаловал бы!

Господин прево! Главный судья, который верит в ее невиновность! Вот он ее единственный друг, не считая тюремщика, который пожалеет о ней, когда ей отрубят голову! Хорошо, что он есть. В ее положении друг — большое утешение. И Лоренца пообещала себе, что сделает все возможное, чтобы вести себя достойно и не разочаровать господина прево.

— Поблагодарите его от меня. И вам тоже большое спасибо!

— Да не за что! Ешьте, пока горячее.

Ни за что на свете Лоренца не огорчила бы этого доброго человека, и постаралась съесть все, что он ей принес. Тюремщик с довольным видом наблюдал за ее обедом, и его радость была для нее утешением.

— Ну, что? — спросил он, когда она закончила. — Получше стало?

— Конечно. Гораздо лучше.

— А теперь постарайтесь поспать. Священник придет завтра в восемь часов утра.

Поспать? Она бы очень хотела заснуть... Лоренца боялась долгих ночных часов, проведенных наедине с собой, когда лежишь и слушаешь, как бьется твое сердце, которое палач вот-вот заставит замолчать. Не желая поддаваться тоске и отчаянию, Лоренца стала вспоминать чудесный сад своего любимого монастыря Мурате, в котором цвели олеандры, мирт, жасмин и розы. Они наполняли воздух благоуханием, а из окна кельи можно было наблюдать за извилистыми поворотами реки Арно... Сад во Фьезоле тоже был очень хорош. Окруженный невысокой стеной из светлого камня, он тянулся почти до города, радуя глаз серебристыми оливами. А несравненная красота садов Боболи! Они окружали дворец великого герцога и были украшены многочисленными фонтанами, рассыпающими свои алмазные струи; бассейнами, в прозрачной воде которых плавали золотые рыбки; беломраморными статуями, выступающими из темной зелени...

Воспоминания мало-помалу стали грезами, а грезы — сном: Лоренца, сама того не заметив, заснула.

Ее разбудило осторожное прикосновение к плечу. Серый утренний свет проникал в оконную щель, монах в коричневой рясе стоял возле ее постели.

— Приближается назначенный час, дочь моя, — тихо проговорил он. — Я брат Варрава и пришел, чтобы помочь вам. Я хочу приготовить вас к встрече с нашим Спасителем.

Монах был стар, и его светлые глаза смотрели на Лоренцу с сочувствием. Лоренца поспешно поднялась и постаралась прибрать волосы, которые растрепались во время сна.

— Я в вашем распоряжении, отец мой. Мне, право, неловко, что я так заспалась, вместо того чтобы как следует приготовиться к исповеди.

— Добрый сон — дар Божий. Говорят, крепкий сон свидетельствует о чистой совести. Так ли это, дочь моя?

Лоренца опустилась на колени на холодные плитки пола, а монах, осенив себя размашистым крестом, присел на краешек скамьи. Девушка молитвенно сложила руки и склонила голову.

— Простите, отец мой, совершенные мной грехи. Но перед вами, воплощением Господа, перед которым мне нужно ответить за прожитую жизнь, я клянусь вечным спасение души, что никогда никого не убивала. Я не убивала господина де Сарранса, который нещадно избивал меня своим хлыстом. Я швырнула в него бронзовую фигурку, которая попалась мне под руку, и он потерял сознание. Поэтому я смогла убежать. Но не я перерезала ему горло!

— Вы сами не делали этого, конечно, но есть мужчины, которых можно было подкупить, и они выполнили это скверное дело. Вы ведь богаты.

— Была богата, но теперь я нищая. Нет, я никого не подкупала.

— Продолжайте ваш рассказ.

И Лоренца продолжила свою исповедь. Она вспоминала обо всех прегрешениях, которые совершила за свои семнадцать лет, даже когда была ребенком. Она старалась ничего не забыть и не утаить и признавалась даже в грешных мыслях. Рассказала она и о ненависти к своей тете, донне Гонории, и еще к королеве, которые сделали все, чтобы погубить ее.

— Простите их и раскайтесь, дочь моя.

— Трудно это сделать, когда тебе причинили столько зла.

— Я знаю, но тем дороже будет ваше прощение для Господа, а вашей душе оно принесет мир и покой.

— Неужели вы в это верите?

— Конечно, верю! С помощью Господа нашего Иисуса Христа и его кроткой Матери все возможно. Помолимся с вами вместе.

Монах произнес первые слова молитвы, которую Лоренца тоже знала наизусть, но это была очень длинная молитва, и, когда к ним вошел тюремщик, они все еще обращали свои слова к Господу. Глядя в глаза, полные тоски, какие подняла на брата Варраву Лоренца, он дал ей отпущение грехов in articulo mortis, потом гостию, которую принес в дарохранительнице под плащом, потом благословил ее.

— Идите с миром, дочь моя. Я буду с вами рядом до вашей последней минуты.

Внезапно Лоренцу охватила дрожь, но она все-таки привела в порядок свое платье, расчесала густые волосы и заплела их в косу, потом накинула плащ и, почувствовав, что немного успокоилась, подошла к страже, которая ждала ее возле лестницы. Они спустились в галерею и увидела там тележку, запряженную лошадью. Ей связали руки и помогли сесть. Потом дождались брата Варраву, и тележка загрохотала по булыжным камням мостовой.

Дорога от Шатле до Гревской площади была недолгой, но за это время, несмотря на хмурое небо и сгустившиеся тучи, на площади уже собралось немало народа, и любопытные продолжали стекаться со всех сторон. Лоренцу судили обычным городским судом, как любую горожанку, но собравшиеся знали, кто она такая, и ее сопровождал шумок, выражающий удовлетворение. Это усугубляло ее подавленность. Лоренца не сводила глаз с неба, хотя и оно готово было расплакаться дождем, и ни одной птички не сновало под низкими тучами. Она утешала себя тем, что очень скоро мучениям ее наступит конец и она наконец-то станет свободной, чего она так желала, уезжая во Францию вместе с Филиппо Джованетти. Однако как трудно было поверить, что яростными криками и пожеланиями смерти встречает ее тот же самый народ, который вначале был так приветлив и благожелателен по отношению к ней. Может быть, здесь, на площади, вместе со всеми кричит и та самая торговка, что кинула ей румяное яблоко, которое она с таким удовольствием съела?