Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Коллективный сборник

МИХАИЛ ТРОИЦКИЙ

Михаил Васильевич Троицкий родился в 1904 году в Петербурге в семье чиновника. После окончания средней школы учился на архитектурном отделении Художественного промышленного техникума, но вынужден был после смерти отца оставить учебу из-за отсутствия средств к существованию. Работал чернорабочим на ремонте мостов, на фабрике «Картонтоль», помощником машиниста на заводе «Большевик».

Литературной работой Троицкий начал заниматься с 1926 года. Он — автор пяти сборников стихов. Большое внимание уделял переводу произведений грузинских поэтов, а также работе с начинающими в литературных консультациях при журнале «Резец» и Доме культуры промкооперации.

4 июля 1941 года Михаил Троицкий был призван в армию и направлен на курсы комсостава, а после их окончания воевал строевым командиром.

22 декабря 1941 года командир минометного взвода Михаил Троицкий погиб в бою за Ленинград в районе Невской Дубровки.

412. Опыт

Детский мир, еще простой и плоский,Медные фамилии квартир,Диаграммы, аспидные доски,Карты, открывающие мир.

Мальчику большое время снится.Он еще не спит, он влез на стул.Двадцать оловянных пехотинцевВстали перед ним на караул.

Над столом, на плоскости Европы,Черные кружочки — города.Так приходят знание и опыт,Незаметные и навсегда.

Корабли в морях стоят на страже.Армия огромна и сильна.Желтые околыши фуражек.Вот она, японская война!

Я глядел в лицо большой иконе,Я читал слова молитв чужих.Оловянные скакали кони,В городе забытый мальчик жил.

Застревали зернышки горохаВ черном дуле детского ружья.Адмиральский час в окошки грохалВ комнате? На карте? Где же я?

Как понятны знания и опыт,Каждый возглас, каждый переход!Контуры воюющей Европы —Девятьсот четырнадцатый год.

За окном стоят большие зданияВ сумрачном величии своем,Те же плоскостные очертания,Стены, потерявшие объем.

Может быть, тугие клубы грома,Черный беспокойный телефон —Первое понятие объема,Трудно проникающее в дом.

413. «Таврический сад совершенно внезапен…»

Таврический сад совершенно внезапен –Как будто деревья по улицам шли,Нигде не оставив следов и царапин,Нигде на камнях не просыпав земли.

Как будто сегодня неслышной походкойПришли, а надолго ль останутся тут?..Спокойно стоят за железной решеткой,Стоят добровольно и завтра уйдут.

414. Калган (Из застольных стихов)

А. Гитовичу

Портвейн, мадеру иль малагуМне горько видеть за столом,Но мы иную знаем влагу —То ль зверобой, то ль костолом,Калган, как бури завыванье,Зубровка, добрый русский ром(Тут много значит и названье).Калган — растение простое.О нем поэты не поют,Его, на перекрестках стоя,Букетами не продают.И не ведутся обсужденья,Что-де — лекарство или яд?Своим знакомым в день рожденьяЕго в горшочках не дарят.Забыт, а нам какое дело —Хвалу калгану вознесу.Я этот корень почернелыйНожом выкапывал в лесу.

В местах, исхоженных заране,В траве колючей и густой,У пней корявых на полянеМелькает крестик золотой.

И вьется стебель невысокий,Чуть перехваченный листом,Уходит вглубь. И что за сокиТаятся в корешке простом!

И мы его простым приемлем,Как говорили в старину,И приобщаем нашу землюПростому нашему вину.

Пускай он дух лесной и жадныйВ душе, как птицу, поселит,Похмельем легким и отраднымСердца людей развеселит.

Слепым он проясняет зренье,Глухим он музыкой звучит,И всех скорей к закуске клонит,Земли плоды, листы, кореньяИ осладит и огорчит,К желудку сок волнами гонит, —И тут, в моем стихотвореньеПриятным зовом прозвучит.

415. «По-разному неслись мои года…»

По-разному неслись мои года.Я не пожалуюсь, что мог прожить иначе.И вечно жадный, жаждущий и зрячий,Я не боялся смерти никогда.

Я помню смерть, глядевшую угрюмоНа землю, что уходит из-под ног,Но в простоте я никогда не думал,Чтоб целый мир во мне погаснуть мог…

416. Испания

И вдруг по залу глуховатоТолпы дыханье пронеслось.Оно с жужжаньем аппаратаВ один и трудный вздох сошлось.

Так от колесиков зубчатыхБольшая повернется ось,Так струны: запоет одна —Другая задрожит струна.

Так свет изображенье строит —Далекий раскаленный деньПрошел, но долго целлулоидХранит живые свет и тень.

Ряды бойцов и небо юга,Вот кто-то смотрит к нам сюда.Я, может быть, такого другаНе встречу больше никогда.

Винтовку взял шутя и взвесил.Пусть поглядел он наугад,Но взгляд его упрям и весел!Мы здесь, товарищ! Все глядят.Мы сжали пальцы, ручки креселУ нас в руках, а не приклад.

Так мысль идет мгновенным чудомНа всех народов языки,И смотрят женщины оттуда,К плечам поднявши кулаки.

Там день, здесь вечер темный, ранний,Там свет, но между нами нетНи дней пути, ни расстояний,И все мы поняли привет.

Бойцы нам свой пароль сказали.И дети закивали нам.Они глядят как будто в зале,А мы глядим как будто там.

Свои вершины приближая,Идут вдали покатые холмы.Твои дороги, родина чужая,Как сказки детства, узнавали мы.

«Испания!» — мы повторяем глухо,Мы узнаем, как имя произнесть,Чтоб оглянулась шедшая старуха,Чтобы друзья услышали: мы здесь!

Мы здесь глядим, мы знаем все кругом.Как мы глядим! В экран ворваться можем,Как будто кинемся к прохожим,Детей их на руки возьмем.

Я узнаю дороги жесткий каменьИ матерей усталые глаза.Покачивая серыми вьюками,Проходит мул – и трудно дышит зал.

Как мы глядим! Мы здесь. Мы узнаемОбломки баррикад, пустые окна зданий.Они живут в дыхании моемИ в горькой тишине воспоминаний.

Мы узнаем. Мы знаем всё вокруг:Шипенье пуль и крик гортанный.О, если бы перешагнул я вдругНа серую траву экрана!

Не подвиги, не воинская слава!И клятвы ни одной не произнесть!К чужой земле, к чужим горячим травамПрижаться грудью! Родина, ты здесь!

О, если бы… Но это только чудо!О, если бы… Но это полотно!Комок земли хотя бы взять оттуда,Уж если мне там быть не суждено!

417. «На берегу желтели доски…»

На берегу желтели доски,И в ручейках краснела глина.Река легла светло и плоско,Кусты и небо опрокинув.

Она текла и не журчала,В какую сторону — забыла.И синий катер у причалаОдной чертою обводила.

Корму очерчивая тонко,К бортам прижалась, как лекало.И только темная воронкаИз-под руля вдруг выбегала.

И мне казалось, что сегодняТак стройно этих струй движенье,Что если бы убрали сходни —Осталось бы их отраженье.

418. Андрей Муравьев