Обезьяна приходит за своим черепом - Юрий Домбровский

- А все как есть, то я и описал, - успокоил ее Курт. - Ну, как, что, где нашел. Только вот насчет цены не знаю, так что ничего не обозначил. Хозяин, наверное, не обидит, я ему на совесть верю.

- Ой, Боже мой! - старушка выхватила у него книгу и так и замерла.

Весь лист был исписан какими-то цифрами, через каждые два слова шла запятая или восклицательный знак. Внизу красовалась подпись на полстраницы.

"Господину президенту музея. Сегодня я на остановке, поджидая 17-й номер, услышал, как 2 человека разговаривали промеж собой, что вы скоро ваш уважаемый музей закроете на 3 месяца!! А когда откроете во 2-й раз, он будет в 5 раз больше, чем был! И для этого вам нужны всякие редкости, кто какие только принесет. А вот есть у меня редкость - 1 красный череп 2-го сорта! Он бы был и 1-го, да у него выбито 12 зубов, в голове 5 трещин и одна челюсть расколота на 13 частей, а 2-я цела. От этого я его готов продать в 4 раза дешевле, чем он стоит. Если нужно, напишите до 20-го, а живу я в 36 сеттльменте..."

Ну, и так далее, до конца страницы, до огромной, министерской подписи с крюками и петлей.

- Господи, да что он тут такое нагородил? - крикнула старушка, чуть не плача. - Нет, я сейчас же вызову хозяина, пусть он придет и посмотрит сам. Вот еще беда! - И, прихватив фуфайку и книгу, она бросилась по коридору.

Курт, очень довольный всем, смешливо оглянулся по сторонам, ища сочувствия, увидел стоящего сзади солдата и подмигнул ему одним глазом.

- Видишь, как распалилась, чуть не заплакала... А за что? Разве я что непотребное написал? У меня же ни одного ругательства нет. Я только предложил: купит - так купит, а нет - так и до свидания, я другого найду.

Солдат покачал головой и посоветовал:

- А ты бы, милый, верно, шел, пока хозяина нет, а то придет, раскричится, да еще, пожалуй, в полицию стащит. Ты, смотри же, ему всю книгу запакостил.

- Я не запакостил, я дело предложил, - холодно ответил Курт и отвернулся от солдата.

Но тут пришел улыбающийся хозяин, очень вежливо поздоровался с Куртом и почтительно спросил:

- Это, очевидно, вы продаете красный череп?

Курт торжествующе повернулся к старушке:

- Ну что, мать? Видишь, что значит культурный человек! У него все по-деликатному, без шума, без крика. Ну, как с таким дорожиться? Есть, есть у меня череп, - успокоил он хозяина. - Как я обозначил, так все у меня и есть. Постойте-ка, - и он положил сумку на стол и стал ее расстегивать.

- Так, может, пройдем ко мне? - любезно и серьезно предложил хозяин и сунул книжку с записями себе под мышку. - Там вы мне все и покажете. Он у вас с собой?

Они прошли через длинную стеклянную галерею, зловеще освещенную красными лампами и факелами - зал инквизиции, - и поднялись по винтовой лестнице в комнату, заставленную стеклянными шкафами, из которых глядели на посетителя головы знаменитых преступников двух столетий, и зашли в служебный кабинет хозяина. Тут Келлер запер дверь и повернулся к Курту. Наступила короткая пауза. Каждый разглядывал друг друга.

- У льва одного глаза нет, - сказал Курт, улыбаясь. - Это может не понравиться военной комендатуре.

- Я всегда стою на страже ее интересов, - быстро, в один вздох, выпалил Келлер. - Ах, я даже не предложил вам сесть! - Он дотронулся до спинки огромного кожаного кресла. - Будьте любезны, пожалуйста. Курите? Курите, пожалуйста, вот папиросы.

- Спасибо, - ответил Курт и сел. - Вот пришел посмотреть, как вы живете. - Он обвел комнату взглядом. - Ну что ж, мне кажется, все в порядке.

- Да? - Келлер резко пожал плечами. - По-вашему, это порядок? Плохо, если вы на это смотрите так, только и могу сказать. Вы мое письмо получили?

- Еще неделю тому назад, - ответил Курт ласково и положил ему ладонь на руку. - Слушайте, и вы тоже сядьте и перестаньте волноваться! Вот так! Ваше письмо мне кое в чем не понравилось. Волнуетесь много. Больше, чем надо.

Лицо Келлера сразу стало возбужденным и замкнутым.

- Больше? - сказал он, сдерживаясь. Встал, подошел к пальме, стоящей в кадочке посереди-не кабинета, и начал поправлять ее ветви. - Вот вчера, например, у меня в кабинете был немец, военный комендант города, - сказал он вдруг, оборачиваясь к Курту. - Сидел он в том же кресле, что и вы, и курил сигареты, а в ящике стола...

- А со мной немцы в одном доме живут, - добродушно ответил Курт и весело ударил слегка рукой по подлокотнику. - Понимаете, коллега, очень правильно живут - спят, едят, пьют шнапс, гуляют, по прямому проводу связываются с Берлином. А у меня тоже в столе планы и документы. Так что будем делать? Отказываться от работы? А? - Он так прямо и неотступно глядел в лицо магистру философии, что тот наконец отвел глаза и опять повернулся к пальме. - Или я менее осторожен, чем вы?

