Князь Рус - Наталья Павлищева

Но за поворотом речки вдруг услышали… стук топоров и увидели Руса с товарищами, ставящих шалаши! Вот почему они так торопились…

На ночевке Рус подошел к жене:

– Как вы, Порусь? Полисть не замерзла?

Порусь смотрела на мужа, о котором услышала за день столько слов благодарности, и думала, что ей достался самый лучший мужчина на свете!

После первого дня пути Порусь с тоской смотрела на свою повозку: еще несколько дней пути, и та не выдержит. Придется нести маленькую Полисть на закорках, а там дитю замерзнуть запросто, как бы мать ни старалась ее согреть.

Поутру к ней вдруг подошла Мста:

– Порусь, моя повозка крепче, дети у нас малы, положим их в мою повозку, а скарб в твою и привяжем позади. А тащить станем вместе.

Попробовали, получилось, теперь Полисть и Желотуг лежали, укрытые множеством мехов в повозке Мсты. Налегая на постромки, Порусь радостно улыбалась. У Мсты повозка хоть и потяжелее, да сделана не из корья, а из лиственницы, передок хорошо выгнут, тащить удобно. Увидев такую придумку, Словен кивнул женщинам:

– Может, еще кто так сделает?

Сделали не только женщины, теперь дети ехали вместе со стариками и недужными в крепких возках новых сородичей, а скарб тащился позади. На льду получалось хорошо, а выберутся снова в лес, там будут думать.

Постепенно двигаться стало если не легче, то привычней, привыкли к постромкам плечи, к лыжам и снегу ноги, к однообразному движению люди. Уже не так уставали, приходя к готовым стоянкам, не засыпали, едва присев, а подолгу сидели у нодий, слушая побасенки Ворчуна. Старик, вдоволь высыпавшийся и намолчавшийся за день в своем возке, готов был развлекать сородичей хоть до утра. Но Словен запретил такие посиделки: все же Ворчуну с утра спать да спать, а остальным топать.

Но сердце радовалось, когда слышались у костров детские голоса, веселый смех. Жизнь продолжалась, хотя и снова неприкаянная, бездомная.

Найдут ли они когда-нибудь свое место на этой Земле, где можно будет поставить дома, не боясь, вспахать и засеять поле, рожать детей, зная, что это и их дом на многие годы, что не придется снова и снова топать, уходя то от колдунов, то от врагов?.. И каждому верилось, что найдут.

Когда-то родовичи искали Рипейские горы и Земли предков, теперь о таких было забыто. Людей больше не интересовали благословенные Земли, где всего вдоволь без труда, им были нужны такие, чтобы, политые потом, они щедро отплатили за труд. Вот и налегали плечи на постромки, упирались в снег лыжи, таща и таща самое дорогое – детей и стариков – к новой мечте.

На одной из стоянок утром Чигирь вдруг позвал князя:

– Рус, посмотри.

Ворчун лежал, не желая просыпаться. Он не замерз, просто окончился земной срок Ворчуна, старик заснул и не проснулся. Его лицо было спокойным, как у человека, достойно прожившего свою жизнь и ушедшего в Ирий с чистой совестью. Всем бы такую смерть…

Были и тяжелые потери. Как ни замерз лед на реке, а полыньи бывают даже на самом крепком льду. В одну такую угодил со своим возком Могута. Пытаясь вытащить закутанную в шкуры жену, он погиб и сам.

Словен распорядился внимательно осматривать лед. Рус и идущие с ним впереди при малейшем подозрении ставили большие ветки, обозначающие опасные места. Лучше перестраховаться, чем еще кому угодить в полынью.

Но как бы ни было трудно, обоз упорно полз и полз вперед.

Останавливались не только на дневки. Когда вдруг с полудня потянуло теплом, как бывает в самой середине зимы, князья, посовещавшись с лучшими охотниками, решили встать и устроить облавную охоту. Пора пополнять запасы еды.

На следующий день прошли всего ничего, как вдруг на берегу показалась подготовленная Русом и товарищами стоянка. С чего бы? Хотя уставшие люди радовались возможности передохнуть. Повеяло теплом, снег стал волглым, идти по нему тяжело, а уж тащить возки тем более. И все же удивительно, ведь широкий след от лыж Руса тянулся дальше. Все разъяснилось сразу: назавтра облавная охота. Хотя говорить об этом вслух громко не стали, чтобы ветер не разнес по всему лесу и звери не услышали о беде.

У зверя лучше слух, лучше нюх, он издалека услышит и почует человека, потому строго соблюдались давние правила – молчать и постараться не пахнуть. Для второго люди наломали еловых ветвей, растерли хвою между ладонями и старательно вымазали ею свою одежду. Если человеческого запаха звери здесь пока не боялись, то запах дыма им хорошо знаком, его надо перебить.

Наутро в стане остались только женщины, старики, дети и несколько человек для охраны. Мста ушла вместе с мужчинами, никто и слова не сказал против, все хорошо знали охотничье умение этой женщины. Первак, который уже мог ходить, но пока в облаве только помешал бы, сидел возле огня, мысленно представляя, что там происходит. К князю подсел Чигирь, чуть помолчал, потянул носом, словно мог что-то понять по запаху, и вздохнул. Его хромота тоже не позволила пойти с охотниками. Сидели на крепкой привязи и собаки, они при облаве не помощь, как на охоте, а помеха, лаем спугнут зверя раньше времени.

Не выдержав напряженного молчания, Чигирь поинтересовался:

– Дошли?

Словно Первак мог видеть, что творится у охотников. А он действительно видел, вернее, понимал каждый шаг и ждал. Вот они подошли к месту начала облавы, вот оставили засаду, на нее и погонят зверя. Разделились на две руки: левую повел опытный Охоч, он и прозван так за свою неуемную тягу к лесной забаве, правую – Радок. Рус и Словен как простые охотники, князья на облаве не главные. Даже своевольная Мста смирилась, тоже следит за каждым знаком Охоча. Иначе нельзя: если хоть дрогнет или сделает по-своему один, то зверь уйдет именно в этом месте и весь труд многих будет зряшным.

Время выбрали для облавы удачное: просевший снег не скрипел, в лесу тихо, эта тишина словно прятала звуки, укрывала. Из-за оттепели на иголках сосен и пихт повисли росинки, с огромных еловых лап время от времени ухали большие пласты слежавшегося снега, кажется, крикнешь – и лес заберет голос без возврата. Но никто не кричал.

Руки облавы расходились, оставляя на местах охотников – сторожить. Как только они сомкнутся где-то там, в глубине леса, облава начнет сжиматься, осторожно гоня зверей на засаду. Вот мелькнули идущие первыми, Охоч увидел Радока, сделал знак, что видит. Чуть послушали тишину, и Охоч как главный махнул рукой: пора! Никогда далекий безлюдный лес такого не слышал! По нему вдруг пошли тихий свист и постукивание. Насторожились звери, высунулась из дупла любопытная белочка, беспокойно прянули ушами кормившиеся на полянке лоси, дрогнуло пугливое заячье сердечко.

Но свист не только не проходил, он становился громче, а топоры застучали обухами по деревьям еще сильнее. Дерево отзывалось где-то звонко, где-то глухо. Мужики мысленно отмечали: это пора на сруб, но сейчас не до деревьев и рубки, животные начали пугаться, теперь не упусти. Следующий знак Охоча уже свистом сообщил облавникам, что пора, еще чуть, и звери рванутся через облавную нить прочь.