Некровиль - Йен Макдональд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почти пятьсот лет монахи Сан-Исидро сопротивлялись посягательствам мира. Дворцы Мамоны – гасиенды, георгианские или псевдотюдоровские, – осаждали его; размышлениям братьев мешали крики и стоны во время вечеринок у бассейна, щелчки и влажные удары, выдающие мелкие садомазохистские развлечения жителей пригородов. Надвигались мертвецы приходили, дом за домом, сад за садом, улица за улицей подкрадываясь к Сан-Исидро, как фикус-душитель, вытесняя серристос из их гасиенд, георгианских и псевдотюдоровских особняков. Францисканцы, островок анахроничной веры посреди опровергающего ее океана, держались. Такое у них было кредо: стойкость и смирение. Конец наступил, когда Региональный комитет агломерации Трес-Вальес написал на карте nec plus ultra[180] и надежно изолировал миссию Сан-Исидро внутри некровиля Святого Иоанна. Братья съехали. Дом смерти, преисполнившись мудрой иронии, занял освободившееся помещение.
– Можно увидеть океан, если подняться на башню, – сказала Нуит, зажигая длинную тонкую свечу и устанавливая ее на подставке перед статуей Богоматери, Владычицы Ангелов. Машины воскрешения заполнили длинный узкий неф, как будто собрались послушать реквием. Души, ожидающие возрождения, тихонько напевали григорианский хорал. – В ясный день. Без смога. Или тумана. В идеальных условиях. Ступеньки неровные. Не рекомендуется страдающим от головокружения.
Поскольку Камагуэй им не страдал, они поднялись на башню. Через побеленные арки открывался вид на все четыре стороны света. Ветер принес аромат океана: на мгновение Камагуэю показалось, что сквозь дымку он видит серебристый блеск волн, разбивающихся о далекий, недостижимый берег. В долине над мертвым городом рядами поднимались столбы дыма, вторя сетке улиц. Пальмы будут тлеть много дней, подумал Камагуэй. Конвертопланы низко прожужжали над зоной горения, и дымные полосы завились спиралями. Выглянув из восточного окна, он увидел три черных шпиля аркосанти «Теслер-Танос», которые вздымались из дыма и густеющего янтарного смога. С южной стороны Камагуэй посмотрел вверх. Он знал, что не сможет разглядеть корабли там, наверху, но все же надеялся, что увидит горстку черных точек за бледнеющим небесным знаком или, может быть, падающий корпус, сгорая, прочертит на небе длинную угольную полосу, расписавшись в собственной гибели. Радио водителя в тук-туке, который доставил их сюда, бормотало о том, что флот Свободных мертвецов разрушает орбитальные заводы и перестраивает их обломки в некое колоссальное космическое сооружение.
На некоторые вопросы он не узнает ответа.
Они спустились с башни и через темный, тесный неф прошли в сад миссии. Одетые в белое молодые работницы Дома смерти встретили их под высокими тенистыми пальмами, которые аркой нависали над красной черепицей часовни. Они пожали друг другу руки, как принято у мясного народа.
– Сеньор Кинтана. – Проводником Камагуэя в вопросах воскрешения выступала высокая чернокожая женщина, немногословная и грациозная, что казалось обязательным для всех сотрудников Дома смерти. – В наших процедурах работы произошел ряд изменений, о которых я должна вас проинформировать. Дом смерти больше не выступает в качестве посредника между клиентами и корпорадой «Теслер-Танос». Поэтому мы отправили всю сумму, накопленную на вашем страховом счету инморталидад, на счет Дома смерти Сан-Исидро, указав вас в качестве бенефициара. Полная сумма плюс проценты будут доступны после воскрешения, вы сможете распоряжаться ими как пожелаете.
– Зашибись… – проговорила Нуит.
– Именно. Итак, сеньор Кинтана, вот резервуар, который мы для вас приготовили.