- Я этого не говорю, но... - ответил Келлер, возясь с веткой.

- Ну, тогда, может быть, менее опытен? Ах, тоже нет? Тогда менее труслив, может быть?

- О! - взорвался наконец Келлер и бросил пальму. - Вы мне говорите о трусости! Вы! Вы же отлично видите, на каком вулкане я обречен танцевать!

- Вижу, вижу, - успокоил его Курт. - Все отлично вижу. Вот я и пришел поблагодарить вас и сказать, что вы по-настоящему молодец. Но только не надо нервничать! Поверьте, я много трусливее вас и поэтому если на что-нибудь иду, то потому, что считаю: вот это-то и есть самое безопасное, все остальное еще хуже, а чаще всего и много хуже.

Он помолчал.

- Вам в гестапо приходилось когда-нибудь сидеть? - спросил он вдруг.

- Странный вопрос! - хмуро улыбнулся Келлер.- Я же разговариваю с вами - значит, не сидел.

- А я вот сидел, - резко ответил Курт и посмотрел ему в глаза. - Меня даже травили в газовой камере, а вот я тоже разговариваю с вами. Значит, я больше вас знаю, с чем вы имеете дело, и больше вас боюсь провалить его. Вы улавливаете разницу? "Я боюсь провалить дело", - это совсем не то, что "я боюсь".

- Вполне, - кивнул головой Келлер. - Я тоже боюсь провалить дело.

- Но это же совсем другой разговор, - отозвался Курт. - Так, значит, и будем разговаривать о деле, которое мы оба боимся провалить, а поэтому и не провалим. Вот вы сказали: "Был военный комендант и курил сигареты". Ну, а ваших-то людей у вас за это время было много?

Келлер слегка усмехнулся и кивнул головой на книгу.

- Да вот же книга перед вами же, смотрите сами. Но экстренное сообщение было только одно. - И, перевернув страницу, Келлер ткнул ногтем в подпись, сделанную анилиновыми чернилами: "Ваш покорный слуга, старый учитель католической школы".

Курт только скользнул глазами по записи и перевернул лист. Были еще две записи о том, что материальная подготовка операции "Леди" проходит успешно и в склад доставлена новая партия оружия, в том числе браунингов ("смею ли выразить свое восхищение") двести штук (город Демье, улица Капуцинов, 200). Есть и пулеметы ("тяжелое впечатление оставляет ваш музей"), немного, но все-таки 50 штук ("Иоганн Граббе, 50 лет"). Но Курт и на пулеметы почти не обратил внима-ния. Не так давно в его распоряжение поступил целый склад оружия, оставшийся после бежавшего правительства, поэтому все эти мелкие поступления, очень существенные и важные с моральной стороны (значит, люди работают вовсю!), материально почти ничего не значили. А работали люди действительно хорошо. Взять хотя бы этого толстяка. В его верности и готовности никак сомнева-ться не приходится. Он и раньше оказывал партии разные мелкие услуги, хотя к ряду пунктов ее программы относился просто отрицательно, а к другим - недоуменно. А вообще он господин с большими странностями и загибами. Однажды он, первый католик, опубликовал такую статью, после которой часть знакомых перестала с ним даже раскланиваться. Это было в дни, когда в парламенте дебатировался законопроект о запрещении проституции. Коммунисты, все левые и даже часть правых голосовали за проект. Вот тогда Келлер и выступил со статьей, озаглавленной "Божеское и человеческое". "С этим злом, - писал он, - нельзя бороться ни законами, ни запретами. Публичные дома - одно из звеньев той цепи мировой греховности и несовершенства, которая опутала первого человека после его грехопадения". Вспомнив об этой фразе, Курт улыбнулся и сказал:

- Одно из звеньев нашего несовершенства, дорогой мой министр, заключается, между прочим, и в том, что нам, борцам против нацизма, приходится прибегать не к словам, а к динамиту. Это чертовски неприятно, но такова уж природа борьбы.

- Не мир, но меч, - ответил Келлер сейчас же.- Не сомневайтесь, я следую за моим Спасителем и в этом.

И он просто и ласково посмотрел на Курта сразу потеплевшими близорукими глазами.

Все, что происходило в этой комнате, страшно волновало магистра философских наук. Он давно уже слышал о руководителе Сопротивления, но никогда не думал, что ему придется увидеть его вот так. Собственно говоря, он, Келлер, нарушил все правила и инструкции и конспирации. Запись начальника одним из пунктов обязывала его немедленно прийти на место явки, и только. Но ему показалось, что начальник и сам хочет его увидеть. Глупая старуха так возмущалась, так совала ему в лицо эту запись, что, увидев гриф руководителя группы и приказ явиться, он решил выйти на всякий случай в вестибюль. Ведь если начальник не захочет с ним встретиться, он всегда может уйти до его прихода. Но начальник не ушел, а подождал его и поднялся с ним в кабинет, чтобы дать ему нужные разъяснения. Полно! Для того ли, чтобы дать разъяснения? Келлеру вдруг пришло в голову, что руководитель просто хочет его прощупать - ведь они все безбожники.