Фальшивый талисман. Зашифрованный счет - Ростислав Феодосьевич Самбук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Штандартенфюрер Готшальк, — сказал кто-то почтительно, и Гюнтер понял, что за стеклянными дверями собираются либо бывшие эсэсовцы, либо члены какого-то землячества.
Гюнтер занял место на краю панели и, выбрав удобный момент, открыл дверцу «опеля», помогая выйти из машины человеку в хорошо сшитом костюме. За ним выпрыгнула средних лет женщина, глянула на Гюнтера, тот поклонился вежливо и прошел с независимым видом рядом с этой парой мимо молодчиков, которые услужливо расступились.
Большой темноватый зал был заполнен на две трети — Гюнтер пристроился в последнем ряду и внимательно осмотрелся, но не заметил Карла. Почти сразу присутствующие зааплодировали — на сцену вышел какой-то человек.
— Шлихтинг, — прошептал сосед Гюнтера в волнении, — сам Иоахим Шлихтинг!
Гюнтеру показалось: сейчас Шлихтинг поднимет руку, бросит в зал «зиг!», и сотни присутствующих, как во времена Третьего рейха, заревут «хайль!». Но дело ограничилось аплодисментами и отдельными выкриками.
В это время в зале появился Карл. Он вышел из боковой узкой двери у самой сцены и сел на свободный стул в первом ряду.
Гюнтер не слушал Шлихтинга. Его всегда раздражали речи политиканов, он считал их всех демагогами, мог сидеть в нескольких шагах от оратора, смотреть ему в глаза и не слушать — отключаться полностью, мог в такие минуты даже повторять роль или придумывать меткие реплики.
Гюнтер уже давно понял, что последний из «тройки» — один из неонацистских бонз. Вряд ли Карл по собственной инициативе пошел бы на это собрание и вряд ли его пропустили бы без разрешения в помещение за узкой дверью, которую охраняют два здоровенных молодчика. Следовательно, он встретился уже с человеком, который знает две последние цифры, и завтра, самое позднее послезавтра они вернутся в Швейцарию и станут владельцами банковского счета. Это же черт знает что такое, сегодня он бедняк, нищий, а завтра может открыть собственный театр!
Шлихтинг закончил, его проводили бурными аплодисментами, он подошел к краю сцены и подал какой-то знак (Гюнтер мог поклясться) Карлу, поскольку тот сразу подхватился и двинулся к узким дверям, которые открыл один из охранников.
Гюнтер вышел на улицу. Поспешил к себе в «фольксваген». Из стеклянных дверей стали выходить люди, наконец появился и Карл в сопровождении Иоахима Шлихтинга. Сел вместе с ним в длинную черную машину.
Что ж, все встало на свои места. Иоахим Шлихтинг — последний из кальтенбруннеровской «тройки».
Сейчас Гюнтер мог ехать домой, но, вспомнив историю со «святым отцом», двинулся за роскошным черным лимузином.
Шлихтинг не спешил. Вскоре начались тихие фешенебельные кварталы Ганновера, и Гюнтер не боялся потерять из виду черный лимузин, шел метров за сто — уже совсем стемнело, и если бы Карл даже оглянулся, все равно не узнал бы свой желтый «фольксваген».
Лимузин остановился возле дома за чугунной оградой, Гюнтер тоже притормозил и увидел, как из машины вышел Шлихтинг. Лимузин с Карлом двинулся в сторону центра. Попетляв немного, они неожиданно для Гюнтера вынырнули на улицу, где был их отель «Корона».
Гюнтер поставил «фольксваген» на место и поднялся лифтом на свой этаж. Карла не было в номере, и Гюнтер постучал в дверь комнаты Аннет. Никто не ответил. Гюнтер нажал на ручку, и дверь поддалась. Он переступил порог и хотел подать голос, но услышал такое, что заставило его скользнуть в темную прихожую и тихонько прикрыть за собой дверь.
Говорил Карл. Гюнтер четко слышал каждое слово, стоял, держась за ручку, и смотрел на полоску света, падавшую из ярко освещенной комнаты в прихожую через узкую щель приоткрытых дверей.
— Если я возьму эти деньги, — говорил Карл, — я возненавижу себя на всю жизнь, но нельзя же существовать, не уважая самого себя! Скажи, Аннет, как мне поступить?
Аннет ответила сразу:
— Я знала, что ты придешь к такому выводу, потому что верила в твою порядочность, милый, и мне было бы очень тяжело разочароваться.
«Милый, — скривился Гюнтер, — уже милый…»
Карл начал не совсем уверенно, словно раздумывая, но постепенно голос его креп, даже появились какие-то металлические нотки.
— Ты видела полковника Пфердменгеса? Хороший человек на первый взгляд, не так ли? Пьет, гуляет, веселый… Наверно, сидит сейчас в ресторане и ужинает с приятелями. Ты знаешь, зачем он приехал? Получить свои деньги — и айда назад, уничтожать черных! Он купит еще плантацию и, чтобы охранять ее, много оружия — он будет стрелять, вешать, рубить… И в этом помощник полковника я. Потому что я дал ему деньги, приобрел автоматы и пули к ним!
Гюнтер представил, как дергаются у Карла уголки губ. Что ж, по сути, Карл прав, но на земле почти каждый день кто-нибудь с кем-нибудь воюет и кто-то кого-то убивает, а Африка далеко… Стоит ли забивать себе этим полову?
— Но дело не в полковнике, — продолжал дальше Карл, — сегодня я отыскал третьего, знающего шифр. Он потребовал у меня сразу три миллиона. Потому что он умнее всех и знает, что и где можно хапануть. Я пообещал ему их, а теперь решил не отдавать, потому что это все равно, что наточить бритву врагу, который хочет тебя зарезать.
— Кто он? — спросила Аннет.
— Один из неонацистских фюреров. Я читал о них, но не обращал внимания, да и все мы часто не обращаем внимания…
— Кто все? — сердито оборвала Аннет. — Мы устраиваем демонстрации и митинги протеста, мы боремся, хотя наше правительство, к сожалению…
— Когда видишь все это собственными глазами, начинаешь думать: либо ты сумасшедший, либо сумасшедшие вокруг. Двадцать лет назад коричневые были еще у власти, потом все клялись, что никогда не допустят возрождения фашизма, сажали эсэсовцев за решетку и ставили антифашистские фильмы, а сейчас те же эсэсовцы красуются в мундирах, а фашисты под охраной закона произносят речи и выдвигают требования, которым бы позавидовал сам Гитлер!
В комнате установилась тишина.
Гюнтер прислонился плечом к стене. Его не взволновали слова Карла, ибо в глубине души он безразлично относился и к фашистам, и к антифашистам — верил только себе и своему умению устраиваться. Думал: назвал ли Шлихтинг свои две цифры? И сколько же на счету, если Карл пообещал ему даже три миллиона?
Три миллиона — и кому? Какому-то бывшему нацисту. А он, Гюнтер, которого чуть не расстреляли, получит только миллион. Где же справедливость?
Аннет спросила:
— Однако почему не насторожил тебя первый визит к Рудольфу Зиксу? И дядя предупреждал