Внезапно «хлопушки», космические сражения, таинственные орбитальные артефакты, мятежные Дома смерти и рассыпающаяся система contratada превратились в бумажные фонарики в тропическом шторме. Смятые, раздавленные, улетающие в небытие кувырком. Огонечки погасли. Смерть рядом, смерть здесь, смерть – поднятая крышка резервуара Иисуса под древними стропилами бывшей монастырской трапезной.
– А я точно должен это сделать?
– Ты не должен делать того, чего не хочешь, – твердо сказала Нуит. – Так, дайте-ка мне эту хреновину. Мы все устроим на свой лад.
Высокая чернокожая женщина поколебалась, прежде чем передать Нуит маленький пластиковый цилиндр. Камагуэй слишком много времени провел в тени Сантьяго Колумбара, чтобы не узнать его.
– Я вас позову, – прибавила Нуит.
Женщина в белом поклонилась и исчезла в недрах бывшего монастыря.
– Нуит, мне страшно.
Нут села на влажную от росы траву и прислонилась к наклонному стволу монастырской пальмы. Раздвинула ноги, похлопала по траве.
– Иди ко мне.
Он сел, скрестив ноги. Нуит небрежно обхватила его ногами за талию и притянула к себе. Иглы на его плечах и спине согнулись, каждая подарила мимолетный сладострастный поцелуй. Нуит его обняла.
– Я все время буду с тобой. Я не оставлю тебя. Когда глина расколется, первым, что ты увидишь, будет моя физиономия.
– Нуит.
– Да.
– Теперь я понимаю, почему ты так поступила в отеле. Твои трюки с превращением. Ты не хотела, чтобы я возненавидел тебя, увидел монстра, вампира, который питается мужскими желаниями. Ты хотела шокировать меня, бросить мне вызов и посмотреть, сумеют ли мои представления о том, какой может и должна быть любовь, выйти за рамки, обусловленные плотью. Ты обнажила себя до голых костей и спросила, могу ли я полюбить это. Я могу, Нуит. Я могу полюбить тебя такой.
– То были не голые кости любви, мясной мальчик. Хочешь их увидеть? Я покажу. – Она открыла флакон, вытряхнула содержимое на ладонь правой руки. Поднесла к лицу Камагуэя: одинокий тектофармацевтический паук; черный как грех. – Это и есть любовь. Вот в чем ее суть: один вопрос. Достаточно ли сильна твоя любовь, чтобы убить того, кого любишь? Достаточно ли сильна твоя любовь, чтобы избавить его от боли?
Она держала паука на раскрытой ладони, предлагая его Камагуэю.
– Я не могу, Нуит. Мне не хватит силы духа.
– Знаю. Мне хватит. – Она подняла руку, поднесла ладонь к его лбу.
Кратчайший контакт, мимолетное соприкосновение.
Он резко вдохнул, медленно выдохнул.
– Я думал, что-нибудь почувствую.
– Он действует очень нежно. Та главная сучка из Обители Смерти обещала мне, что ты просто медленно заснешь. – Нуит коснулась его головы своей. Паук был черной кастовой меткой на его лбу, из которой изысканные яды просачивались в передний мозг. Камагуэй прижался к Нуит. Кончики игл разорвали ее кружевной наряд, оставив на коже аккуратные параллельные царапины. Она ощупала новые волдыри: затылок, тыльную сторону ладоней, впадины ключиц. Нежные прыщи лопнули, тектопластические шипы превратились в острые крючья.
– Жаль, что здесь нет моего отца. Я бы хотел попрощаться. Может быть, потом…
– Это бы только навредило ему и сбило с толку тебя.
– Вот чего я не могу понять: почему мы теряем всех, кого любим. Почему мы должны начинать все сначала, строить новую жизнь, новую любовь, находить новых друзей и семьи. Как же больно тем, кто остался на другой стороне.
– Больно было бы тем, кто проходит через это, если бы им
