Искусство и политика - Антонио Грамши

Гуманизм и Возрождение. См. статью Луиджи Арецио «Возрождение, гуманизм и дух современности» («Нуова антолоджиа», 1 июля 1930 г.). Арецио пишет о книге Дж. Тоффанина «Что такое гуманизм?» (Флоренция, Сансони, 1929), которая, насколько можно судить по тому, что пишет Арецио, представляет большой интерес для моей темы. Остановлюсь на некоторых моментах. Фойгт и Буркхардт считали, что гуманизм имел антицерковную направленность; Пастор (достаточно прочесть его сочинение «История Пап», в котором речь идет о гуманизме) отрицает, что гуманизм изначально был против церкви. Для Тоффанина теория нерелигиозности или новой религии не является ключом для разгадки секрета гуманизма; индивидуализм гуманистов тоже мало что объясняет, ибо «знаменитый новый взгляд на человеческую личность», выработанный в рамках одной культуры, тем более удивителен, что речь идет о времени, которое, как известно, «увеличило разрыв между учеными и всеми остальными людьми».

Наиболее характерной чертой гуманизма «всегда было страстное увлечение античным миром, которое привело к тому, что мертвый язык. начал вытеснять язык народный, освященный гением, была, если можно так выразиться, изобретена филологическая наука, обновилось чувство прекрасного и культура. Возродился языческий мир». Тоффанин утверждает, что не следует путать гуманизм с оживлением, наступившим после 1000 года; гуманизм – явление по сути своей итальянское, «не имеющее отношения к предвестьям», к которому примкнули, чтобы приобщиться к античности и культуре, Франция, а за ней и остальные страны. В известном смысле культуру коммун XIII века можно назвать еретической: это был поток изысканнейших мыслей и чувств, облеченных в плебейскую форму, и «изначально еретическим было стремление к индивидуализму, хотя народ видел в нем проявление ереси в гораздо меньшей степени, чем это может показаться». Литература на народном языке, зародившаяся в недрах городской культуры и свободная от подражания античным образцам 39 *, свидетельствовала о том, что в обществе началось «еретическое брожение»: брожение, которое ослабляло в массах чувство преклонения перед церковными властями, а у некоторых вызывало явный отход от romanitas 40 , характерный для периода между собственно средневековьем и гуманизмом. Некоторые интеллигенты, видимо, почувствовали эту прерывность истории и решили, что можно овладеть культурой, не читая Вергилия, т. е. обойтись без «свободных наук», всеобщий отказ от которых и обусловил, по мнению Боккаччо, употребление народного языка, а не латыни, в «Божественной комедии». Самая крупная фигура среди интеллектуалов этого типа – Гвидо Кавальканти. У Данте «любовь к народному языку, связанная с коммунальным и потенциально еретическим мировоззрением» должна была прийти в противоречие с почти гуманистическим отношением к учености. «Отличительной чертой гуманистов является осознание того, что произошел непоправимый разрыв между человеком культуры и толпой; абстрактными идеалами были для них идеалы императорской и папской власти, реальной же была вера в универсальность культуры и в ее разумность. Церковь способствовала появлению разрыва между культурой и народом, который возникает одновременно с возвратом к латыни, ибо увидела в этом явлении здоровую реакцию на своеволие мистицизма. Гуманизм, от Данте до Макиавелли, – это замкнутая эпоха, которая вопреки мнению некоторых имеет немало общего со схоластикой, что объясняется всеобщими антидемократическими и антиеретическими настроениями, царившими в эту эпоху. Поэтому Тоффанин отрицает, что гуманизм, не теряя жизнеспособности, переходит в Реформацию, ибо в период Реформации происходит отрыв от античной культуры, народные языки бурно берут реванш и, кроме всего прочего, возрождается коммунальная культура и фанатичная ересь, в борьбе с которой и возник гуманизм. Когда кончается гуманизм, возрождается ересь, и Макиавелли, Эразм (?), Лютер, Джордано Бруно, Картезий, Янсений оказываются за пределами гуманизма.

