Твардовский без глянца - Павел Фокин

17. IV.1955

Уже выясняются контуры обеих глав – „Друга“ и „Огней Сибири“. Там вступлением может быть – „Нет, жизнь меня не обделила“.

Там нужно место о том, что от любви к Родине и всему доброму меня не отучить, если даже долго бить (и методично) и обвинять, в чем я не грешен, и за ошибки бить втройне, – не отучить от той любви, не оттолкнуть.

И нет на свете большей веры,Что сердцу может быть дана.

После этих двух глав – будет смоленская деревенская глава и, может быть, „Москва“, а там можно ехать до Владивостока, наконец. И уже делать, что бог даст. Сибирь будет „уравновешивать“ „Друга“, а „Москва“ – „Смоленщину“. „Вра, вра!“ ‹…›

19. VIII.1955

Преодолевая, особенно под конец, чувство отвращения к черновизне и несовершенству, неотчетливости и т. п., перенес на листы всю главу, чтоб лучше видеть, что с ней делать (еще не знаю). ‹…›

А может быть, отдохнуть от ямбов, от „далей“, заняться чем-либо в другом ключе? Может быть, напишу еще одну „Поездку в Загорье“. Боже мой, за что ни возьмись, нужно напряжение лжи и натяжек. А уже не могу, не хочу – хоть что хочешь.

20. VIII.1955

Кажется, нащупывается что-то в „Друге“ без „ночи предосенней“, которая что-то начинает и не дает полного слияния с предыдущим. Может быть, она выпадет, и тогда заключение главы прямее, определеннее.

Все нужное из тех строф встанет в ряд, кажется. Важно сказать о том, из-за чего вся речь:

Что я внешней мудростью (чьей-то) был избавлен от сердца горестных хлопот. Так, должно быть, нужно, там видней, дела не нашего ума. И подумай я иначе, я сам уже как бы против всего доброго на свете. Как бы это выразить – это главное: замок на мысли, „грех“ – избавление от необходимости думать, иметь свое человеческое мнение и суждение. Кому-то там видней (больше, чем мне, другу, знающему человека, как самого себя). Отказ себе в каком-либо значении своей принадлежности тому, общему, к чему апеллирую. ‹…›

2. IX.1955. Внуково

Пребывание в Карачарове только разворотило то, что было набросано и что я бессовестно читал людям. Теперь ясно, что ни „Друг“, ни „Огни“ еще не готовы. С „Другом“ вообще тяжело, а „Огни“, как теперь определенно обозначается, в сущности, опять лирическое отступление, подход к чему-то, чего нет. Может быть, придется сбивать обе главы в одну. Во всяком случае – первая часть „Огней“ решительно не годится. Сибирь так Сибирь, а к чему это опять о Союзе писателей – и пр. Это – вчера. А как со Смоленской главой? Ей-богу, не знаю. Пожалуй, еще никогда до такой степени не был в незнании, неопределенности. Только и осталось, что понимание: не то все, что покамест делаю, самого не греет.

Попробую еще и еще одолевать это настроение.

„Трудно Музу посылать на кукурузу“. ‹…›

6. IX.1955. Внуково

Последние дни все больше спокойного, с чувством свободы примирения с мыслью (давней) о том, что „Даль“ не пойдет дальше – по той самой причине: она начата тогда, до. И дело не в том, что вещь во времени затянулась, а нельзя уже ехать по той дороге. Однако я буду доводить, что есть, до известной законченности и, может быть, печатать по возможности. Но это все еще не окончательно. „Муравию“ долго считал первой частью, собираясь вести куда-то дальше. Правильно поступил, что не попер дальше. „Тёркина“ кончал однажды, правильно поступил, что продолжил – война велела. А тут все дело в том, что нет у меня той, как до 53 г., безоговорочной веры в наличествующее благоденствие. Там-то все было с точки зрения той веры – даже критика, „редактор“. А тут так ли сяк, а что-то не лепится. Вещь не такая, что терпит такой перерыв. Хотя все на свете бывает. Во всяком случае – то из „Огней“, например, что в духе и стиле прежних глав, – лучше, может быть, воткнуть частично в прежние же – при переиздании, не приторачиваться к тому. В „Друге“ есть самостоятельное содержание, и, примыкая по сюжетной ниточке к тому, он может быть и отдельным делом. ‹…›

13. IX.1955

Вчера читал Сацу, еще в чтении чувствовал, что окончательно не выходит. Сац воздержался от построчных замечаний, но высказал одно общее: правильно, что начинается с личного, чувства вины и т. п., но останавливаться на этом нельзя, не возведя дело к общему. Но я сейчас не вижу, как это сделать, чтоб не было в конце концов итога: вот и хорошо, ты сидел, я молчал, а теперь ты на воле, мы еще не стары, будем жить, работать. Словом, я не в силах вытянуть это дело сейчас. И, может быть, с другого конца нужно зайти. Тема страшная, взявшись, бросить нельзя – все равно что жить в комнате, где под полом труп члена семьи зарыт, а мы решили не говорить об этом и жить хорошо, и больше не убивать членов семьи. Тема многослойная, многорадиусная – туда и сюда кинься – она до всего касается – современности, войны, деревни, прошлого – революции и т. д. Может быть, опять возникает мысль, – она нерешима в лоб, а только может где-то исподволь проходить, но – нет! Во всяком случае, надо попробовать ее разрабатывать без надежд на ближайшее доведение „до дела“. А без этого никаких „далей“ у меня не может развернуться. Я уже колеблюсь – ехать ли на Дальний Восток, спустя лето по малину. „Дали“ кончились на сталинской главе. В сущности, и „Огни“ принадлежат еще тому тону и стилю. Может быть, при переиздании „Далей“ я и вставлю эту главу куда-нибудь, не куда-нибудь, а как раз перед сталинской, только уже не той. Аминь.

„Друг детства“ может вырасти, если это суждено, до самостоятельной вещи. ‹…›

15. IX.1955

Ничего нет легче – как уговорить себя, что предстоящее тебе трудное дело не может быть выполнено по объективным обстоятельствам. Будь это крах некоей новаторской затеи, как в „Черной металлургии“, или 53 г. для „Далей“. Но это не годится, совесть не дает покоя. Вещь может остаться незаконченной только в силу того, что ее на ходу перебила другая, более жизненная и неотложная. А так – вдруг останешься ни с чем, один, без задачи, лишенный всех тех возможностей, какие она (вещь) сулила и имела, хотя бы и тревожила своей неясностью и т. п.

Поэтому – необходимо вывести в люди эти две главы и написать третью, смоленскую ‹…›. И опубликовать эти три главы, а там в путь, нужно же доехать когда-нибудь до океана. Эта поездка только и может решить, что будет дальше. ‹…›

16. IX.1955

‹…› Не томит то, что пишется туго, – тут я что-то понял или понимаю постепенно. Вчера немножко пробилось нечто в развитии „Друга“ („Я с ним – он со мной“), может, даже получится. И именно тогда начало пробиваться, когда уже примирился внутренне, что не идет, и пусть. Не раз так было замечено, что не тогда именно открывается, когда стучишь изо всей мочи. А иногда – чуть толкнул на всякий случай, уже решив уйти отсюда, – чуть толкнул, а оно и открылось, – там и запора нет. ‹…›