Три века с Пушкиным. Странствия рукописей и реликвий - Лариса Андреевна Черкашина

Умерла Надежда Осиповна на рассвете 29 марта 1836 года, в Страстную субботу. Александр Сергеевич был чрезвычайно удручён этой потерей и, по воспоминаниям друзей, «жаловался на судьбу, что она и тут его не пощадила, дав ему такое короткое время пользоваться нежностью материнской, которой до того времени он не знал».

Александр Сергеевич, один из всей семьи, сопровождал траурный кортеж, отправившийся в начале апреля в скорбный путь из Петербурга в Псковскую губернию. Упокоилась Надежда Пушкина в древнем Святогорском монастыре, у алтарной стены Успенского собора, подле своих родителей.

…Марии Фёдоровне, матери Достоевского, предстояло прожить ещё совсем немного: её не стало в конце февраля тридцать седьмого, рокового для России года. Скорбные заметы судьбы, те самые горестные «сближения».

Брат писателя Андрей вспоминал: «С начала нового 1837 года состояние маменьки очень ухудшилось, она почти не вставала с постели, а с февраля месяца и совершенно слегла».

Коллеги доктора Михаила Достоевского всеми силами пытались помочь его бедной жене. Но врачебные советы, прописанные микстуры и порошки не помогли больной… 1 марта её похоронили на московском Лазаревском кладбище. (Увы, в годы советской власти старинный погост сровняли с землёй, обратив в… детский парк.) Мария Фёдоровна умерла рано – ей не исполнилось и тридцати семи.

Пушкинский венец

Был в биографии Достоевского день, весьма для него значимый, – день знакомства с графиней Наталией Меренберг, дочерью «полубога». Встреча с ней случилась в Москве на открытии памятника Пушкину, близ Страстного монастыря.

В тот свой последний приезд в родной город Фёдор Михайлович поселился в «Лоскутной», роскошнейшей московской гостинице, стоявшей прежде на Тверской, близ Иверской часовни. Именно из «Лоскутной», особо любимой русской интеллигенцией (гостиничный тридцать третий номер долгое время, вплоть до революционных событий, украшал портрет великого писателя), Достоевский отправлял восторженные письма жене Анне Григорьевне, здесь готовился и к ярчайшему своему выступлению, дани памяти Пушкину.

Исторической гостиницы давным-давно нет: она снесена в 1930-х годах, и ныне на её месте – вход в подземный торговый центр «Охотный Ряд». Но в Центральном историческом архиве Москвы хранится гостиничный счёт на имя знаменитого постояльца, из коего можно узнать, что Фёдор Михайлович, как настоящий москвич, частенько заказывал себе самовар. И свечи, чтобы в их тусклом мерцающем свете писать нетленные строки о Пушкине.

А по соседству с «Лоскутной», в гостинице «Дрезден», стоявшей на Тверской площади и выходившей окнами на Тверскую, на особняк генерал-губернатора («Дрезден» словно вобрал в себя старые стены прежней гостиницы «Север», где не единожды, во время приездов в Москву, жил Александр Сергеевич), остановился старший сын поэта, «флигель-адъютант Его Императорского Величества», полковник и в скором будущем генерал-майор Александр Пушкин.

Пути обоих – и Фёдора Михайловича, и Александра Александровича – в тот памятный день 6 июня 1880 года удивительным образом совпали: и Достоевский, и Пушкин – оба они спешили к Тверскому бульвару, где вот-вот должно было спасть покрывало и явить взорам величественный в своей простоте памятник любимцу России. Вместе с ними устремились к бульвару многие москвичи.

Самыми дорогими и почётными гостями на торжестве, бесспорно, стали дети и внуки поэта. Сыновья Александр и Григорий Пушкины, дочери Мария Гартунг и графиня Наталия фон Меренберг возложили к подножию опекушинского монумента венки из белых роз и лилий. Первым то сделал Александр Александрович, – его венок, что лёг к подножию памятника отцу, отличался строгой изысканностью: составлен был лишь из белых цветов. Пьедестал же самого монумента на Тверском бульваре обвивали лавровые гирлянды.

Фёдор Михайлович в письме к жене в Старую Руссу, описывая торжество в Первопрестольной, не преминул сообщить: «Видел… и даже говорил… с дочерью Пушкина (Нассауской)». А ранее, в начале того же года, он заочно знакомится с ней благодаря посланию из Германии Анны Философовой, где та сообщает о встрече в Висбадене с Наталией Александровной: «Её фамилия графиня Меренберг, хотя она замужем за принцем Нассауским. Так странно видеть детище нашего полубога замужем за немцем. Она до сих пор красива… очень обходительна, а муж – немец, добряк, чрезвычайно добродушный господин…»

А в Старую Руссу к «Ея Высокоблагородию Анне Григорьевне Достоевской» вновь летит письмо: «Милый мой дорогой голубчик Аня, пишу тебе наскоро. Открытие монумента прошло вчера, где же описывать? Тут и в 20 листов не опишешь, да и времени ни минуты. Вот уже 3-ю ночь сплю только по 5 часов, да и эту ночь также».

Памятник Пушкину в Москве. Фотография автора. 2018 г.

Апофеозом тех пушкинских торжеств в Москве стала блистательная речь Фёдора Достоевского в зале Благородного собрания, произнесённая им на заседании Общества любителей российской словесности и вызвавшая небывалый восторг публики. Гром аплодисментов сменился шквалом оваций, все буквально вскочили со своих мест: кричали, обнимались, плакали, а особо чувствительные дамы даже падали в обморок. Фёдору Достоевскому и определено было вывести самую ёмкую и верную формулу: «Пушкин есть пророчество и указание».

«И никогда ещё ни один русский писатель, ни прежде, ни после его, не соединялся так задушевно и родственно с народом своим, как Пушкин. <…> Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы, может быть, менее недоразумений и споров, чем видим теперь. Но Бог судил иначе. Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унёс с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем» – так говорил и так веровал Фёдор Михайлович. Последние слова его, произнесённые со сцены Благородного собрания, прозвучали напутствием будущим поколениям.

Графиня Наталия Александровна фон Меренберг, младшая дочь поэта.

Фотография. Начало 1870-х гг.

«Когда Достоевский кончил, вся зала духовно была у ног его. Он победил, растрогал, увлёк, примирил. Он доставил минуту счастья и наслаждения душе и эстетике. За эту-то минуту и не знали, как благодарить его. У мужчин были слёзы на глазах, дамы рыдали от волнения, стон и гром оглашали воздух, группа словесников обнимала высокоодарённого писателя, а несколько молодых девушек спешили к нему с лавровым венком и увенчали его тут же, на эстраде, среди дошедших до своего апогея оваций».

Потрясённый журналист, написавший эти строки, убеждал читателей: «Человеческое слово не может претендовать на большую силу!» Речь о русском гении стала истинным триумфом другого гения – Достоевского.

«Я считаю речь Фёдора Михайловича Достоевского событием в нашей литературе, – указывал Иван Аксаков. – Вчера ещё можно было толковать о том, великий ли всемирный поэт