Эти идеи Тоффанина часто совпадают с тем, о чем я уже писал в других тетрадях. Единственная разница состоит в том, что Тоффанин не выходит за рамки культурно-литературной сферы и не рассматривает гуманизм в связи с событиями экономической и политической жизни Италии этой эпохи: переход к княжествам и к синьориям, утрата буржуазной инициативы и превращение буржуа в земельных собственников. Гуманизм был реакционным явлением в культуре, ибо шел процесс превращения всего итальянского общества в реакционное. Арецио пытается возражать Тоффанину, но критикует его по мелочам и поверхностно. Арецио не согласен с тем, что эпоха коммун была исключительно временем еретических волнений, ибо под ересью он понимает только аввероизм 41 и эпикурейство. Тем не менее коммуна уже сама по себе была ересью, так как она неминуемо должна была вступить в борьбу с папством и завоевать себе независимость. Арецио не нравится, что Тоффанин считает гуманизм целиком и полностью преданным христианству, хотя он и признает, что даже скептики похвалялись своей религиозностью. На самом же деле речь шла о первом проявлении «клерикализма» в современном смысле этого слова, о ранней Контрреформации (это была Контрреформация по отношению к эпохе коммун). Гуманисты противились разрушению средневекового феодального универсализма, которое несли с собой коммуны и которое было задушено в самом зародыше. Арецио придерживается старых концепций гуманизма и повторяет ставшие классическими суждения Фойгта, Буркхардта, Росси, Поллака, Саймондса, Джебба и других.

Возрождение. Чем объясняется тот факт, что итальянскому Возрождению посвящены многочисленные труды зарубежных исследователей и популяризаторов, но при этом не существует ни одной фундаментальной работы, написанной итальянцем? Как мне представляется, итальянское Возрождение стало наивысшей фазой развития «интернациональной роли итальянской интеллигенции» и поэтому не нашло отклика в национальном сознании, которое было подавлено и продолжает оставаться подавленным Контрреформацией. Возрождение живо там, где оно породило новую культуру и новый образ жизни; там, где оно пустило глубокие корни, а не там, где его задушили, не оставив от него ничего, кроме риторики и словесной оболочки, и где оно поэтому превратилось в «чистую эрудицию», т. е. в предмет поверхностного интереса.

Контрреформация и наука. Процессы Галилея, Джордано Бруно и т. п. и препятствия, создаваемые Контрреформацией на пути развития итальянской науки. Развитие науки в протестантских странах, где церковь не имела прямого влияния на массы, как в Италии. Очевидно, церковь способствовала денационализации итальянской интеллигенции, и это привело к следующим последствиям: положительному – как универсальная организация она готовила кадры для всего католического мира; и отрицательному – она вынуждала эмигрировать тех интеллигентов, которые не хотели подчиняться законам Контрреформации.

Примечание. См. «Воспоминания бывшего студента» Джироломо Вителли, опубликованные в «Нуова Антолоджиа» 1 апреля 1930 г.: классическая филология в Италии на протяжении трех веков (вплоть до второй половины XIX века) полностью игнорировалась. Даже самое приблизительное знакомство с нашими исследованиями на эту тему показывает, что начиная с Возрождения и далее, после XV столетия (вплоть до конца XVI столетия, завершающегося великой школой Пьера Веттори), первенством в этой области последовательно обладали придерживавшиеся более или менее различных тенденций французы, голландцы, англичане и немцы. Почему же в этом перечне нет итальянцев? Вителли видит единственное объяснение этому в «расчетливости» итальянцев, но разве можно быть более расчетливыми, чем англичане и голландцы? Любопытно, что именно протестантские нации (а во Франции, как мне кажется, Этьенны были гугенотами) сохраняют почтительное отношение к изучению античности. Хорошо было бы выяснить, как организовано изучение античности в этих странах, и сравнить с тем, как обстоит дело в итальянских научных центрах. Каково было влияние Контрреформации и т. д. 42

Литературный итальянский космополитизм XVIII столетия. Вот что пишет Карло Калькатерра в статье «Николино и Альгаротти», опубликованной в «Мардзокко» 29 мая 1939 г.: «Многим мешает по заслугам оценить искусствоведческие работы Альгаротти тот факт, что он состоял советником и экспертом при Августе III Саксонском и принимал участие в покупке картин для Дрезденской галереи; его упрекают в том, что он помогал иностранным дворам обогащаться за счет Италии. Но Паидзакки и другие исследователи справедливо отмечают, что в обстановке космополитизма, царившей в XVIII столетии, эта деятельность, способствовавшая распространению итальянского искусства как достояния, принадлежащего всей Европе, выглядит совсем не такой ужасной, как это может показаться на первый взгляд». Замечание по поводу космополитизма XVIII столетия, безусловно, правильное, требует углубления и уточнения: отличается ли космополитизм итальянской интеллигенции по своей природе от космополитизма других народов? Вот в чем вопрос. Он связан с особым положением Италии по сравнению с другими странами: к Италии относились как к придатку других государств, производящему красоту и культуру для всей Европы.